Аля Кудряшева - Открыто: Стихотворения

• Название: Открыто: Стихотворения
• Автор: Аля Кудряшева
• Издательство: Геликон Плюс
• Жанр: Поэзия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-93682-446-3

Со стихами в 2007 году все тоже обстояло благополучно: как обычно, на высоте оказался все тот же Петербург, где вышла книга Али Кудряшевой “Открыто”. Кудряшевой двадцать лет, она бывает и вторична, и чрезмерно экзальтирована, и порой “с усердием вламывается в открытые двери”, но отрицать ее удивительный талант невозможно.(Дмитрий Быков "Литература отдувается за все")

---

Залезть бы под одеяло, забраться под одеяло и жить там, под одеялом, пока из-под одеяла не выманит что-то злое, похожее на будильник.

И из-под пододеяла вещать про большое лето, про солнечность и про, то что в моем под-пододеяле все так хорошо, но все же никто не заходит в гости.

Под теплым пододеялом есть пара любимых книжек, немножко еды и даже ключи и зубная щетка, поскольку никто не знает, как долго оно продлится.

А длится пододеяло, бывает, что пару метров, бывает, что много больше, с забора и до обеда, от стенки и до июня, от школы до Будапешта.

Да, кстати, под одеялом почти что хватает места, чтоб прыгать, пинать баклуши, играть на продольной флейте, курить и ходить по крыше, шептать и плести косички.

Леса под пододеялом построены сплошь из сосен, олени съедают ягель, брусника румянит щеки, по просекам скачут зайцы и изредка бродят лисы.

На небе пододеяла рассыпаны горстью звезды, блестящие и не очень, зеленые, голубые, и чистых таких оттенков, как ландыши на опушке.

Лежит под пододеялом Наспинное плоскогорье, на юге обрывы Плечи, на севере только горы, не вспомню сейчас названья, да, впрочем, оно не важно.

И жить бы в пододеяле, тереться щекой о сосны, прищуриваться на солнце, считать вечерами звезды и ландыши на опушке - все здорово так, но все же…

Пустынно в пододеяле - олени, конечно, дело, но все же не любят кофе, а я ненавижу ягель (мне кажется, он безвкусный), и я их не понимаю.

Алисы гоняют зайцев, и им без меня неплохо, нескучно, их время ходит и с толком и с расстановкой акцентов по нужным точкам - с лопатки и до лопатки.

И я выхожу наружу, на свет из-под одеяла, и громко фырчу от пыли, пинаю ногой будильник, разбрызгиваю глазами остатки сосновых бликов. Ну здравствуйте. С добрым утром!

* * *

И кстати, еще бывает уездный гор.,
точнее, уездный N. - не об этом речь.
В котором ночами долгими пьют кагор,
и головы, будто птицы, слетают с плеч.
И в этом уездном N. неплохой приют,
и номер не так уж дорог, второй этаж,
И чай хорошо заваренный подают,
и вечером после ужина - экипаж.
И есть куда ехать - и опера, и балет,
центральный парк, петровских времен собор,
В конце концов, не так уж и мало лет
уездному N. (недаром он назван гор.)
А ты тут мечешься: слезы, любовь, скандал,
та с тем, тот с этим, а этот - наоборот,
А ту вот кажется тот, в ботинках, кидал,
потом вернулся - она его не берет,
Он запил, выжил, вышел на променад,
а там она, с ребенком или тремя
И он заплакал, он возносился над,
цепочкой облачной над мостами гремя,
Детишки хватали пятки, смеясь навзрыд,
гудел брюхастый маленький вертолет,
Бубнила гид: «Вот здесь, кстати, поп зарыт,
а здесь собака». В реках вертелся лед.
И так - недели, твоя незаметна роль,
восьмая пешка, и до кольца пешком,
Замок ученый - ему набери пароль -
тогда откроет, одарит в ответ стишком.
Кадеты, дети, модели, время рекой.
А ты представь, как ветер стекает с гор…
В конце концов, не так уж он далеко,
уездный N. или просто - уездный гор.

* * *

Третий лишний, говорят, третий лишний, книжный, скучный, говорят, мешаюший, длинный такой нафталинный третий, говорящий какую-то чушь и слушать его - не заметишь, как и уснешь, поскольку он третий, а мы-то все дальше в лес и у нас руки дрожат от счастья и глаза горят синим дымом, птички поют, а третий лишний, неслышный, всевышний, тот самый ближний, которому надо дать по щеке, чтоб получить от того, кто от тебя вдалеке.

Третий лишний, третий скрипит зубами, истекает слезами, кричит, я устал, я пойду, я рядом, если что, зовите, а я посижу в кафешке с кошкой, выпью кофе, сьем пече-нюшку, да что ты, отвечаем, оставай с нами, пользуйся нашими снами, гибни в нашем цунами, питайся блинами, кидайся словами, мы остаемся с вами, это такой подарок, и ты не дурак, чтоб от него отказаться.

Третий лишний, у третьего есть жилетка в шотландскую клетку, с карманчиками из пуха, с отворотиками из меха, жилетка, пропитанная нашим страхом, нашей ревностью, нашим трусливым потом, нашим шепотом; в которую входят штопором обузданные мыслишки, не слишком радостные, не слишком глубокие, круглобокие, а жилетке что, она слышит, пухом по меху пишет, а третий лишний.

