Антон Тихолоз - Без отца

• Название: Без отца
• Автор: Антон Тихолоз
• Жанр: Современная проза

---

– Хорошо, пригласите директора кинотеатра!..

Но директор ожидался только к девяти часам утра.

Охранник и билетер стояли рядом. Я тянул тебя за рукав, говорил:

“Пап, пойдем отсюда”. Сеанс давно уже начался.

Ты в конце концов сдался. Мы оказались на улице. Мне было немножко стыдно за то, что заставил тебя так нервничать из-за моего глупого желания. Мы прошли несколько метров. Теперь ты казался абсолютно трезвым. Ты вытащил сигарету, однако никак не мог ее закурить, спички одна за другой или гасли, или ломались.

– Да ты посмотри, что… Не могу закурить, и все!..

Спичечный коробок плясал в твоих руках. После скандала руки у тебя сильно дрожали.

В том старом кинотеатре с квадратными колоннами, одном из лучших в городе, теперь куча всяких фирм пооткрывали свои офисы, фильмов показывают все меньше и меньше. На крыше установили лазерный прожектор, как стемнеет, он своим призрачным бледно-сиреневым лучом шарит в разные стороны по небу, бессмысленно и хаотично. Каждый раз, до отъезда в Москву, я возвращался домой после одинокой прогулки, печально глядел на бесцельно блуждающий по небу луч и думал, что ничего-то не ждет меня дома, кроме больной и усталой от жизни матери и тяжелой, иссушающей мозг литературной работы.

Ты знал, что умираешь. Однажды, проснувшись, вдруг спросил спокойно, будто речь шла не о тебе самом:

– Что, мать, значит, мне крышка?

Из соседней комнаты я слышал, как повисла пауза: мать растерялась и не знала, что отвечать. То, во что она сама упорно не хотела верить, ты высказал прямо и просто.

Она потом стала красноречиво убеждать тебя, что вовсе нет: врачи говорят, тебе надо лечиться, делать уколы. Вот прописали лекарства.

Не получится одно, будем пробовать другое. Придумаем что-нибудь. А как же ты хотел? Это ведь старость! Все в старости слабеют, ходить не могут… И ничего, живут годами!

Она под конец сама верила в то, что говорила. Но ты ее уже не слышал. Ты снова спал в этот момент, спал сном бессилия, сном, который становился все больше похожим на последний, бесконечный смертный сон.

Ты приснился мне вскоре после твоей смерти. Это был довольно беглый и равнодушный сон, какие обычно снятся под утро. Мне снилось, что ты по-прежнему лежишь на диване и умираешь – в точности, как это было на самом деле совсем еще недавно. Я проснулся в недоумении. Это ведь хорошо, что ты больше не болен, не мучаешься сам и не мучаешь нас.

Но почему-то было грустно.

Вскоре ты приснился мне снова. Мне снилось, что ты жив и здоров. Мы вдвоем идем по траве к берегу небольшого озера, расположенного где-то под откосом, его скрывают от нас кроны склонившихся над водой кленов; вдоль берега вьется серовато-коричневой лентой узенькая тропинка. Мы подходим к скамейке с высокой деревянной спинкой, на нее ты опираешься, но не садишься. Ты говоришь мне что-то, я слушаю рассеянно. Я думаю, что вот, вся эта история с твоей болезнью и смертью оказалась шуткой. А на самом деле ты жив…

Проснувшись, я впервые по-настоящему понял, что больше не увижу тебя никогда. Что даже когда бросит любимая женщина, можно еще на что-то надеяться. Думать, ее мужчина куда-нибудь денется, бросит ее, или она его разлюбит – любовь ведь так капризна. Но когда человек умер, надеяться больше не на что. Человека просто нет. От этой банальной мысли мне сделалось совсем тоскливо в то утро. И потом весь день я ходил подавленный, под впечатлением того грустного, скорбного сна.

Пока вы были в Германии, в нашем подъезде умерла одна бабка, Марья

Федоровна. В лестничном пролете между вторым и третьим этажами стояла красная крышка гроба. Вернувшись домой и узнав об этом, вы оба морщились: “Ох, как неприятно!” Ты морщился тоже.

Раньше и мне сообщения о чужих смертях действовали на нервы. Как напоминание, что рано или поздно придется убираться из этого мира. А теперь вот почему-то оставляют совершенно равнодушным.

Тут у нас умер один поэт, говорят, известный, говорят, гениальный. Я его имя впервые услышал только здесь, в Литинституте. Поэт, по слухам, пьянствовал. По слухам, студентам своего семинара на первой же встрече совершенно серьезно заявил, что признает только одну уважительную причину для опоздания – похмелье.

Умер он неожиданно – инфаркт миокарда. И все были немного в шоке.

