Митч Каллин - Пчелы мистера Холмса

• Название: Пчелы мистера Холмса
• Автор: Митч Каллин
• Жанр: Детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-389-00127-5

Кончилась Вторая мировая война, но блистательный герой Конан Дойла — непревзойденный Шерлок Холмс — по-прежнему жив. Ему за девяносто, он обитает в Сассексе, занимаясь разведением пчел. В поисках редкого растения, по слухам, продлевающего жизнь, великий сыщик, невзирая на преклонный возраст, отправляется в побежденную, пережившую атомные бомбардировки Японию. Люди по-прежнему ждут от него чудес: только он способен объяснить пожилому японцу, почему и как пропал в Лондоне его отец полвека назад. Шерлок Холмс в романе Митча Каллина был и остается богом. Никому невдомек, что в слабеющей памяти рационалиста прошлое и настоящее, реальность и вымысел давно сплелись в причудливый узор, заставив его пересмотреть многие из своих прежних взглядов и вспомнить свою единственную любовь.

---

— Так о чем же мы говорили? Ах да, о нашей поездке на запад, и вы спрашивали, не случится ли на нашем пути Хиросима. Что же, отвечу вам — случится.

— Я бы очень хотел повидать эти края, если вы не возражаете.

— Конечно нет, я тоже хочу. Признаться, в последний раз я был там еще до войны, а потом лишь проезжал на поезде.

Но Холмс распознал в тоне господина Умэдзаки нерешительность, а может, подумал он вдогонку, это было просто сквозившее в его голосе утомление. Ведь тот господин Умэдзаки, что сидел сейчас перед ним, был явно измучен делами и разительно отличался от того внимательного и учтивого человека, с которым он познакомился на железнодорожной станции днем ранее. Теперь, когда Холмс хорошо вздремнул после прогулки с Хэнсюро по городу, сна у него не было ни в одном глазу, а вот облик господина Умэдзаки выражал тяжелое, глубокое изнурение (бремя этой усталости он пытался облегчить постоянным поглощением алкоголя и никотина).

Холмс заметил его признаки чуть раньше, отворив дверь в кабинет господина Умэдзаки и застав его стоявшим у стола, погруженным в раздумья: он прикрывал веки большим и указательным пальцами, а в повисшей без сил руке держал непереплетенную рукопись. Поскольку на господине Умэдзаки были шляпа и пиджак, Холмс понял, что тот только вернулся.

— Виноват, — сказал Холмс, чувствуя себя незваным и нежданным гостем. Проснувшись в тихом доме, где двери были закрыты и никого не было ни видно, ни слышно, он, сам того не желая, поступил противно своим принципам: всю жизнь он считал кабинет священным местом, храмом мысли и убежищем от суеты мира, предназначенным для важных трудов или уединенного приобщения к написанному другими. Поэтому свой кабинет в Сассексе он ценил особо, и, хотя он никогда этого не оглашал, и миссис Монро, и Роджер понимали, что если дверь кабинета закрыта, то там им рады не будут. — Я не хотел вас беспокоить. Как видно, преклонные годы заводят меня в чужие комнаты без всяких на то оснований.

Господин Умэдзаки поднял голову и без особенного удивления сказал:

— Что вы, мне очень приятно. Пожалуйста, входите.

— Право, я не стану более вас тревожить.

— Я думал, вы спите. Иначе я сам пригласил бы вас к себе. Так что входите, осмотритесь. Скажите, что вы думаете о моем кабинете.

— Единственно если вы настаиваете, — сказал Холмс, делая шаг в направлении книжных полок из тикового дерева, закрывавших всю стену, и наблюдая действия господина Умэдзаки: тот положил рукопись посреди прибранного стола, снял шляпу и аккуратно пристроил ее сверху.

— Простите мою занятость, но я не сомневаюсь, что мой товарищ должным образом о вас позаботился.

— О да, мы дивно провели день — не считая языковых затруднений.

Мая прокричала что-то снизу, из холла, в ее голосе слышалось легкое раздражение.

— Прошу прощения, — сказал господин Умэдзаки. — Я вернусь через минуту.

— Не спешите, — сказал Холмс, стоявший теперь перед длинными рядами книг.

Мая закричала снова, и господин Умэдзаки заторопился к ней, позабыв закрыть за собой дверь. Некоторое время после его ухода Холмс рассматривал книги, переводя взгляд с полки на полку. Главным образом это были хорошие издания в твердом переплете, большая часть — с японскими иероглифами на корешках. Но на одной полке стояли только западные книги, продуманно поделенные на группы — американская литература, английская литература, драматургия, много поэзии (Уитмен, Паунд, Йейтс, оксфордские учебные пособия, посвященные поэтам-романтикам). Полку ниже почти единолично занимал Карл Маркс, хотя в самый ее конец были втиснуты несколько томов Зигмунда Фрейда.

