Валерий Липневич - В кресле под яблоней

• Название: В кресле под яблоней
• Автор: Валерий Липневич
• Жанр: Современная проза

---

Стены нашего дома сохраняют свой натуральный, серовато-черный цвет.

Ему уже полсотни, бревна растрескались, а одно нижнее с южной стороны просит замену. На грядках под окнами поднимается перезимовавший чеснок. Радуют глаз тонкие, поворачивающиеся вокруг оси зеленые стрелки. Дружно зеленеет лук, надувая, как губки, свои прямые трубочки. Нарядными кустиками красуется петрушка. Но это и вся радость – участок выглядит как сирота. Все живое требует заботы и внимания, благодарно отзываясь на их присутствие.

Володя Грек обещал осенью перепахать, взял гонорар вперед, и больше я его не видел. Да и у меня самого появилось какое-то отвращение к физической работе. Даже не знаю, с чем это связано. Хорошо, что есть

Вадим, мой еще студенческий друг, который всегда быстро и с удовольствием наводит порядок. Он был любимый мамин помощник, не спорил с ней, все делал, как она велела. Единственно, что немного напрягал своим вегетарианством – постоянно боялась, что голодный.

Звонил ему, не застал – посевная на собственном участке.

А у меня самое любимое занятие – сидеть в кресле под яблоней. Хотя пора бы и оторваться. Но подняться никак невозможно. Блаженное одиночество и одинокое блаженство. Особенно приятное после того, как в электричках и на вокзалах, в хаосе людских притяжений и отталкиваний, провел без малого сутки. Как-то я отважился взять кресло с собой на речку, благо оно складывается. Поставил в укромном месте возле бурлящей воды. Был такой же мягкий, молочно-солнечный день. Кресло на берегу реки – это, конечно, вызов деревне, ее извечному “что люди скажут”. Но люди копались в грядках. Да и мама, к счастью, была в отъезде.

Засек меня Юзик, только что приехавший с друзьями и горделиво знакомивший их с нашими красотами. Вода донесла до меня реплику:

“Писатель балдеет!” Прозвучало не осуждающе и не завистливо. Что же еще делать писателю в этом мире, где все плотно заняты своими делами? Солнце светит, водопад шумит, соловьи поют, народ работает.

А писатель, конечно, балдеет. Возможно, это самое лучшее, на что он способен. Тем более, что никаких писателей тут практически не читают. Так что любой член творческого союза разделяет судьбу самого прославленного классика.

Раздевшись до пояса, с непокрытой, коротко остриженной и уже серебрящейся головой, несколько великоватой для его роста, сосед мой копает свою грядку. Жены не видно. Она живет в особом ритме: сутки дежурит, трое отдыхает. На лоне природы и тоже с лопатой в руках.

Да, трудовой союз Белоруссии и России. Она с Брянщины, энергичная, боевая, постоянно пришпоривает своего Юзика – не столько для пользы дела, сколько для удовольствия. Как известно, способы извлечения их в семейной жизни бесконечно разнообразны. Подгоняя мужа, заводится и сама, не удержать – и то давай сделаем, и это. Самая главная Пчелка.

Похожа на сильную и прихотливо играющую струю, что неутомимо бьет в перегородивший ее валун. Но убери его – и она тоже пропадет.

– Валя, ну как твой валюн? – спрашиваю иногда, когда удается застигнуть ее в какой-нибудь статической позе.

– Какой же он мой? Жениться на мне не хочет. Говорит, молодую найду, без детей. Зачем, говорит, мне столько дармоедов.

Решая свои квартирные дела, трудовая многодетная парочка в свое время развелась и пока еще не воссоединилась на бумаге. Видно, у

Юзика есть какие-то далеко идущие планы, а может, ему так психологически комфортнее. Как в том анекдоте, муж заводит себя перед близостью: “Не моя жена, не моя жена!”

– Партизан-подпольщик! – поправляет она локтем упавшую прядку, руки в земле.

– А что – тебе обязательно надо в те же оглобли?

– Так не отпускает! Пашу на него как проклятая!

Хлебом не корми, а дай пококетничать.

Настоящий валун лежит на куче щебня у стены и спокойно ждет своего часа, чтобы занять достойное место в китайской стене пана Юзика.

Я как-то заметил, что тут без крана не обойтись. Сосед возмутился:

“Я его один уделаю!” Я недоверчиво глядел на камешек ростом с нашего пана, но раз в десять тяжелее. Сомневаться далее не отважился – вдруг Юзик возьмется за это дело на моих глазах и мне невольно придется принять посильное участие. Заработать грыжу особого желания нету.

– Валера, хорош балдеть! Не рассиживайся! – подает голос раскочегарившийся сосед. – Копать пора! Влага уходит!

Он стоит, опершись на лопату, отдыхает. Его раскрасневшееся лицо сияет. Он в центре мира, который сотворил сам, и этот мир ему нравится.

