Николай Гоголь - Том 5. Женитьба. Драматические отрывки и сцены

• Название: Том 5. Женитьба. Драматические отрывки и сцены
• Автор: Николай Гоголь
• Издательство: Издательство АН СССР, 1937-1952
• Жанр: Русская классическая проза

В пятый том входит пьеса "Женитьба", а также драматические отрывки, отдельные сцены и черновые наброски.

В данной электронной редакции опущены разделы "Другие редакции" и "Варианты".

http://rulitera.narod.ru

---

Книга Галлама пригодилась Гоголю для общей характеристики времени, к которому отнесено действие его пьесы, а также многими подробностями из истории социальных и правовых отношений в Британии конца IX века. Так, из книги Галлама Гоголь извлек и занес в свою записную книжку свидетельство о том, что у англо-саксов кёрли (свободные земледельцы) не были прикреплены к земле, которую они обрабатывали: в пьесе эта запись в несколько переработанном виде дала жалобу Кудреда на королевского тана (крупные землевладельцы, представители родовой аристократии) Этельбальда; в другом месте Гоголь воспользовался юридическим документом англо-саксонской эпохи, приведенным в книге Галлама, и включил его в свою пьесу, оживив диалогом.

Книга Рапена де Туараса снабдила Гоголя несколькими повествовательными эпизодами (так, из второй части «Истории Аглинской» Гоголь взял историю разграбления датчанами женского монастыря в Колдингаме, о котором в пьесе вспоминает один из англо-саксов) и рядом бытовых деталей; отсюда же Гоголь взял большую часть англо-саксонских и скандинавских имен, оставшихся у него в той, нередко ошибочной, транскрипции, какою пользовался русский переводчик XVIII века: например, Кедовалла (вместо правильного Кеодвалла — Ceodwalla) и др. Не зная англо-саксонского произношения, Гоголь в «Альфреде», вообще говоря, неправильно передал по-русски многие собственные имена и юридические термины, находясь иногда под влиянием французских источников: англо-саксонское слово кёрль (ceorl) Гоголь систематически пишет сеорл, термин hide, гайда, Гоголь передает через гидес, ошибаясь при этом и в значении слова, которое означает не земельную меру, а семейный надел.

Помимо указанных источников Гоголь, вероятно, воспользовался для своей пьесы книгой Огюстена Тьерри «История завоевания Англии норманнами» («Histoire de la conquête de l’Angleterre par les normands», 1825) и, может быть, переводами скандинавских саг и песен скальдов, интерес к которым сильно возрос после статьи Сенковского о «Скандинавских сагах» (1834).

Так как в основу пьесы должны были быть положены исторические события, то мы можем, хотя и в общих чертах, предположить, как шло бы ее дальнейшее развитие в ненаписанных частях. Уже Н. Г. Чернышевский, на основании первой и весьма неточной публикации «Альфреда» П. А. Кулиша, догадывался о том, что «идея драмы была, как видно, изображение борьбы между невежеством и своеволием вельмож, угнетающих народ… и Альфредом, распространителем просвещения и устроителем государственного порядка».[95] Действительно, продолжением второго недописанного акта пьесы, очевидно, должна была бы служить сцена нарастающего у англо-саксонского дворянства недовольства Альфредом и, может быть, сцена его нового поражения в битве с датчанами. О последующем приходится лишь догадываться. Исторические свидетельства и легенды об этом короле, много раз служившие основой для воссоздания его облика в художественной литературе, очевидно, могли также привлечь внимание Гоголя. По этим легендам, Альфред после своего поражения бежал сначала в пустынную местность, жил некоторое время среди простого народа, постепенно собрал дружину, которая грабила датчан и передавшихся им англо-саксонских аристократов, а затем, сосредоточив свои силы, одержал над скандинавами полную победу.

Несмотря на то, что пьеса Гоголя занимает обособленное место в его творчестве, как единственный опыт драмы на тему из всеобщей истории, в идейном смысле «Альфред» не выпадает из общей истории его творческой эволюции. Несомненно, что конец пьесы должен был служить прославлению короля, преодолевшего сопротивление вельмож и осуществляющего задуманные им широкие реформы.

Отрывки из неизвестной драмы

Отрывки напечатаны впервые в 1881 г. в газете «Русь» (№ 12). Единственным источником текста является гоголевский автограф, хранящийся в Библиотеке им. В. И. Ленина в Москве. Отрывки написаны на двух сторонах большого листа, вырванного из большой тетради. Первый отрывок занимает лицевую сторону листа, что видно по следам отрыва, которые приходятся слева; наверху неразборчивый (в отличие от всего текста, написанного четким почерком) конец какой-то реплики (повидимому, правка, относящаяся к предшествующему тексту). На обороте листа второй отрывок. Бумага, почерк и чернила, как отметил Н. С. Тихонравов,[96] обнаруживают большое сходство с автографом «Женихов», что дает основание датировать отрывки приблизительно тем же временем. По всей вероятности, это самые ранние драматические попытки Гоголя, предшествующие «Женихам»; их можно отнести к 1832 г.

