Лидия Чарская - Дикарь

• Название: Дикарь
• Автор: Лидия Чарская
• Жанр: Детская проза
• Год: 1916

На берегу одного из крупнейших озер России, в 60-ти верстах от столицы, живет мальчик подросток, лет четырнадцати.

Он рос каким-то особенным ребенком. Молчаливый, с самых ранних лет невозмутимо таивший в себе свои горести и печали, он тем не менее умел чувствовать и переживать все явления жизни не подетски серьезно и глубоко. Угрюмый по виду, суровый, не ласковый, мальчик отталкивал от себя окружающих своею кажущеюся холодностью и черствостью. Он никогда ни к кому не ласкался, ничего не просил, не высказывал никаких желаний, чуждался людей, и все свои досуги проводил наедине с самим собой.

Сильная, свободолюбивая натура мальчика заставляет его, после ряда случайностей и тяжелых переживаний в доме отчима, просить разрешения у родных отпустить его «побродить по белу свету» с целью познать долю труженика, работника, которую он не может испытать на себе в богатом родительском доме. После долгих колебаний его отпускают, тайно учредив над ним надзор…

Этот странный, необычайный, исключительный мальчик с его необыкновенною жизнью — это один из главных героев новой повести для юношества под заглавием «Дикарь», которую Л. А. Чарская написала для наступающего подписного года «Задушевного Слова» для старшего возраста. Повесть эта — и по содержанию, и по форме — резко отличается от всех прежних произведений талантливой писательницы. Здесь перед читателем и новый, совершенно не затронутый до сих пор писательницею (и вообще почти не затронутый в литературе для юношества) мир, и новые типы, и новая обстановка. Богатая приключениями жизнь подростка-дикаря дала возможность г-же Чарской развернуть её беллетристическое дарование во всю ширь.

Дима, так зовут этого мальчика, уезжает не один: маленькая нищенка Маша, и бывший враг Димы, брат Маши, отправляются с ним вместе и вместе же делят ряд невзгод и бедствий. Но вот возникает война с германцами — и они поступают в дружину юных добровольцев-разведчиков, и тут начинается опять новая жизнь — жизнь, полная подвигов и опасностей…

Все это — только остов содержания повести «Дикарь», вернее даже — остов завязки, так как в повести рассказаны и дальнейшие приключения странного «дикаря» и его не менее странных друзей.

Перед читателем проходит ряд типов смелых, отважных, юных героев, а рядом с ними — слабых, поддающихся влиянию среды, девушек и юношей.

Талант Л. А. Чарской, как писательницы для юношества, симпатии, которыми она пользуется у юных читателей и читательниц нескольких уже поколений детей, неизменный успех её прежних произведений: «Записки институтки», «Княжна Джаваха», «Газават», «Сестра Марина» и многие другие, делают излишним подчеркивать, что эта новая своеобразная повесть читается с захватывающим интересом с первой и до последней страницы.

Но особенно увлекательна вторая часть, в которую искусно вплетены события наших дней, события, которые, так сказать произошли на наших почти глазах.

---

Левушка не договаривает, кидается ничком на свою постель и долго тяжело вздыхает.

ГЛАВА X Дима решается

Темные пятна играют на паркете и кажутся большими причудливыми цветами. Это ветки садовых деревьев бросают движущуюся тень на гладкий, вылощенный пол. Дима на мину ту заинтересовывается их игрою. Потом подходит к окну и смотрит: Белая ночь. Тишина. Вдали озеро, окаймленное кустарниками, резко выдающимися на фоне светлых ночных майских сумерек. Дальше огонек маяка, одинаково светящийся и в светлые и в темные ночи.

Туда, к маяку, Дима частенько пробирается в утлой лодчонке, в гости к старому Капитонычу, отставному матросу. А с противоположной стороны темнеет лес, старый лес, с его шумом, с его грозами, птичьим хором, который дороже всяких музыкальных концертов сердцу Димы. Ужели же оставить все это и уйти туда, где будет все чуждо и незнакомо?

Но он не долго задумывается над этим вопросом и решительно отходит от окна.

— К вам можно, Петр Николаевич? — стучит он в дверь кабинета отчима.

