Евгений Шкловский - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Евгений Шкловский
• Жанр: Современная проза

---

Вот и с пандусом она тоже не утрачивала надежды – после некоторой паузы вновь начиналось хождение по инстанциям и жильцам. То у одной квартиры ее видели, то у другой. На разных этажах.

Иногда в обсуждение втягивались соседки (преимущественно) по лестничной площадке, сами собой возникали и другие темы (вплоть до политических).

Осеняло же все эти дебаты неизменно слово "пандус" – все, впрочем, почему-то быстро его забывали (тоже склероз, даже и у молодых), и часто разговор велся буквально на пальцах, как у немых, хотя и понятно, о чем речь.

Пан-дус. Что-то в нем было, цепляющее. Непривычное для уха.

Раздражающее.

Слово словом, а дело делом. Можно бы даже сказать, что есть все-таки в мире справедливость (или тяга к равновесию), если бы не связь

(случайная) нашей истории с другой, таинственной и страшной, а именно со взрывами в Москве. Собственно, она-то (связь) и дала деятельной Веронике дополнительные козыри.

Снова побежала она по жильцам: что вы, дескать, себе думаете, это же элементарно – загрузить неведомо что в эту каморку, и никто ничего не увидит, а только все может случиться, подъезд ведь не охраняется… и т.д. Известно же, что к Алевтине приезжают со всякими непонятными тюками разные личности, нет разве?..

И ведь действительно – помогло: те, кто прежде сомневался или просто не хотел ничего менять кому-то в угоду, сообразили, что каморка и впрямь может оказаться роковой.

Победа была за Вероникой – пандус стал постепенно превращаться из мечты в реальность.

Не далек и весенний погожий день, когда Вероника торжественно скатит коляску с сидящим в ней мужем по пандусу (пружинящий металлический лист под колесами) на улицу, а затем и в парк, где только что подсохла последняя грязь и полезла совсем юная трепетная травка.

Покатит она ее по длинной аллее, вдоль белоствольных берез, и муж будет смотреть на пока еще голые деревья, на струящиеся меж серыми ветвями потоки солнечного света, на плывущие пушистые облака, да и сама Вероника будет жадно созерцать всю эту безотчетную роскошь жизни, жмуриться и время от времени отирать тыльной стороной руки краешки глаз, скорей всего, по причине отвычки от слишком яркого солнечного света.

Так, собственно, и будет. И можно бы на этом вполне благополучном финале поставить точку, если бы не странное смятение в Вероникиной душе, даже как будто усилившееся: вроде пандус есть (не только слово) и справедливость есть (приятное заблуждение), и выезжать они стали чаще…

И тем не менее…

То ли слишком много энергии ушло у Вероники на уговоры соседей и беготню по всяким инстанциям, то ли разуверилась она в человеческой отзывчивости – только как-то не по себе ей: ну да, пандус, а что дальше?

Дальше-то что?

Может, дело вовсе и не в нем.

А в чем тогда? (Не во взрывах же).

Не в слове же – оно и вовсе ни в чем не виновато (от французского pente douce – пологий склон).

Вполне определенного ответа, увы, нет и у нас.

Бывает же так, что человек устремляется к чему-то всею силой своей души, делает все, что может и не может для осуществления своей цели, а почти достигнув или достигнув всецело, падает в изнеможении – и вдруг осознает с горечью, что цель была лишь призраком: и счастливей он не стал, и жить ему не легче, и вообще все не то…

Просто стал он чуть более усталым и нервным, не таким жизнерадостным и энергичным, и вроде не коляска (инвалидная или какая другая) теперь скатывается беспрепятственно по наклонной плоскости, толково устроенной рабочими, а его (ее) собственная жизнь…

Может, и так…

ОМУТ

Если с человеком случается что-то из ряда вон, всегда ли он в этом сам виноват?

Это, конечно, вопрос, потому что никогда не знаешь, где поскользнешься, а знал бы, то непременно соломку подстелил, точно.

Но бывает так, что непонятно сам или не сам и вообще кто. Впрочем, тебе непонятно, а другим очень даже понятно, потому что люди всегда знают, кто прав и кто виноват, если не с ними самими. А если не знают, то предполагают – тоже вполне достаточно. Можно и не знать, а чувствовать, я так чувствую, серьезный аргумент, потому что чувству надо доверять. Разум, лукавый, может обмануть, а чувство – оно связано с чем-то более глубинным и важным. И еще аргумент, не менее существенный: мы так чувствуем… То есть все, то есть большинство, а это говорит о некоей норме, наследующей многовековому опыту, традиции и прочему. Мы так чувствуем – это весомо. Это – как трамвай, случайно наехавший на вас.