И ящерицами сплетаются косы, проволокой сплетаются руки, половина шестого, голоса, стоны, через час работа, кофе на кухне, мир не рухнет, отдышится, справится, заиграет, выкинет праведников из рая, грешников заберет у Харона, съест недоваренные макароны, икнет, извинится, свистнет синицей, небесные свяжет плети. Тут на сцене появится третий. Рассвет прищурил глаз и разлегся с комфортом, мурчит, лежит. Третий нагнулся, выключил газ под конфоркой, а то сбежит.

Какая зануда этот третий лишний.

Вот табличка висит «Посторонним нельзя», вот прохожие, будто бы тени, скользят, вот и я прохожу, шоколадку грызя, размьгшляя о вечных мотивах. Вот стоит у дороги вчерашний герой, увлеченный забавной и сложной игрой - он все ищет того, кто вздыхает порой под окном его темной квартиры.

Он не то чтобы юн, но еще не старик, он так зябко вжимается в свой воротник, про него уже писаны тысячи книг и с десяток бульварных романов. Он готовит еду из просроченных круп, иногда он слегка в обращении груб, он учился читать по афишам рок-групп и по биркам джинсовых карманов.

Я его уже знаю почти до костей, даже знаю, что он ненавидит гостей, что никто ему не согревает постель, и не варит пельмени на ужин. И еще он боится ночной темноты, а еще он растит на окошке цветы, а еще только с кошкой он вроде на «ты», впрочем, кто ему в сущности нужен?…

Так бы жить-поживать, поспевать за канвой, каждый вечер решать немудреный сканворд и смотреть как проходит небесный конвой по накатанной жизненной глади. Но трясет его душу какой-то испуг, и неровен сердечный испуганный стук, то ж дьявол в его холодильнике стух, то ли ведьма за шиворот гадит.

Кто стоит у подъезда его по ночам, есж даже вороны на ветках молчат, есж только пожарные с воплями мчат разгребать раскаленные камни? Кто там с миром живет и не в такт, и не в лад, кто там ходит-не спит, сероглаз и патлат, кто там дышит, сопит и грызет шоколад и бормочет, и машет руками?…

Сгинь, нечистая сила, откуда пришла, и не суй свои ноздри в чужие дела, а то ходит тут, видишь, в чем мать родила и топочет ногами кривыми!..и чего он ругается, я не пойму, я ведь не хулиганю в почтенном дому, я чуть-чуть открываю жилую тюрьму, чтобы он там случайно не вымер.

И пускай он давно не встречался со мной, пусть он высох, как давешний дождь проливной, пусть он сам этой грусти банальной виной, пусть меня ненавидит он даже, я бы, может, препятствий ему не чинил, я б не тратил на жизнь его больше чернил, но уж раз я однажды его сочинил, то придется придумывать дальше.

В полнолуние вместо чтоб книжки читать, или с девушкой юной о звездах мечтать, мне приходится старые тексты листать и выуживать новые пьесы. И придумывать сны этой старой балде, и бояться, что он без меня похудел… чтоб врагам моим выпало столько же дел, сколько мне с этим скучным балбесом.

Что же делать? Такая моя се-ля-ви, я не буду мечтать о небесной любви, буду жизнь сочинять, чтоб он губы кривил, и кричал, чтоб я шел поздорову… А с утра на крылечке босые следы, это значит, сегодня не время беды, значит, где-то сейчас расцветают сады и рассвет умывает дорогу.

* * *

Иди по апрелю, по синим лужам, по желтому солнцу, по красным крышам,
Иди, для тебя этот день согрели, и ветер лихой по карманам рыщет,
Иди, подпевая безумным кошкам, бездарным поэтам, синичьим трелям,
Иди, пока время замки срывает, иди, пожалуйста, по апрелю.

Иди в Севастополь, в Москву, и в Нижний, стихи читай, по гитаре бацай.
Иди, за окном зеленеет тополь, ему не свойственно ошибаться -
И время пришло, ты уходишь следом, по мокрой, скользящей и сладкой прели,
Иди, ты, я знаю, вернешься с летом, иди, пожалуйста, по апрелю.

Иди, не томи, ведь заждались люди, в домах, на балконах, на перекрестках,
Иди, ведь они тебя все же любят - глазастого ласкового подростка,
Лохматого, нервного, неуклюже-веселого, с розовыми щеками,
Они тебя чаем напоят, ну же, иди, размахивая руками,

Лови свое счастье - дождем по коже, давясь, глотая и задыхаясь,
Ты сделат весну и она, похоже, случилась в общем-то неплохая,
И мы не оставим на камне камня, а только оставим на небе солнце,
Идешь, размахивая руками, и мир впопыхах за тобой несется.

Веками по этой земле ходили, курили сигары, сидели в кресле,
И жиж они, и пели, и пили, и вовсе не умерли, а воскресли.
И крыши ждали, и окна плыли, и капли ветров на щеках горели,
Иди, ищи запасные крылья, иди, пожалуйста, по апрелю.

* * *

И если Богу нужны гимнасты - он точно выберет нас с тобой, таких крикливых и голенастых, и вечно ржущих наперебой, таких совсем сотворенных наспех, на спор, придуманных на слабо.