Павел Дыбенко - Из недр царского флота к Великому Октябрю

• Название: Из недр царского флота к Великому Октябрю
• Автор: Павел Дыбенко
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

А разве "Император Павел I" лучше Кронштадта?.. Ведь это с него в ночь на 22 июля фон Эссен, угрожая расстрелом, отправлял моряков по тюрьмам и на каторгу.

Среди моряков броненосец "Император Павел I" иначе и не называли, как плавучей морской тюрьмой.

Он выделялся среди всех кораблей жестоким режимом, суровой дисциплиной. Его кочегарки и трюмы напоминали удушливую, затхлую могилу, где изредка, шепотом, озираясь кругом, говорили о всех пережитых днях в втихомолку мечтали о новом свете.

Рано утром в вагоне началась суета. Укладывали чемоданы, чистили сапоги. Старые матросы (старым моряком считался тот, кто прослужил не меньше трех лет), разбуженные ранней суетой, продирая глаза, ругались:

- Чертовы новобранцы... Всю ночь болтали и теперь покою не дают.

В заключение они свое недовольство закрепляли густым "морским" матом.

Через несколько минут - Гельсингфорс. У старых моряков молодежь узнает, как попасть на корабль, и еще до остановки поезда все толпятся у выхода.

Шагая по улице к морской пристани, оглядываешься кругом и невольно сравниваешь величие и красоту этого города с грязным, закопченным Кронштадтом. А вот и Эспланадная. "Это - одна из лучших улиц Гельсинг-форса", - объясняют "старики". Широкая, ровная, но шумная, с нескончаемой вереницей магазинов, она ведет к морской пристани.

Еще издали, среди синевы небесной лазури, виден лес мачт. Невольно хочется поскорее попасть на корабль.

Почему? - Ответа нет. Это непроизвольное желание обрывает замечание рядом идущего "старика", указывающего на "Павла I".

- А вот это - наша каталажка, не лучше кронштадтской.

Как сонные богатыри, во льдах стояли корабли. На большом пространстве ледяного покрова, загроможденного сотней кораблей, не было той жизни, которая только что промелькнула на Эспланадной.

"Император Павел I", безжизненный, серый, возвышаясь над ледяным полем, казался невероятно суровым гигантом. Как-то жутко становилось, приближаясь к нему. В сотнях шагов от корабля со всех сторон неслись звуки горнов. Играли на обед.

На палубе с ехидной улыбкой, пронизывающе впиваясь взглядом в лица, встретил нас вахтенный лейтенант Ланге. Только потом, когда не только издали и не только из разговоров о "Павле", а когда изучили все его уголки, узнали, что такое лейтенант Ланге, капитан 1 ранга Небольсин - командир корабля, лейтенанты Дитерихс, Попов и целая свора матросов-шпиков: Купцов, Шмелев, писарь Жилин, кондуктор Огневский, Стариченко и др. Февральская революция никого из них не пощадила. Они первые расплатились за произвол и издевательства.

Угасли благие надежды. На мгновенье блеснувшая радость исчезла. Везде хорошо - где нас нет. Разница только в том, что в минном отряде мы учились, а здесь несли вахту и стояли в карауле. В промежутках же, то мотор от вентилятора исправляешь, то выключатели чинишь или новую проводку ладишь. Без работы не бываешь. Развлекаться некогда и нечем. От поры до времени по указке командира "святому" делу поучали: читали лекции по истории по учебнику Рождественского, рассказывая родословную царей, а иногда и поп "святыми" мучениками угощал да о похождениях Иисуса Христа рассказывал. Только в кубрике, завалившись в койку, слушаешь воспоминания очевидцев и участников знаменитого 22 июля. После арестов командир корабля Небольсин, вовремя не предусмотревший готовившийся бунт, построил команду во фронт и, весь съежившись, с остервенением кричал:

- Всех выловлю, уничтожу подлецов-бунтарей, искореню всех мерзавцев, негодяев, очищу судно от этой черни! Линейный корабль "Император Павел I" не может опозорить своего имени и будет служить примером и образцом не только для всего Балтийского флота, но и для всей России!

Он действительно не ошибся: линейный корабль "Император Павел I" в 1917 году восстал первый, первый уничтожил всех негодяев и был первым в авангарде всего флота в июльские дни и в дни Великого Октября.

Несмотря на все угрозы, свирепость и широко раскинутую сеть шпионажа, "Павел I" ни на один день не перестал быть очагом и школой мятежников-бунтарей, хотя Небольсин, окруженный сыщиками из матросов и офицеров, следил за каждым шагом команды. Заподозренных выуживал и сплавлял с корабля. Этот жалкий трус частенько ночью спускался в трюмы, в кубрики и кочегарки, ища заговорщиков, а проходя по жилым палубам, ощупывал койки - все ли спят, нет ли пустой, не ускользнул ли от его взора какой-либо крамольник.

