Блэйн Андерсен - В сладостном плену

• Название: В сладостном плену
• Автор: Блэйн Андерсен
• Жанр: Исторические любовные романы

---

Магнус указал рукой внутрь дома и произнес:

— Прошу, входите.

— Я и шагу не ступлю в доме чужого мне человека. Покажите мне подвеску, — настойчиво повторила она.

По достоинству оценив ее упорство, Магнус ушел, а появившись протянул ей сжатый кулак. Со стороны это выглядело так, как будто он собирался ее ударить. И «удар» состоялся. Его скрюченные пальцы медленно разжались, открыв взору Бретаны до боли знакомую подвеску. При виде ее она почти задохнулась от волнения.

— Мой подарок твоей матери. — При этих словах Магнус опустил глаза, и на его морщинистое лицо набежала тень печали. — Войдете? — На этот раз это слово звучало гораздо мягче.

— Я вас не знаю, — раздраженно ответила Бретана. Торгун слегка растерялся от этого неожиданного сопротивления с ее стороны. Он-то думал, что она будет настроена более мирно.

— Я знаю, что для тебя я чужой, — ответил Магнус. В его дребезжащем голосе отчетливо слышались нотки доброты. — Давайте начнем с того, что надо было сделать уже давно. — На этот раз он не стал повторять Бретане приглашения войти, а просто отступил, пропуская молодых людей вперед.

Хотя Бретаной все еще владело сильное желание убежать, что-то в жесте Магнуса заставило ее отказаться от этого намерения. Как-то неожиданно даже для себя самой она села в отороченное мехом кресло рядом с очагом.

Этот дом и по размерам, и по убранству сильно отличался от того, в котором жил Эйнар. Хотя в помещениях не было никакого искусственного освещения, света все же было достаточно. Он проникал снаружи через несколько стенных проемов, в то время как у Эйнара было единственное окно со ставнями. В каждое окно была вставлена матовая пленка, которая хотя и не позволяла видеть, что делается снаружи, исправно пропускала внутрь достаточно света.

Вместо одного большого помещения, как у Эйнара, здесь было четыре или пять отдельных комнат. И еще — в том доме обходились одной-единственной занавеской, которая разделяла спальни Торгуна и Бретаны, а здесь дом украшали несколько больших штор из гораздо более дорого материала. Да и узор был гораздо сложней и изысканней по сравнению с простым геометрическим рисунком у Эйнара.

И просторность помещений, и тонкая отделка их внутреннего убранства указывали на то, что отец Бретаны человек состоятельный. Она не помнила, чтобы Торгун говорил об этом. Вид такого богатства, хотя и неожиданного в доме человека, которого она по-прежнему считала всего лишь язычником, нисколько не смягчил сердце Бретаны. Как раз наоборот, она еще больше негодовала по поводу того, что такой обеспеченный человек так скверно обращался со столь замечательной женщиной, какой была ее мать.

Все трое напряженно сидели у очага, мастерски сложенного из камня и глины. Торгуй говорил мало. Он считал, что пусть уж лучше волнение Бретаны пребывает в ее душе до тех пор, пока не утихомирится само собой. И если раньше Магнус не ожидал от своей дочери такой враждебности, то уж теперь-то иллюзий на этот счет у него не осталось. Даже упорное молчание, которое ясно угадывалось в ее глазах, разило его гневно и непримиримо.

— У тебя есть все основания ненавидеть меня.

— Именно это чувство я и испытываю. — Это звучало как приговор, без какого-либо намека на малейшее снисхождение. — До самого последнего момента я не была расположена к этому, однако одного вашего вида было достаточно, чтобы теперь я предпочла смерть тому, чтобы признать, что я ваша дочь. Здесь мою мать удерживали пленницей помимо ее воли? — вызывающе спросила она, указывая в сторону большой комнаты. — Магнус тяжело вздохнул, в полной мере сознавая теперь сложность стоящей перед ним задачи.

— Это правда, что я купил ее как рабыню, но со временем она полонила мое сердце.

— Ах, вот как, она была так любима, что сбежала от вас?

Магнус нахмурил брови.

— Да, твоя мать ушла, но я уверен, что она и в самом деле любила меня. Эйлин боялась, что в моем доме твое будущее окажется в опасности, что все достанется моему сыну, и что к тебе будут приставать с угрозами. И только после того, как она покинула этот дом, я узнал от горничной, что под сердцем у нее ребенок.

— Так у вас есть сын? — В сознании Бретаны произошел какой-то резкий поворот. Она почувствовала некоторое смущение. Почему Торгун ничего не сказал об этом?

— Он умер, — тихо ответил Магнус, морщинистое лицо которого омрачилось печалью.

