Евгений Дырин - Дело, которому служишь

• Название: Дело, которому служишь
• Автор: Евгений Дырин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Да, было, - откликнулся Полбин, вспомнив Буловатского, Рубина, партийное собрание в школе.

- Но у меня не обнаружили никакой "скованности движений", - будто прочитав его мысли, сказал Ларичев. - Я дошел до "Эр-первого", вылететь на нем не успел, как меня послали на курсы штабных работников. После их окончания около двух лет занимался оперативно-бумажными делами, а потом перешел на партийную работу. Живое дело, интересное... Верно?

- Верно, - согласился Полбин. - С людьми всегда интересно работать. А я, наоборот, с партийной работы в летчики пошел...

- "Пошел" ведь не значит "ушел", - сузив глаза, взглянул на него Ларичев. - Нельзя уйти от партийной работы. Верно?

- Конечно, нельзя, она всюду. Два года - тридцать пятый и тридцать шестой, - уже в авиации, был парторгом. Вообще глупо говорить - уйти от партийной работы. Это значит от партии уйти. Невозможно!

Мария Николаевна слушала не вмешиваясь.

Она понимала, что хотя командир и комиссар уже говорят друг другу "ты", у них все еще продолжается взаимное "прощупывание". Комиссар осторожно выясняет общее отношение Полбина к партийной работе. Тот в азарте не замечает собственной резкости: "глупо говорить - уйти..." Да, это у него больное место: и в отряде и в эскадрилье партийная работа у него была поставлена хорошо. Об этом всегда говорили, когда заходила речь о том, что в подразделении Полбина нет аварий и происшествий.

Ларичев, видимо, тоже почувствовал, что Полбину не нравится даже на секунду допущенное предположение о его равнодушии к делам партийной организации. Но он пропустил мимо ушей словечко "глупо", звучавшее по отношению к нему грубовато, и сказал, обращаясь к Марии Николаевне:

- А я все же не совсем сухопутный. Летаю на "У-втором". И, по признанию вашего мужа, техника пилотирования у меня ничего.

- Хорошая, - сказал Полбин. Они в Чите перелетали вместе с аэродрома на аэродром.

- Ну вот. Это для меня оценка, - указывая маленькой рукой на Полбина, проговорил Ларичев, и Мария Николаевна поняла, что комиссар, подчеркивая свое уважение к командиру полка, как к отличному летчику, пока не торопится с признанием и остальных его качеств. Ларичев, видимо, знал себе цену, и его не смущало то, что он, не имеющий ни наград, ни боевых вылетов, назначен в полк, которым командует летчик-орденоносец, сумевший не потерять ни одного самолета своей эскадрильи за все время боев с японцами. Подумав об этом, Мария Николаевна будто невзначай скользнула взглядом по гимнастерке Ларичева. На груди гимнастерка собралась складками, и между ними одиноко лепился парашютный значок с цифрой 10 на подвесочке. Все-таки десять...

- Это у меня еще аэроклубовские, Мария Николаевна, - сказал Ларичев, перехватив ее взгляд. - Сейчас я парашютизмом не увлекаюсь. Вот У-2 освоил, а там думаю и на боевой самолет перебираться... Верно, Иван Семенович?

В Чите Полбин, узнав, что к нему в полк назначен комиссаром человек, не летающий на СБ, был несколько разочарован, но ни при знакомстве с Ларичевым, ни после ничем этого не выказывал. Однако он видел, что Ларичев, в уме и проницательности которого сомневаться не приходилось, об этом догадывается. Сейчас его вопрос можно было истолковать как маленькую хитрость.

Полбин ответил неопределенно:

- Захочешь - всего добиться можно... Ларичев положил ложечку в стакан, жестом остановил Марию Николаевну, взявшуюся было за чайник, и сказал:

- Дело не только в желании. Может явиться и необходимость.

Полбин вскинул на него глаза Ларичев спокойно встретил его взгляд.

- Некоторые молодые летчики, - с расстановкой произнес он, - сожалеют, что не участвовали в боях на Халхин-Голе. У меня этого чувства нет, и не потому, что я по обывательски готов креститься, - мол, на сей раз мимо меня, - а потому, что знаю: мне еще придется воевать за Родину. - Он сделал паузу, внимательно посмотрел на своих слушателей, словно желая удостоверигься, что они его правильно поймут, и закончил: - Я, например, Гитлеру совершенно не верю.

- Вы думаете, будет война с Германией? - быстро и тревожно спросила Мария Николаевна. - А договор?

Три месяца тому назад, двадцать третьего августа, она развернула номер "Правды" и почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Войны с Германией не будет десять лет!

