Ромен Роллан - Махатма Ганди

• Название: Махатма Ганди
• Автор: Ромен Роллан
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

И апостол хочет искупить кровь, пролитую другими. «Я должен подвергнуться личному очищению. Я должен приобрести способность более чутко отмечать самые легкие колебания нравственной атмосферы вокруг себя.[103] Мои молитвы должны быть более правдивы и более смиренны. Нет лучшего очищения, чем пост: им достигается наиболее полное выявление своей истинной сущности, обуздание плоти духом…»

Он публично возлагает на себя пост продолжительностью в пять дней.

Пусть никто не подражает ему! Только он один должен понести кару. Он оказался неловким хирургом! Он должен либо отречься от своего дела, либо приобрести больше опыта и уверенности. Его пост—одновременно и покаяние и кара, как для него лично, так и для тех, кто согрешил в Чаури-Чаура, быть может, с его именем на устах, Ганди хотел бы только лично пострадать за них; но он советует им добровольно отдаться правительству и сознаться в совершенном. Ибо они причинили страшное зло тому делу, которому хотели послужить.

«Я хотел бы подвергнуться самым тяжким унижениям, всем мукам и пытке, полнейшему остракизму и даже смерти, чтобы только помешать нашему движению превратиться в насильственное или стать предвестником насилий»…

В истории человеческой совести мало страниц, исполненных такого величия. Подобный поступок обладает совершенно исключительной моральной ценностью; но как акт политический, он внес смятение. Ганди признал сам, что его решение могут счесть «политически нелепым и мало разумным». Опасно довести силы народа до крайнего напряжения, заставить его, затаив дыхание, ожидать приказа к выступлению, поднять руку для сигнала и потом, уже приведя в движение грозную машину, трижды ее останавливать. Тут раскуешь сточить колеса и сломать пружины.

Когда 24 февраля 1922 г. в Дели собрался Комитет Конгресса, Ганди смог добиться принятия резолюции, вынесенной 11 числа в Бардоли, только выдержав энергичную оппозицию. Наметился раскол среди сторонников Отказа от сотрудничества. Ганди хотел, чтобы была достигнута более прочная организованность, прежде чем двинуться в поход, и он представил целую организационную программу. Но многих раздражала медленность, они протестовали против отмены неповиновения и говорили, что таким образом заглушают, порывы народа. Одна фракция предложила выразить недоверие Комитету действия и требовала отмены его распоряжений. Ганди, тем не менее, одержал победу. Но он глубоко страдал. Он не обольщался даже насчет того большинства, которое последовало за ним. Он чувствовал его неискренность. И не мало из тех, что голосовали за него, называли его за спиной: «Диктатор». Он чувствовал в глубине души, что разошелся со страной. И он сказал это прямо, с бесстрашной своей откровенностью, 2 марта 1922 г.

«В большинстве так много скрытых течений, сознательных или бессознательных, в пользу применения насилия, что я молил о роковом поражении. Я был всегда в меньшинстве. В южной Африке я начал с единодушного согласия всех, я опустился до меньшинства в 64 голоса, и даже до 16 голосов, и затем снова поднялся до подавляющего большинства. Лучший труд и наиболее прочный был совершен мною, когда я находился в пустыне меньшинства… У меня страх перед большинством. Мне противно поклонение нерассуждающей толпы. Я почувствовал бы более прочную почву под ногами, если бы она плевала мне в лицо… Один друг предостерег меня от злоупотребления диктатурой… Далекий от мысли злоупотреблять ею, я спрашиваю себя, не злоупотребляют ли мною? Признаюсь, что я питаю к ней больший страх, чем когда-либо. Единственное спасение мое в моей бесстыдной откровенности. Я предупредил моих друзей из Конгресса, что я неисправим. Всякий раз, как народ совершит какие-либо промахи, я буду гласно исповедываться в них. Единственный тиран, которого я признаю на этом свете, — „тихий голосок“ (the still small voice), который внутри нас. И если бы меньшинство свелось ко мне одному, у меня хватило бы мужества остаться и в этом безнадежном меньшинстве. Это единственная партия, в которую я верю. Сейчас я человек самый печальный, но, кажется мне, и самый мудрый. Я вижу, что непротивление наше — это только цветочная пыль. Мы горим негодованием, правительство подогревает наш гнев своими безрассудными мероприятиями. Можно было бы сказать, что оно хочет видеть наш край усеянным трупами, охваченным пожарами и грабежами, чтобы присвоить себе право расправиться с нами. Наше непротивление злу насилием мне кажется вызванным нашим бессилием, как-будто в душе своей мы льстим себя надеждой отомстить, как только представится случай. Разве добровольное непротивление может родиться из подобного вынужденного непротивления слабых.[104] Не пытаюсь ли я сейчас произвести напрасный опыт?… И если ярость вспыхнет, и никто не останется непричастным к ней, если рука каждого подымется на своего ближнего, — то чему поможет после такого несчастья мой пост, хотя бы я и довел им себя до смерти? Если вы неспособны к непротивлению злу насилием, соглашайтесь честно на насилие. Но не надо лицемерия! Большинство делает вид, что принимает непротивление… Что оно признает свою ответственность! Оно согласно теперь отстрочить гражданское неповиновение и завершить предварительно дело организации… Иначе мы погрузимся в воды, глубин которых и не подозреваем»…

