Борис Бондаренко - Ищите Солнце в глухую полночь

• Название: Ищите Солнце в глухую полночь
• Автор: Борис Бондаренко
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Детские приключения
• Год: 1967

Первая книга молодого писателя Бориса Бондаренко «Ищите солнце в глухую полночь», безусловно, привлечет к себе внимание. Нельзя сказать, что автор произнес новое слово в литературе, блеснул мастерством, изяществом стиля. Повесть характерна и сильна совсем другим – тем, что Лев Толстой считал выше искусства, – правдой жизни. Есть такие книги, содержание которых нельзя сочинить, его только можно излить из перестрадавшей души. К таким и принадлежит «Ищите солнце в глухую полночь». В ней с потрясающей обнаженностью показана судьба человека – судьба настолько трагичная и поучительная, что ее нельзя забыть. Она и составляет главную ценность произведения. Переворачивая страницу за страницей, забываешь об отсутствии у автора литературного опыта, прощаешь ему и крупные и мелкие шероховатости, характерные для всякой первой книги.

---

Он лежал на берегу и смотрел на низкое темное небо.

Потом он понял, что плачет.

Вечером пошел снег.

Олег приподнялся, нашел палку и заковылял обратно к лагерю.

Оглянувшись на скалу, он с ненавистью прошептал:

– Будь ты проклят, Шелест...

46

К вечеру второго дня я понял, что все-таки не дойду до Койнура. Оставалось, вероятно, около пятнадцати километров, а я не мог сделать и пяти шагов... Я разложил костер и до глубокой ночи просидел, глядя в огонь. Потом разбросал остатки костра и улегся на теплой земле. А утром мне не удалось встать. Страшная боль валила наземь сразу, как только я пытался ступить на ноги. Ступни распухли, превратились в черные гнойные подушки, и когда я снял ботинки, надеть их потом уже не смог. И так и остался сидеть на земле, прислонившись спиной к стволу кедра. К вечеру я прополз несколько метров, чтобы собрать топливо для костра, и потом опять сидел, прислонившись спиной к стволу кедра, и следил за тем, как неслышно подкрадывается ко мне темнота.

Были те страшные минуты, когда в сознание властно вторгаются мысли о смерти, и все остальное отступает перед ними, и ничего больше нет – только твоя боль, твое истерзанное тело и отчаяние при мысли о том, что еще немного – и все это кончится навсегда, насовсем; и последнее, что еще останется тебе, – это видеть, как исчезает мир в твоих умирающих глазах...

Я поднял голову, увидел темноту, призрачные очертания деревьев вокруг и крошечный кусочек черного беззвездного неба где-то высоко вверху... И было так страшно и больно, что хотелось кричать в это призрачное безмолвие...

Мне не хотелось умирать, но с каждой минутой все яснее и беспощаднее становилось странное ощущение – словно сама жизнь по капле уходила из моего тела вместе с болью и страхом.

Я откинул голову назад, почувствовал затылком шершавую кору дерева и задумался, глядя на пламя костра...

Я стал вспоминать все сначала – Приуральский, Илыч, Шантым. Мне казалось, что где-то я ошибся и слишком понадеялся на свои силы, но где? Может быть, я ошибся еще раньше, уезжая в экспедицию, и прав был Валентин, когда говорил, что я слишком грубо передергиваю карты? Но мне действительно надо было ехать сюда, и не только деньги тому причиной, хотя и это тоже имело немалое значение. Надо было, наконец, воплотить ту далекую мою мечту... Откуда она взялась? Может быть, она родилась вместе со мной и росла вместе со мной, вставая со страниц прочитанных книг, и чем больше я узнавал, тем дальше раздвигались границы моей страны – мечты.

Это та страна, в которой было все, что мне хотелось увидеть и узнать.

Все увидеть и узнать... Сколько раз я говорил себе, что это невозможно – ведь так чудовищно коротка жизнь человеческая... Но так и не смог примириться с этим. Время – вечный мой враг, проклятое время... Его не хватало даже на физику. А остальное? Книги, музыка, города, реки, горы, новые люди – когда я все это увижу, узнаю, встречу? Я не переставал надеяться, что когда-нибудь мне удастся сделать это. А пока были любимая работа и мое призвание. И когда случилось все так, что мне очень нужны были деньги, и я уже не мог работать над машиной, и как раз представилась возможность отправиться в экспедицию, я поехал сюда, на Шантым, почти не раздумывая.

И оказалось, что я нужен здесь. Я ничего не смыслил ни в геофизике, ни в приборах, ни в моторах. Всему этому мне пришлось выучиться. И оказалось, что я многое могу сделать – больше, чем другие. Это был закон, и этот закон не подлежал обсуждению и не знал исключений. Мне очень хотелось, чтобы так было всегда, и я говорил себе: «Так должно быть!» И когда с Сергеем случилось несчастье, я не колебался. Ведь уже ясно было, что мы идем по краевому прогибу, и надо было доводить дело до конца, пока можно было что-то сделать. Все остальные были крепче и сильнее меня, но я еще мог идти и верил, что мы дойдем. Верил в это, когда ушли Николай и Валентин.

Мы должны были идти вперед.

Я вспомнил слова человека*[Ромена Роллана.], которого всегда считал своим учителем и другом.