Прошло шесть - семь месяцев после июльских арестов 1912 года; жизнь на корабле как будто начала входить в свою обычную колею, а одновременно, в отдельных скрытых уголках корабля, свивались новые гнезда мятежа, незаметные для Небольсина и его верных слуг. Боевой вопрос: что будет с арестованными, как оказать им помощь? Ответ напрашивался один: ко дню суда_ подготовить новое восстание, развить шире работу, объединить весь флот и новым восстанием вырвать из рук палачей старых боевых товарищей. Но это был лишь мятежный стон, вырывавшийся из груди небольших групп, голос которых тонул среди массы команды, а тем более среди всего флота. Однако духом не падали. Медленно, но верно шагали вперед: к началу летней кампании через Сладкова{3} установили крепкую и надежную связь с ПК{4}. Зашевелилась работа и на других кораблях. Надежды воскресали.

К концу зимней стоянки разнеслись слухи, более чем достоверные, подтвержденные "баковым вестником"{5}, что эскадра линейных кораблей и крейсеров уйдет в заграничное плавание.

Радостная весть охватила всех. Царило праздничное настроение. Хотелось побывать за границей. Но одновременно тревожил другой вопрос: уйдут за границу корабли?

Двух мнений быть не могло: корабли уйдут раньше, чем начнется суд над арестованными. Как быть?

Суд намечался на лето 1913 года. ПК обещал оказать поддержку, но надеяться на открытое восстание петроградских рабочих было трудно. Нужно было организовать свои силы. О поддержке со стороны армии мы не мечтали: она целиком еще была под гипнозом царского произвола.

Организационная работа на сей раз велась с величайшей осторожностью и продуманной конспирацией: списков членов подпольной организации не велось, дабы не повторить 1912 года. Была введена система пятерок.

При такой системе, даже при провале, питали уверенность сохранить организацию на кораблях. В момент восстания было постановлено уничтожить весь офицерский и кондукторский состав, памятуя пример "Потемкина". Более подготовленными к восстанию считались следующие корабли: "Император Павел I", "Андрей Первозванный", "Россия", "Громобой", "Богатырь", "Рюрик", "Баян", "Паллада", "Адмирал Макаров", учебно-минный отряд, некоторые из миноносцев и учебный отряд подводного плавания. Этих сил было достаточно, чтобы подчинить весь остальной флот. Каждый из этих кораблей имел в своих недрах активные ячейки, и нам казалось, что в момент восстания все команды кораблей будут с нами. В этом мы не сомневались. Однако наша работа не могла шириться. Собраний устраивать было негде да и невозможно. В течение всей зимы было проведено два собрания с представителями от каждого актива. На кораблях это было немыслимо. Везде и всюду шныряли шпики. Но разве для массы матросов нужна была принадлежность к той или иной партии? - Нет. Сама подневольная жизнь воспитывала из них бунтарей, жаждущих свободы. И на сей раз в недрах царского флота подготовлялась вооруженная сила для свержения царизма.

Перед походом

Кто из моряков вел исправно дневник? Кто сумел за пять лет записать все походы, стрельбы, шлюпочные учения, погрузку угля, стирку белья, после которой корабль с мощными машинами, кочегарками, двенадцатидюймовыми пушками напоминал старинное многопарусное судно? Трудно теперь вспомнить, когда и за что сидел в карцере или на баке солнцепек принимал, сколько схватил "рябчиков"{6}. Разве вспомнишь теперь, сколько раз с молитвы удирал и, проспав, койку в сетку не выносил. Через десяток лет даже забываешь, сколько раз был "нетчиком" по двое-трое суток. А ведь остаешься "нетчиком" - на все рукой машешь. Только заблаговременно взаймы деньжонок побольше наберешь. А там - что будет, то будет. Зато никогда не забудешь посещение старинного Ревельского парка, где расстреляны были "азовцы", где они без рукопожатий (их руки были привязаны к канату) впились в уста друг друга и стойко приняли смерть от своих палачей...

Длинной, нескончаемой вереницей тянется паутина жизни моряка. Перед вами пробегает рекрутский набор, новобранщина, где впервые научают царю-батюшке служить, минный или артиллерийский отряд, боевые суда, стоянка в Кронштадте, Гельсингфорсе, где настраиваешься на заграничный лад; вспоминаются флотская пасха и веселый Ревель. Много пасмурных и тяжелых дней в службе моряка, но есть дни удали и беспечности. Морская школа выковывает бесстрашие, силу воли и своеобразный задор. Разве лето во флоте не имеет своих поэтических сторон, суровой красоты и раздолья среди морской стихии или чувства беспечности, когда корабль тихо качается в светлой водной лазури, а ты, растянувшись на баке, предаешься мечтам... Разве нет своей прелести в безмолвной борьбе гиганта-корабля с клокочущим морем, разбушевавшейся стихией, кипящей седыми, грозными волнами? Среди бурных, разъяренных волн этот великан, как бы насмехаясь над стихией, чуть кренясь, прорезает себе путь. А рядом идущий миноносец, как маленькая ладья, как скорлупа, утопает в мятущихся волнах и, кажется, напрягает последние силы, чтобы выбраться на поверхность. Разве нас не охватывало чувство страха, что вот этот быстроходный миноносец опрокинется, что его захлестнет гребнем новой волны? Через секунду он снова на поверхности, и как будто из глубины седых волн сигнальщик машет флажками, стоя на командирском мостике...