Балдеть он позволяет себе урывками и только в такой позе, из которой легко перейти к действию. Да и что такое культура по большому, мужицкому счету, как не балдеж? Краткая и счастливая свобода от трудов праведных. Я ни разу не видел его откровенно сидящим, созерцающим, хотя есть у него за домом местечко с видом на широкую, высокую вербу, тоже из тех, что посадил когда-то мой дядя Миша – просто загнал колья в весеннюю землю. Но, как говорят, верба – дерево божье, и тот, кто сажает его, – сажает свою смерть. Отыскала она раньше времени и моего дядю. Пришел последним, ушел первым.

Юзик – созерцатель и создатель вещей, имеющих вполне определенную, по преимуществу пищевую ценность. Вербы наши давно мозолят ему глаза

– тень их закрывает его участок в утренние часы. Мог бы, когда начинал стройку, немного подвинуть дом дальше от улицы. Но тогда, видимо, упустил из виду, а может, и сразу задумал лишить наш сад защиты от северных ветров. Давно подбивает спилить – сколько дров будет! Или хотя бы обрезать.

Я немного переделал пословицу и повторяю, что тот, кто пилит вербу,

– пилит свою жизнь. Хочешь, говорю, пили, хорошему соседу ничего не жалко, но мое дело предупредить. Вот видишь, мама заставила Володю

Грека укоротить крайнюю вербу – и сократила свою жизнь.

Миф – это самая мягкая преграда, на какое-то время успокаивающая людей слишком активных и деятельных. Он добросовестно помогает старикам обуздывать молодежь, хитро запрягая ее в воз традиции.

Сосед мой на время угомонился. Тем более, что некий мистический опыт у него есть. Рассказывал маме о своем контакте с инопланетянами.

Сначала какая-то вспышка, потом – очень ясно помнит – внутренность летающей тарелки. Он лежит на операционном столе и смотрит на себя как будто со стороны. Держат за руки и ноги и что-то с ним делают.

Очнулся – съехал на обочину, язык не поворачивается. Был микроинсульт, немного полежал в больнице.

Чем практичней и приземленней человек, тем доверчивее и шире распахивает дверь своего сознания для всего чудесного. Вымысел – единственный отдых практической души. Поэтому лучшие сказки создает народ – вечный труженик и неутомимый работник. Ничего, кроме сказок и песен, ему не нужно.

Вверх по улице, рядом с пчеловодом, у следующего столба, – дом председателя колхоза. Сначала это был типовой щитовой домик, обложенный белым кирпичом. Но после того, как Петр Васильевич в тридцать лет стал председателем колхоза, – пришли они к власти в одно время с Лукашенко, – домик преобразился. Его словно надули.

Появился и второй этаж, и большая, вполне современная гостиная с мягкой мебелью, и подземный гараж. Целый месяц бригада хохлов материлась на все окрестности.

Петр Васильевич такой же расторопный и неутомимый, как и пчеловод. В семь утра хлопает дверца его “Нивы” – за рулем он всегда сам. Каждую свободную минуту он чем-то занят по хозяйству. Успевает и в саду, и в огороде, при том, что главная забота – колхоз. В районных сводках

“Рассвет” наш постоянно на первом-втором месте. “Ничего из-за этого колхоза не видишь!” – недовольно выговаривает ему жена.

Если Петр Васильевич – невысокий, ладный, стремительный, то супруга

– создание пышное, зефирно-розовое. Учительница младших классов, хотя образование, как и у мужа, агроэкономическое. Нетороплива, вальяжна. Общается с народом через силу, держит дистанцию. Скорее, правда, не сознательную, а просто от органического отвращения к этой деревенской жизни, к этим бесконечно терпеливым бабам и пьющим мужикам. Сама тоже деревенская, но из западной Белоруссии -

“паненка”. “Что надо?” – встречает она нелюбезно каждого, кто ткнется в ее дверь со звонком и глазком. Для деревни это пока дикость.

Союз с Польшей оказался менее гармоничным, чем трудовое объединение с Россией. “Я бы ее быстро перевоспитал!” – роняет иногда загадочно и многозначительно Юзик. “Ой, молчи уже, воспитатель!” – обрывает его жена. Петра Васильевича любят. “Человек!” – озвучивает общее мнение Володя Грек. К супруге его подчеркнуто равнодушны. Дочка внешне похожа на маму, но характером, к счастью, в отца – такая же открытая. Активно осваивает роликовые коньки.

Слева от меня – над погребом и летней кухней, за нашим забором – липа. Она стоит тоже у дороги, но проселочной, размытой дождями и разбитой коровами, куда по неистребимой деревенской привычке вываливают весь органический мусор. Коровья дорога упирается в асфальт, который кончается у председательского дома. Асфальт удобряют только коровы, но так основательно, что скоро зазеленеет.