Всеволодский морщится, заслышав из-за двери это холодное обращение Димы.

Дима никогда не называет его отцом, как другие дети его жены, и это обстоятельство каждый раз коробит Всеволодского. К тому же он так занят сейчас. Часто сидит он теперь за полночь в своем кабинете над выкладками, счетами и другими деловыми бумагами. И в эти часы ночных занятий он не любит, что бы беспокоили его. Но голос Димы так настойчив и сам мальчик, перешагнувший порог кабинета, кажется такими необычайно странным сегодня, что Петр Николаевич поневоле решается выслушать его.

— Садись, гостем будешь, — пробует он пошутить, указывая пасынку глазами на кресло.

Но Дима ни мало не откликается на эту шутку. Усталым движением взрослого человека опускается он на стул и поднимает на отчима серьезные, внимательные глаза.

С минуту длится молчание, и Дима решается.

— Петр Николаевич, — раздается его энергичный голос, — я знаю: я дурной сын, я дурной брат и дурной пасынок. Но я не могу теперь быть иным. Вы понимаете меня, я не могу перемениться, даже если бы и пожелал. Сам знаю, сколько забот и горя причиняю… И… и… вот, что я придумал: отпустите меня из дома. На год… На один только год. И, вы увидите, я вернусь другим, более желанным, более полезным вам всем. Вы знаете, конечно, сказку про странствующего королевича. Нет, не знаете? Ну, все равно. Дело в том, что пока королевич не порыскал по белу свету, он приносил только одни заботы и неприятности своему отцу-королю. А потом, узнав нужду, труд, лишения, он сделался совсем другим, он точно преобразился. Так и я хочу. Я уйду только на год и потом вернусь для того, чтобы усиленно заниматься и приготовиться в мореходные классы, как этого желал мой покойный папа.

Что-то необъяснимо-грустное и трогательное засветилось при последних словах в глазах Димы и передалось сердцу отчима.

Всеволодский взглянул на мальчика и не узнал его. Грубый, резкий сорванец-мальчишка как будто исчез сейчас бесследно, а вместо него перед озадаченным отчимом был другой Дима, новый, ясный, подкупающий своей энергией и искренностью. И этот новый Дима как будто стучался в душу к Всеволодскому.

Уравновешенный, всегда спокойный и умеющий владеть собою, Петр Николаевич смутился как ребенок, так неожиданно и ново было то, что просил у него этот мальчик.

Он долго молчал, играя костяным ножом-разрезалкой. Молчал и Дима. И только тикавший на камине маятник часов нарушал наступившую жуткую тишину.

Наконец, отчим заговорил:

— Насколько я понял тебя, Вадим, ты недоволен своей жизнью в моем доме. Ты жаждешь самостоятельной жизни, между тем ты еще ребенок, нуждающийся в руководстве и опеке!

Дима быстро поднял курчавую голову.

— У меня останется другая опека…

— Какая, смею я спросить?

— Опека ума и совести…

Как значительно и просто были сказаны эти слова! Отчим взглянул на пасынка, и опять ему показалось, что он не узнает Димы.

— И ты, кажется, — после недолгого молчания начал он снова, — исключаешь свою мать и меня из числа имеющих право заботиться о тебе в этот год отсутствия?

— Но тогда я не достигну результатов, Петр Николаевич. Ведь если я уйду, как тот сказочный королевич, странствовать по белу свету, то я хочу, должен пережить все, что пережил он. Мне никто не должен помогать, ни вы, ни мама. Я хочу испытать все… и труд, и лишения, и нужду за этот год.

— Так ты решительно отказываешься от моей помощи, Дима?

— Решительно. Да.

— И от маминой тоже?..

— О да, конечно!

— Но как же ты будешь жить?

— Своим трудом. Я здоров и силен, и Бог поможет мне.

— Ну, а если… если я и твоя мама не согласимся на твою просьбу?..

— Тогда?.. — Что-то ярко загорелось в серых глазах Дамы. — Тогда?.. Нет, лучше не доводите меня до этого!..

— Уйдешь, значит, без разрешения?.. Правда? — спросил отчим, без малейшего гнева взглянув на мальчика.