Между двумя отрывками, из которых первый представляет финал какого-то акта, а второй начало другого (пятого), не видно никакой связи. Персонажи, действующие и упоминаемые во втором отрывке, отсутствуют в первом. В первом отрывке изображается кровавая мелодраматическая сцена; второй отрывок имеет экспозиционный характер и мало похож на продолжение первого отрывка. Поэтому нельзя даже утверждать с полной уверенностью, что оба отрывка являются кусками одной и той же драмы, хотя заголовок второго отрывка («Действие V») и заставляет это предполагать. Приподнятый декламационный стиль первого отрывка очень близок к стилю юношеской драмы Белинского «Дмитрий Калинин» (1830–1831 гг.).

Наброски драмы из украинской истории

Данные наброски впервые напечатаны П. А. Кулишом в 1861 г. в «Основе» (№ 1, стр. 116–120) по автографу Гоголя, являющемуся единственным источником текста. Наброски сделаны в разбивку на зеленых и белых листах, сложенных тетрадкой в восьмушку; один набросок находится на отдельном, сложенном вдвое белом листе ватманской бумаги с фабричной маркой «Whathman Turkey Mill 1838». Этой маркой определяется дата набросков — не ранее 1838 г. Вперемежку с набросками драмы идут выписки из книг по истории Украины, конспекты и пр.

Ввиду случайного расположения набросков в автографе мы печатаем их здесь не по порядку страниц, на которые они нанесены, а группируя их по основным темам. Такая группировка позволяет хотя бы приблизительно наметить материал и содержание задуманной драмы.

После начального отрывка, который содержит общую характеристику будущей драмы, следуют (по принятому нами порядку) три отрывка, где речь идет о польском пане. Он выражает презрение к «мужикам» и казакам, сравнивая их со свиньями («никогда еще не случалось, чтобы бык погибал от свиньи»), негодует на «мужицкую и казацкую сноровку бунтовать» и т. д. Он же, в числе прочих хозяйственных распоряжений, приказывает купить монахам «утиральники», чем подчеркивается его преданность католической церкви. Сюда же относится и общая характеристика «рыцарских» обычаев.

Далее говорится о бесправном положении «мужиков», о тяжелых поборах и насилиях, которым они подвергаются со стороны панов, и т. д. Все подробности об этом точно соответствуют, как указал Тихонравов,[97] находящейся в той же пачке листков выписке из «Истории Украины» Боплана (1650), в русском переводе Ф. Устрялова (1832 г.). Выписке из Боплана придана форма «разговора между мужиками». В драме должны были фигурировать двое крестьян: Демьян и Самко,[98] которые убегают от панского гнета на Запорожье: «Уйду на Запорожье, здесь всякий чорт тебя колотит».

Героем драмы является, очевидно, «молодой дворянин» из казацкой Украины. В страстном монологе выражаются его восторженный мечтательный характер и одушевляющая его потребность подвига. Вместе с запорожцем Лукашем, он задумывает поднять казаков против Польши для освобождения своих единоплеменников от ига. «Чисто-казацкое изобретение», при помощи которого они возбуждают народ, вероятно, аналогично хитрости, к которой прибегнул Тарас Бульба для достижения той же цели. Далее должна была следовать картина нашествия «ляхов».

Социально-политическая драма осложняется любовным конфликтом, которому посвящены последние (по нашему распределению) отрывки (жалобы девушки, покинутой героем; ее «отречение от мира»; встреча с соперницей).[99]

Герой — и своей пылкой мечтательностью и своей сюжетною ситуацией (политическая тема, осложненная любовью) — отчасти напоминает Андрия из «Тараса Бульбы». Замысел драмы находится в явной связи с «Тарасом Бульбой», к переработке которого Гоголь приступил в 1839 г.; возник он под влиянием тех же источников, какими Гоголь пользовался и для своей повести («История Украины» Боплана в переводе Ф. Устрялова, 1832 г.; М. Максимович «Украинские народные песни», 1834 г. и т. д.).[100]

Первое указание на этот замысел мы встречаем в письме Гоголя к Шевыреву от 10 августа 1839 г. из Вены. Говоря о «начатом» им «драматическом творении», он, несомненно, имел в виду драму из украинской истории. 15 августа 1839 г. он писал Погодину из Мариенбада: «Малороссийские песни со мною. Запасаюсь и тщусь, сколько возможно, надышаться стариной». Сюда же относятся и строки из письма к Шевыреву от 25 августа 1839 г. из Вены: «Передо мною выясниваются и проходят поэтическим строем времена казачества… Малороссийские ли песни, которые теперь у меня под рукою, навеяли их, или на душу мою нашло само собою ясновидение прошедшего, только я чую много того, что ныне редко случается». В ноябре-декабре 1839 г. (в Петербурге) Гоголь рассказывал С. Т. Аксакову, что «у него составлена в голове трагедия из истории Запорожья, в которой все готово, даже до последней нитки в одежде действующих лиц».[101] О том же он говорил и М. С. Щепкину в январе-мае 1840 г. (в Москве), причем, как передает, со слов Щепкина, П. А. Кулиш, называл свое будущее произведение «драмой за выбритый ус».[102] Н. А. Панов писал С. Т. Аксакову в октябре 1840 г., что Гоголь «угостил» его началом «трагедии», где было одно комическое лицо, которое, как говорил Панов, «выражаясь не столько в действии, сколько в словах», и тогда уже было «совершенством».[103] По всей вероятности, именно к украинской исторической драме относится и сообщение В. Ф. Чижова о «трагедии», которую Гоголь читал Жуковскому во Франкфурте в сентябре 1841 г. и бросил в огонь, когда увидел, что она Жуковскому не понравилась.[104]