Станислав Гроф - Революция сознания. Трансатлантический диалог

• Название: Революция сознания. Трансатлантический диалог
• Автор: Станислав Гроф
• Жанр: Психология

Насколько велика вероятность осуществления сценария «конца света»? Можем ли мы изменить и развить свое сознание настолько, чтобы суметь спасти чреватый кризисами мир «снаружи» вокруг нас и преодолеть кризисы, осаждающие наши умы «внутри»? Трое крупнейших ученых размышляют в этой книге о шансах на установление мира во всем мире. Как выясняется в ходе их бесед, даже если речь идет о кризисе, о трансформации, о целях и ценностях, о мировоззрениях, о понимании себя и других, об искусстве, науке, религии и духовности, ключевым моментом, лежащим в основе практически всего остального, является состояние нашего сознания.

---

Это третья стадия куновского процесса — создание радикально новой модели, объясняющей аномальные явления. Мы туда еще не пришли. Нам уже ясно, что старая парадигма не работает. Для нас очевидны ее трещины и слабые места. Однако лишь очень немногие дерзают выходить в своем мышлении за пределы той клетки, которой является модель пространства-времени-материи. Но для появления новой модели потребуется именно это. На сегодняшний день наука все еще находится в цепком плену у старой схемы.

Ласло: Мы держимся за устаревшую парадигму, относясь к ней как к реальности, а не модели. Мы — то есть большинство ученых, а также людей, взирающих на науку как на источник истины, — свято верим в то, что наши представления о реальности и есть сама реальность.

Рассел: Да. Так всегда происходит с парадигмами. Люди верят, что их модель является реальностью, а не ее описанием.

Гроф: Грегори Бейтсон писал и говорил о том, что люди путают карту территории с самой территорией. По его словам, это все равно что прийти в ресторан и съесть вместо обеда меню.

Ласло: По счастью, даже в августейшем мире науки происходят тонкие изменения, последствия которых значительны и в целом непредсказуемы. Даже карта, которую принимали за реальность в течение трехсот лет, может в конце концов оказаться выброшенной на обочину. Именно это произошло в первом десятилетии нынешнего века, когда эйнштейновская теория относительности пришла на смену классической ньютоновской механике. Но почему произошло именно это? Ведь физики всегда могли объяснить определенные теории на основе совершенно иных теорий. Все на свете имеет всегда больше, чем только одно объяснение.

Гроф: Действительно, почему была принята именно эйнштейновская интерпретация результатов исследования перигелия Меркурия во время солнечного затмения? Ведь и она не давала абсолютно точных прогнозов, она всего лишь была ближе к реальным результатам опыта, чем то, что можно было вывести из ньютоновской модели.

Ласло: Даже на основе ньютоновской физики можно было предсказать практически те же данные, если бы взяли на вооружение баллистическую теорию света. Предположим, что свет, будучи потоком фотонов, имеет массу. В таком случае, в силу закона гравитации фотоны должны притягиваться к массе Солнца и других небесных тел. Получилась бы такая же искривленная траектория, как та, которую выводят на основании предположения об искривлении пространства или пространства-времени.

Гроф: Так почему же была принята теория Эйнштейна, а не Ньютона?

Ласло: В конечном счете, представляется, что это произошло благодаря чему-то, что является для науки почти эстетическим фактором, а именно — простоте и стройности. Здесь речь идет о простоте и стройности математического аппарата физической теории. В пространственной теории относительности, впервые выдвинутой Эйнштейном, уравнения движения остаются инвариантными даже в случае ускорения движения. Благодаря знаменитым «релятивистским инвариантам», уравнения выводятся с неизменным постоянством и стройностью. Когда на стыке столетий наука столкнулась со странными явлениями, в том числе с излучением черного тела, физикам для спасения достоверности своих теорий не пришлось добавлять допущений с натяжками и изобретать новые постулаты.

За несколько столетий до этого похожий подвиг совершил Коперник своей гелиоцентрической теорией. Он отказался от эпициклов, добавленных к эпициклам, которые нужны были астрономам, чтобы сохранить достоверность старой геоцентрической астрономии. Коперник был убежден, что природа любит простоту. Разумеется, ученые и сами любят ее в своих теориях, которые и без того слишком сложны, чтобы усложнять их сверх необходимости. Это одно из самых важных соображений, играющих роль при принятии новых теорий в современной науке.