Как же: только что был живой, и вот раз – мертвый. Только мне все это по фигу. Подумаешь, еще один /там/. Так забавно…

Я копал на даче погреб, а высвобождавшуюся глину вперемешку со щебнем вывозил за территорию и сваливал у забора. Там я соорудил потом небольшую парковку, на ней мы ставили наш красный “жигуленок”, когда приезжали на дачу.

Я еще накануне договорился с тобой, что в этот раз сам сяду за руль и попробую поехать. Твои прежние возражения, почему ты не давал мне поездить на твоем грузовике – у меня ноги не достанут до педалей, – теперь потеряли всякий смысл: в “жигуленке” я доставал до всего.

Предвкушая счастливый миг, я то и дело бросал работу, подходил к машине, забирался за руль. Я представлял себе, как съеду с парковки прямо на узкую полевую дорогу, как потом поведу машину между огородами к широкой асфальтированной трассе.

Наконец вы собрались домой. Мать уселась сзади вместе с ведрами, ты сел на переднее справа. Я полез за руль.

– Ну, давай… – Ты сбоку внимательно посматривал на меня.

Я повернул ключ зажигания, “жигуленок” послушно зафырчал мотором. Я включил первую скорость, отжал сцепление. Но, к моему удивлению, машина не поехала, а только дернулась на месте; мотор запнулся, беспомощно фыркнул последний раз и заглох.

В растерянности я посмотрел на тебя.

– Ну, ты что, не знаешь? – Ты сам был несколько удивлен. – Не знаешь, как надо трогаться с места?

Я отрицательно мотнул головой.

– Надо, пока отжимаешь сцепление, потихоньку давить на газ. Тогда она поедет. Ты что, не видел, как я это делал?

Я действительно не видел. Или, вернее, видел, но не обращал внимания. И не думал, что для того, чтобы стронуть автомобиль с места, надо выполнить такой сложный кунштюк ногами.

– Ну, давай заводи. Попробуй еще раз…

Я снова завел, попробовал, отжимая сцепление, осторожно надавить на газ. Но педаль, казалось, была где-то далеко внизу, правую ногу словно свело судорогой. Вышло, что я снова отпустил педаль сцепления, и мотор снова заглох. Я чувствовал, как щеки у меня запылали огнем.

– Ну, давай, давай заводи, пробуй… – Ты был терпелив.

И я тогда осмелел – или пришел в отчаяние? – не знаю. Отжимая сцепление, я с силой надавил на педаль газа. И мотор взревел, мощно и грозно. Дернувшись, машина покатила вперед – прямо в кусты дикой вишни, что росли у нас вдоль забора.

С перепугу я обалдел. Нога, давившая на газ, как одеревенела, я не мог, даже не думал снять ее с педали; ты пытался вмешаться, но безуспешно. Схватившись за руль, я крутанул его вправо, но закрутил слишком сильно, машина перемахнула дорогу и предательски поползла прямо на соседский огород, где как раз выкапывали картошку. Бешено работая руками, я закрутил руль влево. Машина кое-как сошла с огорода, но на дорогу не попала, ее тут же потянуло обратно к забору. Я судорожно закрутил вправо, но было уже поздно: машина въехала в вишневые заросли, развернулась наконец параллельно забору и поехала так, царапая бок о ветки, пока не ткнулась передком в находившуюся на углу большую кучу песка.

Мотор заглох. Я опомнился и отпустил давившую на газ правую ногу.

Соседи на огороде распрямили спины и смотрели на нас изумленно, не понимая, почему это красный “жигуль” вдруг повел себя так эксцентрично.

Я ожидал заслуженной взбучки.

– Испугался? – спросил ты, заглядывая мне в глаза.

Я помедлил немного, потом кивнул.

– Ладно, выбирайся отсюда, – сказал ты. – Давай прямо через сиденье…

Ты забрался за руль. Задним ходом вывел машину из зарослей вишни, как потом оказалось, не оставивших на боку ни одной царапины. По дороге домой ты мне объяснял, что надо было снять ногу с педали газа. Главное – сдвинуть машину с места, а дальше она сама пойдет по инерции. Я молчал. От пережитого щеки у меня горели.

Я решил не становиться шофером, никогда больше не мечтать, даже не думать об автомобилях. Но в тот вечер мысли так сами собой и возвращались к происшествию минувшего дня. Я гнал их прочь, долго ворочался с боку на бок в постели, все никак не мог уснуть…

Врачи сразу сочли тебя безнадежным, отказались поместить в больницу.

Считается, что умереть дома в своей постели лучше, чем на больничной койке.

Уступив уговорам матери, ты сдал нужные анализы – ты тогда еще мог ходить. За результатом анализов мать приезжала уже без тебя. Один наш знакомый случайно видел, как она выходила из больницы.

Рассказывал, мать плакала.

Тебе она ничего не сказала.

На другой день, пообедав, я отправился на дачу, посмотреть, что там есть. Мать провожала меня. Ты спал в соседней комнате.