ИГОРЬ ИРТЕНЬЕВ - Стихи и проза

• Название: Стихи и проза
• Автор: ИГОРЬ ИРТЕНЬЕВ
• Жанр: Прочий юмор

Стихи и проза Игоря Иртеньева разных лет

---

– Зачем мне ее возить. Я бы вас одной психологической подготовкой задавил. Что, не верите?

– Не верю.

– Тогда заказывайте.

– Что заказывать?

– Начальный вес. Мы сейчас с вами соревнование проведем. Но мысленно.

– То есть как „мысленно“?

– А очень просто. Прежде чем взять какой-то вес, самое главное – убедить себя, что он тебе по силам. А остальное уже техника. Разве не так?

„Ну ладно, – подумал я про себя, – держись, Чита“.

– На штанге сто двадцать, – объявил я. Мысленно обхватил полированный гриф, сделал разножку, и в следующую секунду снаряд послушно лег на грудь, а еще три секунды спустя застыл над головой.

Казалось, не было десятилетнего перерыва, настолько четко все было проделано.

– Вес взят, – объявил я с деланной небрежностью.

Он заказал сто двадцать пять.

„Резко начинаешь, парень, – подумал я, – посмотрим, надолго ли тебя хватит“.

– Есть! – крикнул он, не скрывая радости.

Сто двадцать семь килограммов покорились мне со второй попытки.

Поколебавшись, он заказал сто двадцать девять с половиной. На лбу у него выступили капли пота, шея покраснела, он закрыл глаза, напрягся, и гримаса досады исказила его лицо.

– Не удержал. С груди толкнул, а потом повело. Ничего, два подхода за мной.

За окном тянулись освещенные солнцем поля, вишневые сады, покрытые белой пеной, словом, природа ликовала вовсю, а в душном тамбуре между тем шла жестокая железная игра.

Сто сорок килограммов стоили нам огромного труда. Три следующих подхода к весу сто сорок два оказались безуспешными. У меня же в запасе оставалась еще одна попытка. И в самый решающий момент, когда я, собрав последние силы, взвалил снаряд на грудь, дверь открылась и в тамбур вошла полная женщина с крахмальной наколкой в волосах.

– Кефир, ряженка, сырки плавленые, – радостно попела она.

– Отойди, зашибу! – взревел я страшным голосом.

Насмерть перепуганная разносчица пулей выскочила из тамбура, но было уже поздно – стальная махина с грохотом обрушилась на пол.

– Подход не считается! – крикнул я. – Она мне помешала.

– Ничего не знаю, – быстро сориентировавшись, закричал он. – Подход вы использовали. Победитель определяется взвешиванием. Какой у вас вес? Только честно.

– Восемьдесят семь, – сказал я и, подумав, грустно прибавил: – пятьсот…

Теперь все зависело от него. Он не спеша достал из кармана платок, вытер обильно струящийся пот и сокрушенно произнес:

– Надо же, какое невезение! У меня восемьдесят семь шестьсот. Ну что ж, ничего не поделаешь, опять ваша взяла…

И, глубоко вздохнув, протянул мне свою натруженную, короткопалую пятерню настоящего бойца.

1984

Экскурсия

Строгий экскурсовод, поигрывая указкой, переходил от одного стенда к другому, а за ним, словно утиный выводок, неуклюже переваливаясь и шаркая ногами, обутыми в огромные стоптанные музейные тапочки, ползла наша экскурсия.

– Музей-усадьба, в котором вы сейчас находитесь, – бесстрастным профессиональным голосом чеканил экскурсовод, – открылся недавно. Нашим сотрудникам пришлось буквально по крупицам собирать экспонаты, имеющие хотя бы какое-то отношение к жизни и творчеству владельца усадьбы. Тем не менее все они подлинные и каждый несет на себе отпечаток той или иной эпохи. Перед вами кресло.

– В этом кресле он сидел? – благоговейно догадались мы.

– В этом кресле он мог сидеть, – уточнил экскурсовод. – Во всяком случае, мы не располагаем фактами, которые бы доказывали обратное. А теперь взгляните на этот рояль.

– На этом рояле он играл, – зачарованно прошептали мы.

– Этот рояль принадлежал прямому потомку его кормилицы. Интересна судьба инструмента. В начале века он использовался в качестве бильярдного стола в трактире „Трансвааль“, располагавшемся неподалеку. Перед Первой мировой войной его приобрел австрийский морской атташе, и лишь теперь, после стольких лет неустанных поисков, удалось вернуть экспонат на его законное место.

Мы не без труда справились с нахлынувшим волнением, но главное ожидало нас впереди.