Рассел: Меня всегда очаровывали аспекты простоты и инвариантности устройства вселенной. Я начинал свою научную деятельность математиком. К этой дисциплине меня привлекла ее простота и красота. Для меня явилось настоящим откровением то, что существует одно-единственное базовое уравнение, лежащее в основе механики всего физического мира. Все сводится к той или иной форме эйлеровского уравнения, или к тому, что на более доступном языке называется волновым уравнением. Это очень простая, но чрезвычайно мощная формула. Она применима и к колебанию маятника, и к динамике внутриатомных процессов, и к распространению света, и к движению планет. Она поразительно проста и поразительно красива. Если бы в тот период меня спросили, есть ли бог, я бы ответил, что бог — в математике.

Но еще удивительнее тот факт, что математика, представляющая собой порождение человеческого разума, имеет какую-то связь с физической реальностью.

Гроф: Эту способность математики моделировать явления в материальном мире можно было использовать в качестве главного аргумента против картезианского раскола между res cogitans и res extensa — между разумом и материей. Как, при наличии такого раскола, система, являющаяся продуктом психики, может точно и аккуратно предсказывать явления в совершенно иной сфере?

Ласло: Ученые склонны рассматривать единое множество явлений, пытаясь объяснять его с помощью наиболее простого и красивого математического аппарата. Однако простота и красота математики меняется по мере того, как меняется изучаемый диапазон явлений. Для одновременного описания явлений и физического, и биологического мира будет использовано не то же самое множество концепций, как в случае изучения только одного из этих миров. Если добавить к этому еще и мир человеческой психики с учетом самых эзотерических сфер опыта — таких, как, например, надличностные и околосмертные переживания, о которых мы говорили ранее, то наша концептуальная система снова изменится, поскольку нам придется искать еще более общее объяснение. Возможно, в ближайшем будущем появится красивая и точная базовая математика, охватывающая более широкий пласт действительности — пласт, который включит, наряду с миром живой природы и с физической вселенной, и человеческое сознание.

Рассел: Да, я думаю, что именно в этом направлении мы и движемся — новая парадигма может сложиться в самое ближайшее время. Для этого нужно лишь, чтобы кто-то собрал все части мозаики каким-то совершенно новым образом и создал теоретическую модель, способную принять во внимание как мир мысли, так и мир материи. Я нахожу эту тему чрезвычайно захватывающей; именно она находится в фокусе моей работы в последние несколько лет. В настоящее время сознание представляется нам чем-то, возникающим из пространства, времени и материи, чем-то, являющимся результатом физической деятельности нервной системы. Но то, к чему мы идем, буквально противоположно этому представлению. Я уверен, что рано или поздно нам придется принять, что сознание абсолютно фундаментально для вселенной, что оно не возникает из материи.

В каком-то смысле такой подход отнюдь не нов. Ведь именно это утверждают многие направления древней традиционной мудрости. К примеру, почти вся индийская философия исходит из постулата, согласно которому сознание является чем-то фундаментальным. Наука пока отмахивается от таких идей, но в конце концов ей придется согласиться с тем, что такая возможность все-таки допустима.

Ласло: Мы движемся к новой культуре, частями которой могут быть и наука, и древняя мудрость, интегрировавшись в ней новым образом. А в идеале это будет не заново открытое прошлое, а новый синтез.

Гроф: Да, то, к чему мы движемся, это не просто регрессия и возврат к старым идеям; это движение вперед по спирали, когда старые элементы возникают вновь на более высоком уровне как часть творческого синтеза древней мудрости и современной науки.

Рассел: Мне импонирует эта идея спирали; она содержит в себе и идею возвращения туда, где мы уже были, и в то же время предполагает добавление чего-то иного. Я не думаю, что мы станем свидетелями простого возращения к древним традициям. Они соответствовали своим временам, но мы живем в ином мире, в ином общественном климате и с иным пониманием космоса. Нам сейчас необходима современная мудрость, соответствующая нашему времени. Суть та же самая — то, что Олдос Хаксли назвал Вечной Философией, та же основополагающая мудрость, вновь и вновь открываемая в разных культурах и разные времена. Однако ее конкретное выражение значительно варьируется в зависимости от культуры. Нам нужна сегодня ее формулировка в современных терминах, доступная пониманию обычных людей и актуальная для сегодняшней жизни.