Петр Ореховский - Бутылка, законченная питьем ( Рассказы )

• Название: Бутылка, законченная питьем ( Рассказы )
• Автор: Петр Ореховский
• Жанр: Современная проза

---

А недавно он узнал, что получает ровно в пять раз меньше человека, отвечающего за сбыт продукции, и очень обиделся. Владельцы фирмы, москвичи, держали его за откровенного лоха или, учитывая местную специфику, за полноценного сибирского валенка. Они смешивали петровские панели в одних партиях с импортными, продавая их по одной цене, а заодно уже больше года пытались организовать такое же производство у себя за Уралом, но все не могли отладить технологию.

Сегодняшний их приезд был связан с тем, что Петрова хотели использовать в становлении других филиалов, а он уже заранее психовал, пытаясь представить себе грядущий разговор. Смысла в этой злости никакого не было, но он не мог с собой справиться. Последние пять лет он не выезжал из своего пригорода, и торчал в цеху даже тогда, когда все работники были трезвы, вытяжка и сушка работали нормально, а запаса клеевой смеси хватало на две смены работы.

Однако произошло невероятное: Петров напугал москвичей. Увидев, что он дошел до белого каления и готов действительно уйти из фирмы, они взяли тайм-аут и, посовещавшись, решили отправить его в отпуск. С женой Петрова была проведена предварительная разъяснительная работа, им выдали на руки две тысячи долларов, купили билеты на самолет до

Симферополя и отправили на родину крымского татарина Георгия, предварительно наказав раньше, чем через три недели, не возвращаться. После отпуска они хотели вернуться к обсуждению своего предложения. На этот раз у Петрова хватило ума выдержать паузу.

В новосибирском аэропорту Толмачево на Петрова опять накатило. Они с женой приехали на регистрацию билетов заранее; делать было нечего, и он стал разглядывать народ, снующий туда-сюда по зданию аэропорта.

“Зачем я здесь?” – думал Петров. И не находил ответа.

Их сын учился на втором курсе местного технического университета.

Жена, с которой он познакомился на своем заводе-“ящике”, давно уже работала в торговле. Начинала она с челночного бизнеса; Петров, который и за границей-то ни разу не был, давно перестал понимать что-либо в ее делах. Может, это было и к лучшему: в годы своего делового расцвета жена снимала квартиру в центре Новосибирска и в сопровождении мужчин с короткими прическами любила посещать казино.

Кризис 1998 года ее сильно подкосил, и из хозяйки она превратилась в наемного работника. Теперь она гораздо большее количество вечеров проводила дома в обществе телевизора и рюмки коньяка. Время от времени выбиралась с подругами в баню и косметический кабинет, но на большее денег уже не хватало. Собственно, Петров и его жена представляли собой пару не интересных друг для друга людей, что часто происходит с супружескими парами после двадцати лет совместной жизни. Но Петрову даже в голову не приходило поехать на юг без жены.

Теперь же он сидел в жестком неудобном кресле и рассматривал свою жену – вид в профиль. Ему вдруг подумалось, что он очень плохо знает женщину, которая сидит рядом с ним. Что она очень ухожена и выглядит намного моложе своих лет. Он опустил голову, посмотрел на свой живот и опять обозлился. Накатившая волна злобы в этот раз касалась не

Москвы, через которую они летели в Симферополь, но его жены и всех женщин вообще. Петров сидел и со злой тоской думал о том, что лозунг

“у нас все должно быть как у людей” придумали чертовы бабы, которые не хотят рожать больше одного ребенка; да и этот ребенок им нужен для комплектности набора, состоящего из коттеджа, гаража, машины и сотового телефона – и ребенка. Что поскольку они только и мечтают, что о западных стандартах жизни, то заставляют мужиков либо эмигрировать, либо воровать, так как в России честным трудом заработать доход западного среднего класса невозможно. Что в молодости он регулярно ходил в тайгу, сплавлялся на плотах, занимался горным туризмом и пел хорошие песни в хорошей компании, а теперь зачем-то едет в Крым за тридевять земель. Теплое Черное море естественным образом ассоциировалось у него с богатыми ворующими бездельниками, которые являются идеалом русских женщин, от которых его в настоящий момент тошнило в новосибирском аэропорту Толмачево.

Он опять посмотрел на свою красивую жену, которая невозмутимо читала очередной детектив, и подумал, что ей нужен секс, молодые мужчины и громкая музыка ресторана на теплом морском воздухе. Представив себя в качестве мужского балласта, сопровождающего ее в место общественного питания, он скрипнул зубами и согнул шею, обнаружив удивительное сходство с заупрямившимся ишаком. Эту картину некому было оценить, но он прервал семейное молчание. “О чем мечтаешь?” – спросил Петров свою жену. Злость, снедавшая его, требовала выхода.