И, обращаясь к меньшинству, он говорит ему:

«Вы не хотите непротивления злу насилием? Уходите из Конгресса! Создайте новую партию! Открыто объявите ваше слово! И пусть страна сделает выбор между нами!.. Но никакой игры! Будьте правдивы!..»

Слышится мучительная, но мощная печаль в этих смелых словах. То была Гефсиманская ночь. Предстоял арест Ганди… И кто знает, не принимал ли он в глубине своего сердца это событие, как свое избавление?…

Он ждал его давно. С 10 ноября 1920 г. уже были приняты все меры. Он продиктовал народу свои распоряжения на случай, если наступит день, когда его не будет с ним (Jf Jam arrested).[105] И возвращается к этим распоряжениям снова в статье от 9 марта 1922 г. когда начали распространяться слухи об его аресте. Ему нисколько не страшны, говорит он, насилия правительства, он боится только одного: насилий со стороны народа. Они обесчестили бы его. «Пусть народ отпразднует день моего ареста, как день радости. Правительство полагает, что стоит схватить Ганди, и будет покончено с Индией! Докажите ему противное! Пусть измерит оно силы народа!» Самая высокая дань уважения, какую народ может ему оказать, это сохранить полное спокойствие. Ганди унизила бы мысль, что правительство не решается его арестовать из боязни кровавого восстания. Так пусть же народ остается спокойным, пусть не бросает своей работы, пусть не устраивает собраний! Но пусть закроются суды, пусть прекратятся занятия присутственных мест, пусть опустеют правительственные школы, пусть осуществится постепенно, всё ширясь, но в порядке, организованно, программа Отказа в сотрудничестве с правительственной властью. Если народ поступит так, за ним останется победа. Если нет, он будет раздавлен.

Когда все было готово, Ганди удалился в дорогое его сердцу убежище, Ашрам Сабармати, около Ахмедабада, и там, погрузившись в размышления, стал ожидать в кругу любимых учеников своих появления тех, кто должен был его арестовать. Он томился по тюрьме. В его отсутствие вера Индии обнаружится еще ярче. «А он найдет покой, который, быть может, заслужил»…[106]

Вечером 10 марта, вскоре после молитвы, явилась полиция. Ашрам; был предупрежден об ее прибытии. Махатма отдался ей в руки. По дороге в тюрьму он встретил Маулана Хасрат Могани, своего друга-магометанина, который прибежал издалека, чтобы обнять Ганди. Его отвели в тюрьму вместе с издателем Yuong India Бенкером. Жена Ганди получила разрешение проводить мужа до порога тюрьмы.

В субботу 18 марта, в 12 час. дня, начался «большой процесс»[107] перед окружным судом и выездной сессией Ахмедабада. Процесс велся с редким благородством. Судья и обвинитель соперничали друг с другом в чисто рыцарской учтивости. Никогда Англия не подымалась в борьбе до таких высот великодушного беспристрастия. Судья Брумсфильд искупил в этот день много грехов правительства. Рассказ о процессе, опубликованный друзьями Ганди, появился частью в европейской прессе, и слух о нем дошел и до Франции. Поэтому я только намечу в немногих словах его ход.

Почему правительство решилось арестовать Ганди? Как могло оно, не решаясь на это целых два года, избрать для приказа об аресте как раз тот момент, когда Махатма собирался сдержать возмущение своего народа и, казалось, являлся единственной преградой против насилий? Было это непостижимым заблуждением? Или же оно хотело подтвердить страшные слова Ганди!: «Кажется, правительства хочет видеть нашу страну усеянной трупами, охваченной пожарами и грабежом, чтобы иметь предлог расправиться с нею!» Положение правительства было поистине тяжелое. Правительство уважало и боялось Ганди. Оно хотело бы погубить его; но сам Ганди не щадил его. Махатма осуждал насилие; но его непротивление оказывалось еще более революционным, чем любое насилие. В те самые дни, когда он противился проведению гражданского неповинения масс 23 февраля, накануне Конгресса в Дели, он опубликовал одну из своих статей, наиболее грозных для британского могущества. Дерзкая телеграмма лорда Биркснхэда и Монтегю подстегнула Индию.[108] Ганди в порыве гнева принял оскорбительный вызов.