Елена Клещенко - Наследники Фауста

• Название: Наследники Фауста
• Автор: Елена Клещенко
• Жанр: Исторические приключения

Германия, 1540 год. Девушка-сирота узнает, что она дочь Фауста и несчастной девицы, обольщенной знаменитым чернокнижником (не так все было, как писал тайный советник Гете, совсем не так…). Warning: 1) стилизация под то время, 2) нет батальных сцен, персонажи — ученые и женщины, 3) много букв.

Здесь лежит роман, от которого отказались «Эксмо», «Форум», «Лениздат» и один хороший литагент. Причина мне понятна, но мое нежелание переделывать этот роман под формат сильнее желания видеть его когда-нибудь напечатанным. Лучше я его прямо сейчас выложу в Сеть.

---

Со свечой в тяжелом подсвечнике он подошел к алькову и поманил меня пальцем. Я подошла. Дядюшка отдернул полог и опустил свечу пониже.

Там спал, разметавшись на широкой кровати, никто иной, как кудрявый Генрих, студент, который сегодня утром читал Катулла. Спал мертвым сном, даже не стянув башмаков и не расстегнув плаща; дыхание было еле приметным, и ресницы не дрогнули от близкого света.

— Первая и наиглавнейшая беда германского студенчества, Мария, — возгласил Дядюшка на манер проповедника, — состоит в неумеренном пьянстве. Из всех же вин, которые пьют молодые люди, самое опасное — даровое, сиречь оплаченное не тобой; ибо его слишком легко выпить больше, чем нужно. Что касается мальвазии, это гордое вино, которое не любит, чтобы вслед ему бежало темное пиво. Темному пиву, равно как и светлому, надлежит идти вперед, а кто нарушает сей обычай, бывает сурово наказан, чему примером служит этот юноша, — Дядюшка потрепал кудри бесчувственного школяра и присел на край ложа. — Запоминай, Мария, эти уроки тебе пригодятся. Держи-ка свечу. Поставь ее и садись рядом. Что же ты ничего не скажешь?.. Ну хорошо, пока буду говорить я. Ты знаешь, что ни наука, ни магия не способны сотворить тело, во всем подобное обычному человеческому телу, ниже вдохнуть подлинную жизнь в тело мертвеца — иные делают это, о да, но… как это говорится насчет ветхих мехов? Ну, неважно. Словом, мы можем воспользоваться единственным способом, искони нашим, и это обмен. Честная и справедливая мена.

Дядюшка толкнул Генриха пальцем в щеку, поворачивая его голову ко мне.

— Славный юноша. Мог бы достигнуть больших успехов, если бы не чрезмерный интерес к женщинам и веселью да не поразительная лень. От природы неглуп, и мозги не совсем еще высохли. Ни врожденных недугов, ни дурных болезней. Родители далеко, в горной деревеньке на юге. Здесь — двое-трое приятелей, не слишком близких; девчонки, но также не слишком… невестой не назовешь ни одну. К тому же ученик почтенного господина Майера. Скажу откровенно, при всем усердии я не смог бы лучше устроить твою судьбу. Его же простой душе будет неплохо и в женском платье… Что ты ответишь мне, Мария?

Я ничего не ответила. Беззащитное лицо спящего теперь не было таким отвратительным, как давеча утром, когда он подмигнул мне. Воистину, вот оно — то, о чем я молила. Я — мужчина, член университета, ученик господина Майера; никто не смеет указывать мне и судить меня; я могу посвятить свою жизнь наукам, и это будет вполне естественно и похвально… А он? Веселый студент, очнувшийся безродной девицей, приемышем Лизбет?..

— А ты не жалей его, — посоветовал Дядюшка. — Первое: кто не дорожит своим счастьем, тот его лишается, так устроен подлунный мир. Недаром я выбрал именно его, а не кого-нибудь из более прилежных. Не все ли равно, покинет ли он университет из-за лени и пьянства или по иной причине? Второе: если твоя участь еще несколько часов назад не казалась тебе чрезмерно тяжелой, тем паче она не будет тяжела для него. Третье: совестно отступать, когда свершается то, чего ты страстно желал. Разве нынче утром ты не помышляла о том, чтобы занять именно его место? Ну и, наконец, четвертое (сказав это, он встал с ложа), вино в малых дозах — не яд, но лекарство. Не будет вреда, если ты немного выпьешь.

Я взяла кубок обеими руками. Вино показалось мне травяным соком, я выпила сразу все.

— Ну-ну, — Дядюшка скрипуче засмеялся, — ты и вправду дочь своего отца! Тот тоже, бывало, хлещет рейнское, будто колодезную воду, а наутро выспрашивает у товарищей, что он натворил накануне, и огорчается… Пьяный чародей, силой равный твоему отцу, — это страшно, Мария. Ты же избегай и вина, и чародейства, кроме разве что натуральной магии. Жаль, что в Польше ее теперь не изучают, но, впрочем, университет в Кракове и по сей день неплох. Возможно, ты посетишь его, надо поразмыслить, как бы это уладить…

Университет в Кракове!.. Я счастливо засмеялась. В последний раз я ела много часов назад, а вино пила впервые в жизни. Опьянение обрушилось, словно снег с крутой крыши, свечи вспыхнули ярче, и кровь зашумела в ушах. Я не слышала больше голосов жалости и здравого смысла, одно только пение счастья достигало моего слуха. «Никогда не верьте ему…» И все же я сделаю это. Не забывая, разумеется, о коварстве нечистого…

— Когда? — спросила я. Дядюшка понял:

— Сейчас же. Чего ждать?