Эдика М. уже недели две как не узнать, ходит как побитый. Обычно импозантный такой, статный, уверенный в себе и в благоволении к нему жизни, а тут словно подменили человека – сгорбился, лица не видно

(темное пятно), лет на десять постарел, если не больше. То стайкой вокруг дивы из разных отделов – Эдик то, Эдик се… Бывает, что мужчина пользуется женским расположением (незаинтересованно, а даже если и заинтересованно, то что?), не всякому выпадает, между прочим.

И вдруг – один-одинехонек, никого рядом, а если кто и подойдет, то на минутку, почему-то глаза опустив или глядя в сторону, словно

Эдика не видя. Исключительно по делу, да и то как бы мимоходом, вскользь, мимолетно. Вроде и не к нему вовсе. И в комнате, где сидит он вместе со своими отдельскими, изменилось – тише, что ли, то есть, понятно, люди переговариваются, как и прежде, но скомкано, скованно, а главное – опять же мимо Эдика, будто нет его. В его углу – как бы особая зона, даже свет иначе распределяется: сумрачно там.

А что, собственно? Если просто улыбаются, флиртуют, кокетничают, то и ничего, а если всерьез, то уже плохо. Эдик-то чем виноват, если женщины к нему тянутся? И не просто тянутся, а увлекаются. Это ведь даже не от статности (хотя и от нее) и прочих физических данных зависит, но и от иного чего-то. Может, им по душе томный долгий взгляд, почти гипнотизирующий, может, некая метафизическая, романтическая грусть в глазах, может, легкая, чуть насмешливая улыбка, красиво изгибающая тонкие чувственные губы.

Женщины ведь как мотыльки – тянутся на пламя.

Теперь вот стало известно: один мотылек сгорел. Та девушка (очень милая – видели их пару раз вместе), с которой Эдик вроде бы в последнее время был близок, ее, короче, уже нет, в полном смысле (в живых). Эта девушка, как это не страшно сказать, умерла, да, наглоталась снотворных таблеток, и ее не смогли откачать, опоздали.

А причиной, выяснилось, не кто иной, как, ну да, Эдик, – влюблена она была в него. Сравнительно недавнее знакомство – и вот…

Все теперь в курсе: она из-за Эдика над собой учинила, а значит, сильно ее зацепило, раз не захотела больше жить, когда узнала, что у

Эдика еще кто-то есть, тоже недавнее (или давнее, какая разница?) знакомство. Молоденькая она была и, вероятно, верила во что-то возвышенное и романтическое, в любовь эдакую-разэдакую, какой давно уже нет, а есть – связи и отношения, и могут они быть всякими, с разными женщинами и мужчинами, причем одновременно. А она, видимо, другого была воспитания, старомодного, и первое же серьезное несхождение идеала с реальностью застало ее врасплох. Сокрушило, можно сказать…

Так вот, нет девушки – трагедия, катастрофа и вообще. Хорошо родители интеллигентные, понимают, что любовь слепа, другой бы отец, не долго раздумывая, достал пушку (нынче просто) – и слез бы тогда пролилось несравнимо больше, причем не только по ушедшей безвременно влюбленной…

Извечный вопрос: кто виноват?

Вопрос, впрочем, риторический, поскольку ответ на него известен (его и не искали). Для читателя это тоже, вероятно, не загадка: если кто и виноват, то, конечно, Эдик (общее умозаключение). Любовь, понятно, дело серьезное, но надо же и совесть знать. Надо хоть капельку от-вет-ствен-нос-ти (соз-на-тель-ности). Хотя Эдик мог ведь ничего и не обещать той несчастной девушке, а просто поддался чувственному порыву (при не только полной, но и, как оказалось, роковой взаимности). Если б он мог даже предположить такое (должен был, между прочим!), то наверняка бы его как ветром сдуло, только и видели.

Но что случилось, то случилось – не поправить.

Вокруг – молчание… Словно он сам лично, причем чуть ли не насильно заставил ту девушку принять смертоносные таблетки.

Взгляды косые. Шепотки. Осуждение, короче.

Виноват – не виноват, кого это интересует? Есть жертва, пусть даже невольная, значит, есть и виновный. Он-то, между прочим, жив-здоров

(может, даже и не очень мучимый совестью), а другого человека

(девушки) – нет!

В это "нет" все, собственно, и упиралось. Магически оно на всех действовало, как если бы вдруг в Эдике проявилось что-то демоническое. Что-то криминальное, только разве не подпадающее ни под какую статью уголовного кодекса. Но все равно близкое. Не случись трагедии, никто бы и не обвинил ни в чем: кончились те времена, когда на работу, чуть что, слали телегу. SOS, муж загулял – примите срочно меры по партийной линии. Или по профсоюзной. Или еще по какой. Под руки – и в семью, где после такого принудительного возвращения еще хуже.