Никос Казандзакис - Я, грек Зорба

• Название: Я, грек Зорба
• Автор: Никос Казандзакис
• Жанр: Современная проза

Писатель, от лица которого ведется повествование, решает в корне изменить свою жизнь и стать человеком действия. Он арендует угольное месторождение на Крите и отправляется туда заниматься `настоящим делом`. Судьба не приносит ему успеха в бизнесе, не способствует осуществлению идеалистических планов, но дарует нечто большее. Судьба дает ему в напарники Зорбу.

`Грек Зорба` — роман увлекательный, смешной и грустный, глубокий и тонкий. Мы встретимся с совершенно невероятным персонажем — редчайшим среди людей, живущих на Земле. Этот человек воистину живет `здесь и сейчас`. Он совершенно свободное — в том числе и от каких бы то ни было моральных запретов — существо, для которого нет особой разницы между материей и духом, Богом и дьяволом.

И при этом Ошо Раджниш считал грека Зорбу высшим проявлением буддовости.

---

— А ты не хочешь жениться, Мимито?

— Я? Я не сумасшедший! Что это ты такое говоришь, старина? Нужно мне вешать на шею все эти неприятности? Жене нужны туфли! Где мне их достать? Я вот хожу босиком.

— У тебя нет сапог?

— Почему нет? Тетушка Ленио сняла их с одного, он умер в прошлом году. Но я одеваю сапоги только на пасху, чтобы сходить в церковь и позабавиться, глядя на попов. Потом я их снимаю, вешаю на шею и возвращаюсь домой.

— Скажи, Мимито, что тебе нравится больше всего на свете?

— Перво-наперво, хлеб. Как же я его люблю! Горячий! Хрустящий, особенно, если это пшеничный! Потом вино. После люблю спать.

— А женщины?

— Фу! Поешь, выпей и иди спать, я тебе сказал! Все остальное — одни неприятности!

— Ну, а вдова?

— Оставь ее дьяволу, это самое лучшее, что можно сделать. Она с сатаной водится! Он сплюнул три раза и перекрестился.

— Ты умеешь читать?

— Совсем не умею! Когда я был маленьким, меня насильно водили в школу, но к счастью, я сразу же схватил тиф и стал идиотом. Только так я и спасся. Зорбе давно надоели мои вопросы; он думал только о вдове.

— Хозяин, — обратился он ко мне, взяв меня за руку.

— А ты иди вперед, — приказал он Мимито, — нам надо поговорить.

Зорба опустил глаза, видно было, что он очень взволнован.

— Хозяин, — повторил он, — я тебя подожду здесь. Не опозорь наш мужской род! Не все ли равно дьявол или Господь Бог посылает тебе это изысканное блюдо; у тебя есть зубы, так не отказывайся же! Протяни руку и возьми его! Зачем Создатель дал нам руки? Чтобы брать! Ну так бери же! Женщины, их у меня в жизни была целая куча. Но эта вдова… от нее колокольни могут обрушиться, вот проклятая!

— Не хочу иметь неприятности, — ответил я раздраженно. Я был возбужден, в глубине души я тоже желал это всемогущее тело, промелькнувшее передо мной наподобие дикого зверя во время течки.

— Тебе неохота иметь неприятности? — спросил Зорба с удивлением. — Чего же ты тогда хочешь?

Я не ответил.

— Сама жизнь — неприятность, — продолжал Зорба, — смерть — нет. Знаешь ли ты, что значит жить? Расстегнуть пояс и искать ссоры. Я ничего не отвечал. Зорба прав, я это знал, но мне не хватало смелости. Моя жизнь шла по ложному пути, связи с людьми выражались лишь в форме внутреннего монолога. Я пал так низко, что если бы мне пришлось выбирать — влюбиться в женщину или прочесть хорошую книгу о любви — я бы выбрал книгу.

— Зачем ты все высчитываешь, хозяин, — продолжал Зорба, — брось ты эти цифры, отбрось проклятые колебания и закрывай лавочку, я тебе говорю. Именно сейчас ты можешь спасти или потерять свою душу. Послушай, хозяин, возьми две-три книги, лучше с золотым тиснением, в простом переплете не так бросаются в глаза, завяжи в платок и пошли их вдове с Мимито. Научи его, чтобы он сказал: «Хозяин шахты приветствует тебя и посылает этот маленький платок. Это пустяк, но зато от большой любви. Еще он велел не волноваться из-за овцы, даже если она пропала, не порть себе нервы. Мы с тобой, и потому не бойся! Он видел, как ты проходила мимо кофейни, и с той минуты только о тебе и думает». Вот и все! Затем в этот же вечер постучи в ее дверь. Куй железо, пока горячо! Ты ей скажешь, что заблудился, ночь застала тебя на дворе и тебе нужен фонарь. Или, что ты внезапно почувствовал себя плохо и тебе нужен стакан воды. Или же, что еще лучше: купи овцу, приведи ее к ней и скажи: «Вот, моя красавица, получай овцу, которую ты потеряла, я нашел ее!» И, поверь мне, хозяин, вдова отблагодарит тебя и ты попадешь — ах! если бы я мог сесть верхом на твою лошадку! — Ты въедешь прямо в рай. Другого рая, старина, нету, уверяю тебя. Не слушай, что говорят попы о райской жизни, той не существует.

Мы уже подходили к саду вдовы, когда Мимито вздохнул и запел во все горло:

Нужно к каштанам вино, а к орехам мед.
Парню девица нужна, а девице — парень.

