Азиза Джафарзаде - Напасть

• Название: Напасть
• Автор: Азиза Джафарзаде
• Жанр: История

---

-Я не думаю, что твой отец даст согласие на этот брак.

-Если захочешь - ты склонишь его к согласию.

-Но ты не осознаешь одного...

-Чего же?

-Того, что этот... окаянный Деде Будаг - румиец! Он всучивает тебе свою дочь, чтоб пролезть в шахский дом. Какого черта суннитам подвизаться в шиитском дворце, в шиитском очаге!

-Нет, мать! Я не верю, чтобы столь достойный эмир отдавал свою дочь как мзду!..

В его голосе было столько обиды, что у шахбану, при всей неприязни к "будущей снохе", на миг дрогнуло сердце. "Кабы она не была сунниткой... Ну, хоть бы дочерью какого-нибудь захудалого эмира-гызылбаша! Но..."

-Послушай, - снова ощетинилась шахбану. - Что ты так заступаешься за своего Деде-Будага? О суннитах печёшься? Или вздумал посадить их нам на шею? Как твой дядя Исмаил, павший жертвой распрей между шиитами и суннитами. Хочешь обратить в ничто кровь, пролитую во имя утверждения шиитов? Этого никто тебе не простит. Да и не позволит! - Почувствовать, что хватила через край, шахбану убавила тон: - Сын мой, задумайся над моими словами, услышь их сердцем.. Пусть в нем не останется места для... чужачки... Какую хочешь красавицу сосватаю тебе, только не суннитку. Это несбыточная блажь! Не навлекай на себя беду. И верь мне, я пожила на свете, знаю, что к чему. Знаю, что не только шиитские служители, гызылбашские эмиры, но и сами суннитские духовники воспротивятся этому. Друзья отвернутся, а недруги позлорадствуют... Кровинка моя! Ведь не чужая я тебе, лелеяла под сердцем своим, вскормила молоком своим, растила, нежила, все надежды связала с тобой, наследником престола! Я же тебе худого не пожелаю! И не допущу. Перейму печали твои! Не руби ветвь, на которой сидишь!

Гамза Мирза воспрянул духом: мать смягчила тон. И попытался рассеять ее страхи, уверяя в своей верности заветам предков.

-Что нужно нашему народу, людям, стране? Я задумываюсь над этим. Надо отрешиться от лукавого суесловия, крепить державу, накормить голодных и сирых, сплотить правоверных, оградить страну от посягательств. Исполнять и соблюдать законы, служащие во благо подданных, не допускать злоупотреблений карать правонарушителей... Я набираюсь ума... И книги о державных делах читаю, и слушаю наставления аксакалов, умудренных жизнью...

Похоже, эти слова немного успокоили шахбану. Но у нее занозой засело в сердце то, что услышала от визиря Мирзы Салмана и от некоторых других приближенных: шахзаде, говорили, мечтает устранить раскол между суннитами и шиитами, то бишь примирить их, уравнять в правах. Мать опасалась, что сын окажется меж двух огней и попадет в беду; обе стороны ополчатся против него, одни обвинят в отступничестве, другие заподозрят в его миротворстве узурпаторский умысел.

Это опасение усугубляло ее тревогу.

Сын взял ее руку в свои и прижал к сердцу.

-Ну, что ты, мать?

-На все воля Аллаха...

-Ты довольна мной?

-Лишь бы Всевышний был доволен, сын мой. Намерения у тебя благие... Да сбудутся твои мечты... Тогда, иншаллах, народ возлюбит тебя... и мне посчастливится увидеть твое восшествие на престол...

-Пока, слава Аллаху, жив мой отец. Да продлятся дни его... Я под сенью его и не жажду власти...

-Это верно. Но, говорят, Творец дал, Творец и взял...Никто не вечен в бренном мире... Все - в воле божьей, сын мой. Если только ты не будешь встревать в религиозные споры, все пойдет, как надо...

"Никак нейдёт из головы у нее..." - подумал шахзаде. И был прав. Он в этом вновь убедится.

На охоте

Тюркская девушка, дочь Деде Будага знала толк в охоте и, бывало, отправлялась и одна пострелять дичь. Прекрасная, как утренняя заря, покорившая сердце молодого шахского сына Эсьма... Правы восточные поэты: "брови - тетива, ресницы - стрелы".

У любви свой старый язык. "Дорогая, ты не ведаешь, как я люблю тебя... как я провожу дни без тебя..."

Накануне ему передали: Эсьма собирается выехать на охоту. Он вызвал к себе брадобрея Рзагулу, чтобы привести себя в надлежащий вид. Пока тот делал приготовления, шахзаде, примостившись на сиденье, покрытом бархатным чехлом, следил за хлопотами и, пытаясь скрыть охватившую его радость, шутливо пригрозил цирюльнику:

-Смотри, Рзагулу, поцарапаешь лицо - шею сверну.

Тот осклабился:

-Что ты, свет очей моих! Как я могу, зная, куда ты отправляешься, такое допустить?! Клянусь, если оплошаю - сам себя бритвой чиркну! Я-то знаю, куда господин мой собрался... - хихикнул брадобрей.