«Es muß sein...»*[Эпиграф Бетховена к его последнему квартету.] – «Так должно быть...»

Пусть свершится то, что должно свершиться. А свершить это могут только наши руки. «Так должно быть» равносильно «Я должен быть таким».

Судьба – это мы!

Нет, я нигде не ошибся. Ошибкой может быть вся моя жизнь, но это невозможно. И даже смерть не сможет доказать мне это...

Что-то холодное коснулось моей руки. Я поднял голову, увидел темноту, черное беззвездное небо и снежинки, медленно падающие сверху.

47

День этот был серый и темный, и когда Маша оглянулась и через окно автобуса посмотрела на университет, то увидела, что шпиль совсем закрыт сизыми облаками, и подумала, что самолет наверняка должен опоздать, а может быть, и совсем не прилетит сегодня.

В Шереметьево она приехала задолго до прибытия самолета. Металлический радиоголос равнодушно объявлял об опоздании самолетов, прибывающих с севера и востока. Только из Адлера, Тбилиси и Симферополя все самолеты прибывали вовремя. Оживленные курортники, потемневшие от загара, поспешно натягивали куртки и плащи на летние сарафаны и безрукавки.

На два часа опаздывал самолет из Сыктывкара.

В зале было много народу, и она вышла и долго стояла под мелким моросящим дождем, вглядываясь в темное небо – не появится ли самолет.

Прибывали самолеты из Киева, Риги, Одессы.

Не было самолета из Сыктывкара.

Он прилетел только в девятом часу. Сразу же к нему подъехала машина «Скорой помощи». Два санитара стали с носилками у трапа, дожидаясь, пока сойдут пассажиры, и, когда Маша увидела этих двух людей, одинаковых в своих форменных куртках, с усталыми, равнодушными лицами, ей стало вдруг холодно. Она поежилась, подняла воротник пальто и смотрела, как медленно и долго идут по трапу люди. Последним, пригибаясь в слишком низкой для него двери, показался Сергей; увидев Машу, он махнул рукой, чтобы она оставалась внизу, и скрылся. Санитары сплюнули на землю окурки и стали неторопливо подниматься по трапу, громко стуча подкованными ботинками. Врач пошла вслед за ними, а Маша смотрела ей в спину и на забрызганные грязью чулки. Потом она смотрела, как осторожно спускали носилки, и пыталась разглядеть лицо Андрея. Потом сна позвала его, но он ничего не видел и не слышал и в тот вечер так и не пришел в себя. Всю долгую дорогу она сидела рядом с ним, держала его руки, неотрывно глядела в его лицо. Олег что-то говорил ей, но она ничего не понимала, все время глядела в лицо Андрея, ловила малейшее движение его губ и ждала – может быть, он что-нибудь скажет ей, откроет глаза.

Потом – помнила Маша – долго, очень долго сидела она в пустом коридоре больницы, залитом желтым светом, и смотрела на дверь кабинета, за которой был Андрей, и ждала, когда кто-нибудь появится оттуда. Но из кабинета долго никто не выходил. Наконец появился доктор – большой сутуловатый человек с седыми висками и светлыми утомленными глазами. Маша встала, молча глядя на него; халат соскользнул на пол, но она не заметила этого. Доктор нагнулся, поднял халат и накинул ей на плечи; закурил, жадно затянулся и спросил ее:

– Жена?

Она молча кивнула, не сводя с него глаз.

– Будет жить, – негромко сказал доктор, но голос его, казалось, разносился по всему коридору. – Должен жить...

– Можно мне видеть его?

– Нет, не сегодня. Завтра...

В это время из кабинета вывезли тележку с Андреем. Его темные волосы и черная борода резко выделялись на белоснежной наволочке, и от этого лицо его казалось безжизненным. Глаза были закрыты.

Маша пошла рядом, тихо позвала:

– Андрюша...

Он не слышал ее, и через несколько секунд двери палаты закрылись перед ней, и она осталась одна.

Вскоре появился Сергей и увел ее. Он успел побывать дома и приехал за ней на машине. Они быстро ехали по мокрым и совсем пустым улицам – вероятно, было уже очень поздно. Сергей ничего не спрашивал, и она не сказала ему, куда ехать, и он привез ее к себе домой. Она вошла в большую комнату и села за стол, не раздеваясь.

– Расскажите, как это было, – попросила она.

– Может быть, не сейчас? – неуверенно спросил он, наклоняясь к ней и заглядывая в глаза.

– Сейчас.

Он стал рассказывать.

– ...Олега мы отыскали быстро, а вот с Андреем вышло хуже. Испортилась погода, и мы три дня не могли подняться с аэродрома. Отправили четырех человек пешком по берегу Койнура, но и они не нашли его. Потом выяснилось, что Андрей выбрался на берег Койнура на другой день после того, как они прошли мимо. И в тот же день, буквально на несколько часов раньше его, мы пролетали там на вертолете. Он даже слышал шум мотора – до берега оставалось всего с полкилометра. Два дня после этого мы опять не могли подняться с аэродрома – то дождь со снегом, то снег с дождем. И эти двое суток Андрей пролежал на берегу. Последние пятнадцать километров он уже не мог идти и пробирался ползком... С ногами как будто ничего опасного нет, а вот остальное...