– Обратите внимание на эту зубочистку, – продолжал экскурсовод свой увлекательный, рассказ, – на ее замшевом футляре отчетливо видны инициалы М. Ф. Сотрудникам музея удалось с высокой степенью достоверности доказать, что первый из них до мельчайших деталей совпадает с первым инициалом владельца усадьбы.

– А второй? – не веря своему счастью, воскликнули мы.

– Выяснение его происхождения стоит в плане работы музея на ближайшие годы. Однако не будем отвлекаться. Печная заслонка, которую вы видите на этом стенде, – предмет нашей особой гордости. Нам удалось отыскать ее на бывшей квартире гимназического товарища владельца усадьбы. Если бы она умела говорить, кто знает, сколько неизвестных доселе страниц в его биографии открылось бы потомкам.

– Но она молчит, – с неодобрением покосились мы на упрямую заслонку.

– Придет время, и мы заставим ее заговорить, – сказал экскурсовод, и по его тону мы поняли, что время это не за горами.

– Скажите, а это пальто на гвозде – оно тоже принадлежало владельцу усадьбы? – деликатно кашлянув, спросил самый смелый из нас.

– Владельцу усадьбы, как полагает наиболее радикально настроенная часть его биографов, принадлежал гвоздь, – ответил экскурсовод. – Что же касается пальто, то оно, и это сегодня можно сказать с полной уверенностью, принадлежит нашему бухгалтеру.

Музей еще молод, и многие организационные вопросы, в том числе и устройство раздевалки для сотрудников, остаются пока открытыми. Благодарю вас за внимание. Если кому-нибудь из вас когда либо посчастливится напасть на след любого предмета, связанного с именем владельца усадьбы, непременно сообщите об этом нам. Можете быть уверены, что ему найдется место в нашей экспозиции.

1985

Как я встречался со знаменитостями

Последнее время я все реже пишу стихи. Это обстоятельство меня очень беспокоит, учитывая, что предыдущие лет десять поэт исправно кормил во мне гражданина.

Чем же будет перебиваться поэт Иртеньев, лишившись кормильца-однофамильца? – задал я себе как-то тревожный вопрос и решил: воспоминаниями. Какие воспоминания публикуют охотнее всего? Естественно, о встречах со знаменитостями. К счастью, в моей жизни они были. Вот некоторые из них.

Две встречи с Евгением Александровичем Евтушенко навсегда запали в мою неокрепшую душу. Первая произошла в Москве лет семь назад во время книжной ярмарки. На стенде прогрессивной организации „Апрель“ среди произведений писателей-демократов была представлена трогательная ксерокопия газеты „Советский цирк“ с моими стихами. Книжек в ту пору у меня еще не было.

Помните строки из знаменитой дворовой песни: „Под вечер в этот порт ворвался теплоход в сиянии своих прожекторов“? Именно так в скромном апрелевском закутке возник Евгений Александрович Евтушенко.

Дав в течение нескольких минут ряд эксклюзивных интервью, он, не снижая темпа, приступил к осмотру экспозиции. Внезапно его взгляд остановился на ксерокопии. Видимо, мои бесхитростные строки задели какие-то струны в душе славного шестидесятника. Во всяком случае, он с чувством прочел стихотворение собравшимся, а затем, ласково потрепав меня по плечу, произнес несколько слов в мой адрес – в том смысле, что вот, мол, какая талантливая смена у нас подрастает. Но лиру, что характерно, не передал.

Второй раз мы встретились месяц спустя на заседании того же „Апреля“ в Большом зале ЦДЛ. Надышавшись воздухом свободы, я вышел малость перекурить. Внезапно тяжелая дверь резко отворилась и со всего размаху заехала мне по уху. Вслед за этим появился сам Евгений Александрович, напоминавший тот же теплоход, но на этот раз уже покидающий порт. Увидев скромного меня, потирающего ушибленное место, он, как воспитанный человек, собрался уже извиниться, но, видимо, узнав, внезапно передумал и произнес фразу, достойную олимпийца: „А нечего под дверью стоять!“ – после чего стремительно скрылся одновременно во всех направлениях.

С Андреем Вознесенским мы сталкивались неоднократно, но одна встреча запомнилась навек.

Увидев меня как-то в коридоре „Юности“, Андрей Андреевич широко улыбнулся и приветливо произнес:

„Такие люди и без охраны!“ – После чего приобнял за талию и живо поинтересовался: – Вы, случайно, не в Нью-Йорк летите?

– Нет, вроде бы, – смутился я.

Вознесенский чуть погрустнел, но тут же сообразил:

– А, так вы, наверно, в Копенгаген летите?

– И в Копенгаген не лечу, – чувствуя свою никчемность, повинился я.

– А куда же вы тогда летите? – удивился Андрей Андреевич.