Повернувшись и оглядевшись, Холмс увидел, что кабинет господина Умэдзаки мал, но толково устроен: кресло для чтения, напольная лампа, фотографии и, наверное, университетский диплом в рамке над столом. Затем краем уха он услышал перепалку между господином Умэдзаки и Маей — горячий спор внезапно стих, и он уже был готов пойти и украдкой посмотреть, что творится в холле, когда господин Умэдзаки вошел со словами:

— У нас случилось разногласие относительно вечернего меню, и боюсь, что ужинать мы будем позже намеченного. Надеюсь, вас это не огорчит.

— Нисколько.

— А сейчас, я думаю, вы не откажетесь что-нибудь выпить. Недалеко отсюда есть бар, достаточно уютный, не менее любого другого места пригодный для того, чтобы обсудить нашу поездку, — если вам это по душе.

— Звучит заманчиво.

И они ненадолго ушли — не торопясь, направились в тесную распивочную, небо постепенно темнело — и пробыли там значительно дольше, чем собирались, покинув заведение лишь после того, как компания выпивавших сделалась излишне многочисленна и шумна.

Потом был простой ужин из рыбы, овощей, распаренного риса и мисо-супа — каждое блюдо без лишних церемоний подавалось в столовую Маей, отвергавшей всякое приглашение присоединиться к трапезе. Холмсовы пальцы разболелись в суставах от работы палочками, но отложил он их не ранее, чем господин Умэдзаки предложил перейти в кабинет.

— С вашего позволения, я бы хотел вам кое-что показать.

С этим они вдвоем вышли из-за стола в холл, оставив Хэнсюро наедине с остатками ужина.

Его воспоминания о вечере в кабинете господина Умэдзаки остались совершенно живыми, даром что тогда он был утомлен едой и алкоголем. Теперь бодрейшим из них двоих был господин Умэдзаки; улыбаясь, он предложил Холмсу кресло и зажег спичку прежде, чем Холмс достал сигару. Удобно расположившись в кресле — трости на коленях, сигара дымится во рту, — Холмс наблюдал, как господин Умэдзаки открывает ящик стола и извлекает из него тонкую книгу в твердой обложке.

— Что вы об этом скажете? — спросил господин Умэдзаки, подходя к нему с книгой в протянутой руке.

— Русское издание, — сказал Холмс, взяв книгу и тут же обратив внимание на имперские гербы, единственное украшение обложки и корешка. Из дальнейшего осмотра — пальцы касались красноватого переплета и золотой вязи гербовых наверший, глаза стремительно пробегали по страницам — он вывел, что это невероятно редкий перевод чрезвычайно популярного романа.

— «Собака Баскервилей», единственный экземпляр, я полагаю.

— Да, — довольно сказал господин Умэдзаки. — Изготовленный специально для личного собрания царя. Мне думается, что он был большой почитатель историй о вас.

— Разве? — спросил Холмс, отдавая книгу.

— Весьма большой, да, — ответил господин Умэдзаки, отходя к столу. Убирая раритетную книгу в ящик, он добавил: — Как вы можете догадаться, это ценнейший предмет в моей библиотеке, и он стоит тех денег, что я за него заплатил.

— Не сомневаюсь.

— У вас должно быть множество книг о ваших приключениях — разные издания, публикации, бесчисленные переводы.

— Вообще-то у меня нет ни одной, даже в дешевом карманном издании. Честно говоря, я их прочел совсем немного, и было это бог весть когда. Я не мог втолковать Джону очевиднейшее различие между индукцией и дедукцией и однажды оставил эти попытки, как оставил и чтение его подделок под правду, потому что погрешности сводили меня с ума. Знаете, я ни разу не назвал его «Ватсон» — он был Джон, просто Джон. Но он даровитый писатель, прошу это помнить, наделенный богатым воображением, и вымысел давался ему лучше фактов, осмелюсь сказать.

Господин Умэдзаки смотрел на него с некоторым недоумением.

— Как это возможно? — спросил он, присаживаясь на стул у стола.

Холмс пожал плечами и сказал, выпуская дым:

— Боюсь, что это всего-навсего правда.

Но лучше всего запомнилось ему то, что было потом. Господин Умэдзаки, все еще красный от выпитого, глубоко вдохнул, как будто он тоже курил, и вдумчиво помедлил, прежде чем высказаться. Затем он с улыбкой признался, что не слишком удивился, узнав, что не все в рассказах соответствует истине.

— Ваша способность — или, возможно, мне следует сказать «способность вашего персонажа» — делать решающие выводы из зачастую самых мимолетных наблюдений всегда казалась мне невероятной, разве я не прав? Вы вовсе не похожи на человека, о котором я так много читал. Как бы сказать? Вы кажетесь не таким эксцентричным, не таким ярким.

Холмс укоризненно вздохнул и коротко махнул рукой, словно отгоняя дым.

— Ну, вы говорите о моей молодой заносчивости. Теперь я стар, и я отошел от дел, когда вы еще были ребенком. Сейчас мне совестно вспоминать свою былую самонадеянность. В самом деле. Мы ведь провалили несколько крупных дел — к моей великой досаде. Да ведь кому захочется читать о неудачах? Мне бы точно не захотелось. Но могу вам сказать с большой долей уверенности: в описании успехов, возможно, и случались преувеличения, в описании же упомянутых вами «невероятных» выводов — нет.