— Так, значит, моя мать была не единственной вашей женой?

Магнус недоуменно посмотрел в сторону Торгуна, а затем вновь повернулся к дочери.

— Она вовсе мне не жена, а любовница. Когда твоя мать была здесь, моя жена Тири была еще жива. И хотя мое сердце принадлежало не ей, а твоей матери, Эйлин все же боялась ее. И она опасалась, что Тири сломает твою судьбу. Знай я, что она вынашивала тебя, я бы ни за что не позволил ей уйти.

Откровения Магнуса поразили Бретану.

— А вы были потом женаты на другой? — Пораженная всем услышанным, она встала с кресла.

— Да, — ответил Магнус, напрасно пытаясь найти на выражении лица дочери хоть какой-то намек на понимание. — Да, с тех пор прошли уже многие годы. Уж потом, после смерти Тири и моего сьюа Ингвара, я оставил всякую надежду на то, что найду Эйлин. Я подозревал, что она уехала в Англию, но не знал куда именно. Как мог ненавидимый всеми иностранец искать ее во враждебной стране? Откуда мне было знать, жива ли она вообще? И только когда я купил у фризских торговцев эту подвеску, у меня появилась надежда, что моя любимая и наша дочь, может быть, все еще живы.

— И что они не сказали Вам, что убили ее? — Вопрос этот звучал как обвинение.

Тень отчаяния набежала на лицо Магнуса, и он опустил голову.

— Думаю, что так оно и было, но, видя, как она мне дорога, фризы отрицали это. Я ни в чем не был уверен, вот до этого самого момента.

— Подвеска вернулась к вам семь лет назад. — Бретана была слишком беспощадна, чтобы выразить хоть малейшее сочувствие сидящему перед ней старику, который был в крайне подавленном состоянии.

— Да, — мягко и примирительно согласился тот. — Но, увы, человек со временем не становится умнее. Тогда Ингвар был еще жив. Теперь он лежит в чужой земле, сраженный беспощадным вражеским мечом. После его смерти прошлой зимой мои мысли вновь обратились к ребенку, который теперь должен стать моим наследником. Если ты простишь мою глупость, то это будет благим даром старому, больному викингу. Но даже если в твоем сердце и не проснется милосердие, то и тогда все, что у меня есть, будет твоим, дочь.

Бретана не могла дать ответа, которого с трепетом ожидал ее отец. Достаточно и того, что ей предложили большое наследство, которое она так презирала какой-то месяц тому назад. А теперь этот старик просит у нее прощения. И за что? Да ведь она сама незаконнорожденная. Это такой стыд, такой стыд, что она и не знала, как же быть?

Мысли одна другой запутанней, причудливое сочетание гнева и страха, проносились в уме Бретаны. Больше всего она хотела бы освободиться от этого неожиданно свалившегося на нее бремени. О, каким благом было бы возвращение ее к простоте прежней, пусть и со всякого рода неприятностями, жизни в Глендонвике. Да, но тогда не было бы Торгуна.

Даже если бы Бретане удалось бежать, как Эйлин, ее любовь была бы погребена под той постыдной сделкой с Эдуардом. Внезапно Бретана осознала, что Торгуя должен был знать ибо всем этом.

— Ты… — Она растерянно посмотрела на него. — Ты ничего не сказал мне об этом?

Торгуй опасался ее гнева по поводу того, что он скрыл от нее подлинное положение ее матери. Дело в том, что когда он поведал ей невероятную историю ее родителей, то понял, что лучше не поправлять сложившихся у нее искаженных представлений по этому вопросу. Пусть думает так, а не иначе, пока сама не свыкнется с этой новой для нее мыслью. И вот теперь (и это его очень беспокоило) щеки Бретаны пылали гневом еще от одного неожиданного предательства.

— Я же сказал, что Эйлин была любовницей Магнуса, но ты многого не поняла, и я подумал, что это даже к лучшему. Я же знал, что ничего кроме боли это тебе не принесет.

Да, он прав. Теперь она понимает причину молчания Торгуна. В отличие от Магнуса, хладнокровие и бессердечность которого сначала превратили ее мать в рабыню, а потом и в беглянку, Торгун думал только о ее спасении. Эта попытка, хотя и достойная по намерениям, теперь казалась просто смехотворной перед лицом ее теперешнего прямо-таки катастрофического положения.

Она прошла в дальний угол комнаты, сильно сжав пальцами виски, в которых усиливалась головная боль. До ее слуха доносились спокойные голоса обоих мужчин, разговаривавших на своем языке. Она даже рада была тому, что не понимает их беседы. Ничего нельзя было понять в этом новом для нее мире, и разобраться в том, о чем она только что узнала, без помощи Магнуса будет весьма трудно.