Зорба прибавил шагу. Ноздри его трепетали. Он остановился, глубоко вздохнул и посмотрел на меня.

— Ну так что? — спросил он нетерпеливо.

— Пошли! — ответил я сухо и ускорил шаг.

Зорба покачал головой и что-то промычал, но я не расслышал.

Когда мы пришли к себе в хибару, мой товарищ сел, скрестив ноги и положив на колени сантури; опустив голову, он погрузился в размышления. Можно было подумать, что он слушал бесконечное число песен и пытался выбрать одну, самую красивую или самую печальную. Наконец, сделав выбор, он заиграл жалобную мелодию. Время от времени он поглядывал на меня уголком глаза. Я чувствовал, как все, что Зорба не мог или не осмеливался мне сказать на словах, он выражал игрой на сантури. Что я гублю свою жизнь, что вдова и я похожи на двух мотыльков, которые живут под солнцем лишь мгновенье, а потом неизбежно погибают. Безвозвратно! Навсегда!

Зорба резко поднялся. Он вдруг понял, что старается впустую. Прислонившись к стене и закурив сигарету, он через некоторое время сказал:

— Хозяин, я сейчас кое-что тебе расскажу, однажды в Салониках мне поведал об этом один ходжа; я все равно тебе расскажу, даже если это ни к чему не приведет. В то время я был разносчиком в Македонии. Ходил по деревням, продавал нитки, иголки, жизнеописания святых, целебные мази, перец. У меня тогда был хороший голос, я был настоящим соловьем. А ты должен знать, что женщина клюет и на голос. (На что только они не клюют, шлюхи.) Один Бог знает, что происходит у них внутри. Ты можешь быть отвратителен, хром и горбат, но если у тебя сладкий голос и ты умеешь петь, ты без труда вскружишь им голову.

Я торговал и в Салониках, заходил в турецкие кварталы. И вот оказывается, мой голос очаровал одну богатую мусульманку, она даже сон потеряла. Тут она призывает старого ходжу, дает ему полные горсти монет. «Аман, — говорит она ему, — скажи этому торговцу гяуру, чтобы он пришел, аман! Я хочу его видеть! Я больше не могу!»

Приходит ко мне ходжа: «Ну-ка, молодой Руми, — говорит он мне, — пойдем со мной». — «Не пойду, — отвечаю я ему, — куда это ты хочешь меня отвести?» — «Есть тут дочь одного паши, она чиста, как вода, и ждет тебя в своей комнате, пойдем, маленький Руми, пойдем!» Но я знал, что по ночам в турецких кварталах убивают христиан. «Нет, я не пойду», — отвечаю я ему. «Побойся Бога, гяур!» — «А чего мне его бояться?» — «Потому, маленький Руми, что тот, кто может переспать с женщиной и не делает этого, совершает великий грех. Когда какая-нибудь женщина зовет тебя разделить с ней ложе, мой мальчик, а ты не идешь — считай твоя душа пропала.

Она, эта самая женщина, глубоко вздохнет во время страшного суда, и именно такой вздох, кто бы ты ни был при этом и несмотря на все твои прекрасные поступки, отправит тебя в ад!»

Зорба вздохнул.

— Так вот, если ад существует, — сказал он, — и если я в него попаду, только по этой причине. Не потому, что я крал, убивал или спал с чужими женами, нет и нет! Все это пустяки. Такие вещи Господь Бог прощает. Я же отправлюсь в ад потому, что этой ночью какая-нибудь женщина ожидала меня в своей постели, а я к ней не пошел… Зорба поднялся, разжег огонь и стал готовить еду. Он взглянул на меня краем глаза и пренебрежительно улыбнулся.

— Самый худший из глухих тот, кто не хочет услышать! — прошептал он.

И наклонившись, он с остервенением стал раздувать огонь под влажными поленьями.

9

Дни становились короче, все быстрее наступали сумерки, с приближением вечера на сердце становилось все тоскливее. Вас охватывал первобытный ужас предков, которые в течение долгих зимних месяцев видели, как с каждым вечером солнце угасает все раньше и раньше. «Завтра окончательно погаснет», — с безнадежностью думали они и, дрожа от страха, ночи напролет проводили на возвышенных местах. Старый грек испытывал это беспокойство более примитивно и гораздо глубже, чем я. Чтобы не чувствовать его, он выходил из подземных галерей, лишь когда в небе зажигались звезды. Зорба нашел хорошую лигнитовую жилу, достаточно сухую, почти без шлаков и был доволен. Потенциальная прибыль в его воображении немедленно чудесным образом превращалась в путешествия, женщин и новые приключения. Он с нетерпением ожидал тот день, когда заработает много денег и его крылья — так он называл деньги — окрепнут настолько, чтобы можно было взлететь. Кроме того, он целыми ночами испытывал свою крошечную канатную дорогу, стараясь найти необходимый наклон для плавного спуска бревен — словно бы их ангелы переносили, любил говорить Зорба.

Однажды он взял большой лист бумаги, цветные карандаши и нарисовал гору, лес, канатную дорогу и подвешенные к тросам бревна, каждое из которых имело по два крыла небесно-голубого цвета. В небольшом округлом заливе он нарисовал черные суда с зелеными матросами, похожими на попугаев, и лодками, перевозящими желтые бревна. В углах рисунка четыре монаха, с их губ слетали розовые ленты с надписями: «Господь всевышний, ты велик, восхитительны дела твои!»