-Да ну?

-Эх, шахзаде... В этом доме от брадобрея ничего не укроется. Луноликая, ангелоподобная ждет-не дождется тебя...

-Цыц! Держи язык за зубами!

-Слушаюсь!

Наутро чуть свет порученец на цыпочках вошел в покои шахзаде. Крадучись, чтобы никого из прислуги не разбудить, приблизился к ложу шахзаде и шепотом позвал:

-Шахзаде!.. Пора!..

Гамза Мирза сразу открыл глаза, вроде, и не спал.

... Он выехал верхом, вдыхая рассветную свежесть и горяча норовистого коня. Шахзаде не подозревал, что за ним, на почтительном расстоянии, устремился верный явер1, несмотря на запрет. Оба они хорошо знали угодья, где охотилась дочь румлинского эмира.

Шахзаде повел коня шагом, осматривая округу и напевая газель Физули:

Столь прекрасен стан

любимой, стройной, будто кипарис.

Кто увидит - восхитится

оперением ресниц.

Вокруг ни души. Но сердце шахзаде переполняла такая упоительная радость, что весь мир, предстающий взору, одушевлялся незримым образом любимой; нежно рдеющая полоска зари напоминала ее щеки, рассеивающаяся мгла - ее волосы, и в щебете проснувшийся птиц чудился певучий струящийся голос...

Звуки пробуждающейся степи лились чарующей песней. Эта мелодия пробуждения природы, это дуновение утреннего ветра ласкает и слух любимой, - думал он. Ветер, степь, горы, солнце и звезды - сообщники нашей любви.

Видя лик ее, всевышний солнца не сведет с луной,

Раздробив на золотинки, пыль развеет над землей...1

Степь дышала жизнью, сладостно-томительным предчувствием.

Вдруг вдалеке он увидел всадницу, направлявшуюся в горы. В ослепительных лугах восходящего солнца она казалась видением. Гамза Мирза узнал бы ее не только залитую сиянием зари, но даже в зыбком мерцании звезды. Угадал бы сердцем... Эсьма!.. Немилая его матери, но обожаемая им. И причем тут Эсьма, в незапамятные времена отравившая имама! Причем ее происхождение, ее род и племя, бессмысленная вражда таригатов! "Забудь ее..." - твердила мать. За сына ответил поэт:

Будь волен разум,

что бы стоило любовь

отринуть?

Отринув разом,

вольным взором мир

окинуть?..

Вдруг у него захолонуло сердце: он заметил всадника, едущего позади и направлявшегося в сторону Эсьмы. Сперва он принял "преследователя" за явера, без спросу взявшегося сопровождать его. Но нет! Этот конник был другим человеком. Явер не стал бы обнаруживать себя, предпочел бы держаться подальше, незаметно, чтобы не чинить помех...

А этот всадник ехал безо всякой опаски, никого и ничего не остерегаясь, держался в седле как человек, уверенный в себе и знающий цель.

В душу шахзаде закралось ревнивое подозрение. Не ведет ли она двойную игру, обольщая его и обнадеживая другого... своего соплеменника? Но он отбросил эту унизительную, жалящую мысль. Такого не может быть. Впрочем... почему же нет? Или она, предпочтя ему другого, боится признаться в этом?.. Дьявол пытался посеять смуту в его душу. Перед его взором всплыло ее излучающее нежность и ласку лицо, и почудился дрожащий от обиды голос: "Как ты мог? Усомниться во мне? Заподозрить?" "Нет, любимая, нет". Но кто же этот нежданный негаданный человек? Может, разлучник, наёмный слуга, решивший помешать нашей встрече? Кто подослал его?

Всадник догнал Эсьму. Что-то сказал ей. Шахзаде увидел, как она замахнулась плёткой. Она явно рассердилась.

Раздумывать было некогда. Шахзаде стегнул коня, поскакал вперед... И... очутился возле всадника на расстоянии вытянутой руки. Он еще на скаку успел выхватить кинжал.

-Кто он, Эсьма?

-Незнакомый мне подлец...

-Молчи! - зарычал незнакомец. - Шахзаде можно, а нам - нет?..

Кинжал Гамза Мирзы, взметнувшийся раньше плетки, вонзился в плечо незнакомцу, и тот, припав к гриве коня, поспешил ретироваться, еще, наверно, боль не проняла его.

Шахзаде спешился; Эсьма упала в его простертые объятия. На миг они забыли о злокозненном человеке, короткой стычке. Ее глаза пылали. Он был опьянен этим неожиданным объятьем как даром судьбы, и пение птиц, запах травы, сияние взошедшего солнца - все слилось в упоительный восторг. Он не мог произнести ни слова, завороженно глядя в распахнутые, пламенеющие глаза...

О, диво! Я немею, узрев твои черты,

Застыв на месте, млею при виде красоты...

Не шахзаде произносил эти слова, - за него сказал их Физули.

Эсьма трепетала в объятьях его.

Она была не робкого десятка, а сейчас ее била дрожь... От недавно пережитого возмущения, гнева ли? От жаркой истомы и прикосновения любимых рук ли?