Сердце мое стукнуло о самые ребра.

— Сейчас? А как же… — Тысяча пустяков, составляющих тихую жизнь сироты Марии, промелькнули перед моим мысленным взором, и на любой из них было бы глупо ссылаться, испрашивая промедления. — Как же тетушка Лизбет, она ведь будет искать меня?

— Ох, поздненько ты вспомнила о тетушке! — Дядюшка укоризненно покачал головой. — Погляди, за окном темнеет. Давным-давно пробило десять, моя милая Мария. Счастье, что я не потерял осмотрительности за приятной беседой. Тетушка забыла о тебе. До завтрашнего заката она не припомнит, что ты не пришла ночевать, даже если твое имя упомянут в разговоре. Взгляни-ка.

Он снова встряхнул магический кристалл. Преодолевая головокружение, я заглянула в мерцающий омут. Тетушка Лизбет задвигала засовы на двери; лицо ее, озаренное свечой, носило своеобычное выражение брюзгливой скуки, несколько смягченное в этот час радостью по случаю того, что день прожит.

— Подумай сама, так ли она глядела бы, если бы думала о том, что ты пропала? Бешенство пополам с торжеством, вот что мы бы увидели… А сделал я это опять-таки ради тебя. Чары будут действовать в течение суток; если, паче чаяния, прежняя жизнь покажется тебе милее новой, все можно будет вернуть назад. Тогда подумаем, как быть с ларцом и как тебе расстаться с доброй женщиной без особого шуму. А паренек еще долго не проснется, его пьяная душа может и не заметить, что побывала в женском теле… Все ли я предусмотрел, Мария?

— Что я должна делать? — мой голос прозвучал не совсем верно, словно слезы подступили к горлу.

— Всего ничего — поцеловать его в губы!

Замешательство от этих развязных слов, вероятно, отразилось на моем лице, потому что Дядюшка насмешливо закивал:

— Ох, ох, беда с вами, юная девица! Кто же просит у вас поцелуя страсти? Когда оживляют вытащенного из воды, в этом нет ничего любовного — так и тут. Нужно крепко прижаться губами, чтобы ни щелочки не нашел дух… Ну же! — он подхватил спящего Генриха и ловко посадил. — Придерживай голову, так будет ловчей. Все получится само…

Я придвинулась ближе. Пальцы запутались в кудрях, влажных от жаркого сна. Горячие губы пахли вином, которого уже не принимала кровь. «Не бойся, деточка, все хорошо…» Голова кружилась сильней и сильней, но я продолжала вдыхать тошнотворный винный запах…

Глава 6

…Передо мной снова было зеркало, но отражение мне не повиновалось, не желало открыть глаза, поднять склоненную голову. Девушка падала, сраженная сном, и пришлось схватить ее за плечи.

— Положи ее, — прокаркал голос сзади. Жесткие пальцы направили мою руку. — Вот так. Осторожней… Да. Недурна собой и плоть от плоти моего милого друга, но всего лишь девица… Как ты об этом думаешь, Генрих?

— Что? Ох… — собственный голос, кажется, испугал студента, он откашлялся и обернулся. — Так… уже… это случилось?

— Я же тебе говорил, — улыбаясь, Дядюшка дружески потрепал юношу по спине. — Чистая работа! Рад приветствовать сына Иоганна! — Студент рассеянно пожал протянутую руку и в продолжение дальнейшей речи не мог отвести взгляда от своей — своей ли? — руки. — Генрих Хиршпрунг, для приятелей просто Генрих — привыкай к этим именам, имя, как и тело со всеми его членами, — пустяк, который иногда становится важным. Мне же будет приятно звать тебя Генрихом — так, видишь ли, твоя мать называла твоего отца, и позднее… Будь добр, придвинь стул поближе!

От чересчур резкого рывка дубовый стул скакнул по полу и едва не врезался им в колени. Дядюшка захохотал.

— Легче, легче, дружище, уж не настолько ты пьян, чтоб не соразмерять свою силу! Привыкай и к тому, что отныне твоим рукам тяжелое покажется легким. Так заведено, что парни намного сильнее девиц, и это мудро, — иначе весь род человеческий, чего доброго, пресекся бы… Ну да ладно, об этом после. Есть хочешь, сынок?

— Хочу, — ответил Генрих и засмеялся. Хмель по-прежнему кружил голову и заставлял сердце стучать сильнее. «Ну да, я же выпила… Или это он выпил?»

— У вина ведь тоже есть дух, — непонятно пояснил Дядюшка и сделал приглашающий жест. — Отведай пока паштету, а потом спустимся вниз. Ты как следует выспался, и тебе не повредит веселая компания. Здесь ты никого не удивишь даже самым странным поведением, твою девичью робость спишут на хмель, а ты тем временем присмотришься и обвыкнешься… Нет, нет, не скромничай! Отрезай побольше! Вот так. Потом я провожу тебя к дому, где ты остановился, а утром, когда пробьет семь, пойдешь к господину Майеру. Полагаю, почтенный доктор будет весьма удивлен твоими успехами. Вечером я снова жду тебя здесь, дабы ты мне сказал, удался ли опыт… Уже наелся? Ну ничего, проголодаешься — там подадут. Что ж, Генрих-Мария, пойдем! Где моя гитара?