— Я никогда не лгал и не лгу. Лгут одни только трусы.

— Это очень похвально, мой друг, что ты так искренен со мною. Я, верь мне, очень и очень это ценю. Во всяком случае переговорю с твоей матерью обо всем. А теперь, пока что, спокойной ночи. Завтра мне удастся, по всей вероятности, дать тебе ответ.

Дима поднялся со своего стула и неуклюже протянул руку отчиму. И тот крепко и дружественно сжал эти полудетские пальцы.

Душа этого мальчика — бездонный колодец, в глубину которого проникнуть далеко не легкая задача, — подумал Петр Николаевич, когда гибкая, стройная фигура Димы скрылась за порогом кабинета.

ГЛАВА XI В кабинете и в «детской»

— Пьер…

Зашевелилась тяжелая портьера, открылась дверь из спальни смежной с кабинетом, и на пороге появилась Юлия Алексеевна. Лицо у неё было бледное, точно испуганное. Опустившись в придвинутое ей мужем кресло, она заговорила в большом волнении:

— Я не спала и все слышала от слова до слова, Пьёр, и поражена новой выходкой моего мальчика. И… И прости меня, даже возмущена немного твоим поступком. Как ты мог потакать его дикой фантазии? Если сам Дима молод и наивен, то мы должны помешать ему, пресечь его дикие выходки.

Рука Всеволодского осторожно легла на руку жены. Та оборвала свою речь и вопросительно взглянула на мужа.

— Успокойся, милая. Да, он немного дикарь, необуздан, но у него твердая воля, честная, прямая натура и глубокая правдивость. Этот маленький человек знает, чего он хочет.

— Но он никого из нас не любит… Он бежит из родного дома… — и, не договорив, Юлия Алексеевна закрыла лицо руками.

Всеволодский дал утихнуть порыву материнской обиды и скорби. Потом он обнял жену и привлек ее к себе.

— Послушай, моя голубка, — начал он тихо, почти шепотом, — до сих пор твой Дима казался мне действительно сухим, эгоистичным, бессердечным… Но после сегодняшнего разговора с ним, я, точно, ближе разглядел душу этого мальчика…

— Так что же ты хочешь, однако?.. Чтобы он все-таки ушел от нас Бог знает куда, Бог знает зачем?..

— Я хочу только пойти навстречу решению этого мальчика. Я знаю и верю, и более всего жажду сейчас и тебе внушить уверенность, что такие, как Дима, не пропадают…

— Но он не хочет даже принять денежной помощи от нас… Как он будет жить без неё, непривычный к труду и лишениям!

— Он не пропадет. Я уже придумал выход. Но, положительно, его гордость нравится мне. Успокойся, Юлия, я сделаю все от меня зависящее, чтобы обстоятельства выручали мальчика в трудные для него минуты. Ты не имеешь, надеюсь, оснований не верить мне.

— Конечно. Но мне не безынтересно, как матери, узнать в чем дело, что ждет моего сына.

— Я предвидел этот вопрос. В таком случае, вот, смотри… Взгляни хорошенько на это лицо. Внушает ли оно тебе доверие? — и говоря это, Всеволодский отпер ключом ящик письменного стола, вынул оттуда небольшого формата фотографическую карточку и передал ее жене.

Юлия Алексеевна внимательно взглянула на фотографию.

— О, какое милое лицо! — вырвалось у неё помимо воли.

Она была совершенно права. Что-то необъяснимо влекущее, выражение правды, силы и простоты отражали чуть насмешливые глаза изображенного на карточке господина. Трудно было решить сразу: молод или стар этот человек.

Заметя впечатление, произведенное на жену этим лицом, Всеволодский спросил:

— Ну, что же? Могла бы ты доверить этому человеку нашего Вадима?

— О, вполне!..

— Ну, вот, и прекрасно. Так предоставь же мне привести в исполнение мой план. А пока, в двух словах, я поделюсь им с тобою. Но помни, все, что ты услышишь сейчас от меня, должно оставаться в тайне, ради пользы Вадима.

И Петр Николаевич, нагнувшись над креслом, в котором сидела превратившаяся вся в слух и внимание жена, стал ей объяснять свои планы.