Ей вспомнился первый год супружеской жизни, год рождения Виктора. Он был счастливым, этот год, но он был омрачен частыми сообщениями газет о разгуле фашизма в Германии, об угрозах Гитлера всему миру, о пушках вместо масла... Отец в письмах из Чернигова только об этом и говорил, требуя от зятя комментариев к сообщениям прессы. Каждый день, просыпаясь, можно было думать о самом светлом и радостном, но вдруг все омрачала мысль о человеке с черной, злобной душой, который швыряет в костер книги Маркса и Гейне и замахивается на спящих детей горящей головешкой... Так прошло шесть лет.

И вдруг этот договор! Спустя три дня после сообщения о нем, двадцать шестого августа, был день рождения Виктора. В степях Монголии шла война, его отец находился там, но Мария Николаевна была уверена, что эта война очень скоро кончится. А потом десять лет мира и спокойствия! Виктору будет шестнадцать лет...

Сейчас было страшно подумать, что договор может быть нарушен; Мария Николаевна нетерпеливо, с бьющимся сердцем, ждала ответа Ларичева.

Комиссар медлил; выражение его глаз менялось; потом он сказал с задумчивой улыбкой:

- Я не делаю никаких прогнозов на ближайшее будущее. Повторяю, Гитлеру не верю также, как не верите вы, ваш муж и, должно быть, еще очень многие люди...

- В честность фашиста трудно поверить, - сказал Полбин.

- Другая беда в том, - продолжал Ларичев, - что фашист, оказывается, не один. Видимо, не случайно англичане и французы не захотели с нами договор о взаимопомощи заключить. Есть еще кто-то, кому интересно, чтобы мы побольше крови потеряли. Вот и эта подозрительная возня у северных границ, около Ленинграда...

- Надо бы нам все-таки несколько спокойных лет, - сказала Мария Николаевна. - Хоть бы дети выросли...

- Мое желание совпадает с вашим, Мария Николаевна, - сказал Ларичев. - У меня две девочки, одна в возрасте вашего старшего, другая на год младше...

- Где они? - спросила Мария Николаевна, охотно уходя от разговора о войне. - Ваша семья в Чите?

- Нет, далеко. Даже очень далеко. В Ленинграде.

- Почему?

- Жена поехала погостить к моим родным. И заодно перевезет оттуда библиотеку. Решил забрать свои книги. До сих пор не трогал, а сейчас решил...

- Много книг? - спросил Полбин.

- Около трех тысяч томов.

- Ого! - не скрывая восхищения, усмехнулся Полбин. - Я избачом был когда-то, так у меня и тысячи не набиралось...

- Я со студенческих лет коплю. И теперь по количеству книг вижу, что студентом был давно.

В передней щелкнул замок, потом раздался голос:

- Ужинать не будем? Чайку попьем? Ну, хорошо.

- Кривоносы из кино пришли, - сказала Мария Николаевна.

- Не пора ли и нам, Василий Васильевич? - сказал Полбин. - Завтра дел много.

- Я думаю, пора.

Ларичеву постелили в комнате, которая служила и столовой и детской. Теперь в ней стоял только диван, небольшой стол на изогнутых точеных ножках и два стула. Детские кровати, игрушки были вынесены, остался только велосипед, на руле которого, зацепившись юбкой, висела кукла с растопыренными руками. Снятые с окон гардины, свернутые, как паруса, лежали на объемистом чемодане.

Подготовка к "ликвидации точки" шла неуклонно и быстро.

Глава X

Перелет полка на новый аэродром был отмечен неприятным событием. На языке военных донесений, которые потекли во все высшие инстанции, это событие именовалось коротким и пугающим, как название неизвестной болезни, словечком "че-пэ".

Виновниками чрезвычайного происшествия оказались лейтенант Илья Пресняк и техник самолета Искандер Файзуллин.

Полк взлетал поэскадрильно. В эскадрилье Ушакова самолет Пресняка был левым ведомым третьего звена, и потому он шел последним, замыкающим.

Полбин и Ларичев находились на старте. Когда самолет Пресняка, подняв хвост, стремительно помчался по взлетно-посадочной полосе, догоняя уже ушедших в воздух товарищей, Ларичев одобрительно произнес:

- Эти все хорошо, ничего не скажешь!

Полбин не ответил. Сжав губы, рывками поворачивая голову, он следил за бежавшим по плитам бетонки самолетом. Вдруг он услышал громкий крик на стоянке, откуда только что выруливал Пресняк. К старту, размахивая руками, со всех ног мчался Файзуллин, как будто он не успел что-то сказать своему летчику и теперь в отчаянии спешил исправить забывчивость. Полбин увидел его уголком глаза и тотчас же понял, что на самолете не все благополучно, сейчас может случиться непоправимое...

И это произошло. Оторвавшись от земли, самолет Пресняка, вместо того чтобы начать плавное выдерживание на небольшой высоте, круто взмыл, свечой поднялся к небу на десяток-другой метров, затем медленно, как бы раздумывая, перевалился на нос и плашмя упал на черную землю в конце полосы. Моторы смолкли.