Он был готов устроить скандал прямо в аэропорту, отправить жену в

Евпаторию одну, а самому податься куда глаза глядят. Для начала, правда, его глаза глядели домой, и пошел бы он к родному дивану и вентилятору. “О море, Петров, о море. Поплавать, освежиться после всей этой жары, а потом в номер с кондиционером и долго-долго спать”, – сказала жена. От неожиданности он открыл рот, не получив прогнозируемого ответа, поднялся с места, стесняясь человека, о котором только что плохо думал, и направился в буфет выпить пива.

“Купи мне холодной минералки”, – сказала жена. Крым стал неизбежен для Петрова, как смерть и налоги для американцев. Злость на какое-то время отступила, сменившись просто тихой тоской в ожидании самолета.

В Евпатории на своих местах находились песчаные пляжи, пустующие санатории и дикие после Сибири цены. Столкнувшись с этим набором во времени и пространстве, Петров не мог удержаться от постоянных арифметических упражнений по переводу цен в гривнах – в рубли, доллары и обратно. Вход на пляж был равен стоимости бутылки пива, что, впрочем, не делало чести ни крымским пляжам, ни пиву: количество мусора на пляжах сократилось незначительно, туалеты и души по большей части красноречиво отсутствовали. Пиво же было теплым и часто отдавало кислятиной.

Тем не менее на пляжах находилось множество людей, стремившихся получить максимальную дозу солнечной радиации. Петров с изумлением наблюдал отдельных особей мужского пола, сворачивавших плавки в некое подобие дамских стрингов и подставлявших солнцу ягодицы.

Женщины, загоравшие topless, удивляли его меньше; но то обстоятельство, что многие из них были немолоды, заставляло его задуматься о собственном ханжестве и ретроградстве. Мысли о курортниках-бездельниках возвращались в его голову по вечерам, когда набережная, кафе и рестораны заполнялись невероятным количеством людей: Петрову казалось, что днем на пляжах народу бывает раз в пять

– десять меньше.

Когда они с женой вышли вечером прогуляться и обнаружили весь этот парад-алле, он был готов снова обозлиться. Но, взглянув на жену, которая разглядывала окружающих с равнодушным высокомерием, Петров решил, что злиться, пожалуй, не стоит. Постепенно, приглядевшись, он заметил, как тщательно курортники считают деньги; прикинув свой бюджет, Петров вдруг понял, что он вполне похож сейчас на обеспеченного иностранца. Он вдруг успокоился. Им были доступны прогулки на яхтах и водных мотоциклах, подводное плавание, экскурсии и массандровские вина, рестораны и такси. Петров к концу первой недели даже увлекся дегустацией различных местных вин и плаванием.

Мысли о работе отпустили, и, отплыв подальше от набережной как-то утром, наблюдая с моря выстроенные по соседству православную церковь и мечеть, Петров задумался о вечном.

Мысли, однако, получались все больше невеселые. Посмотрев на себя из

Крыма, Петров заметил, что он все последние годы жил для того, чтобы работать. За работу он получал деньги, которые куда-то незаметно растекались, и уважение своих подчиненных, выражавшееся в том, что его постоянно звали куда-нибудь выпить. “И это все?”, – спросил себя

Петров. И был вынужден ответить себе утвердительно. Ему стало грустно, он заскучал и поплыл к берегу.

Меланхолическое настроение Петрова не проходило. Вечером он, выпивая с соседом по санаторию, завел разговор о том, что теперь стало его идеей фикс: зачем жить после сорока? А если непонятно, зачем жить после сорока, то ведь непонятно, для чего стараться жить и раньше.

Сосед, которому едва ли исполнилось тридцать и который начал рано лысеть, изложил ему свою философию. Он жил ради впечатлений; одно из главных впечатлений – посмотреть мир, другое из главных впечатлений – попробовать всё; а поскольку мир большой, вещей же, которые можно потрогать, выпить, съесть, понюхать или почувствовать каким-то иным образом, просто бесконечное количество, то и жить нужно и можно бесконечно долго. Сосед Петрова любил Париж и был там этой весной уже в третий раз; теперь там было всё совсем не так, как при Шираке. В последний приезд ему на каждом шагу попадались всё негры да арабы, а город стал гораздо грязней, чем раньше. “Я не хочу выказывать никаких политических пристрастий, я лишь хочу отметить, как это все совпало с тем, что мэр теперь у них социалист, то есть розовый. И еще вдобавок голубой. Что можно ожидать от такой комбинации?” И, помолчав, сосед Петрова заключил: “Какой город испортили, жабоеды проклятые!”