Жан-Поль Сартр - Мухи

• Название: Мухи
• Автор: Жан-Поль Сартр
• Жанр: Драматургия
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-03663-5, 966-03-0627-Х

За городскими воротами, зашагав прочь от Аргоса, странствующий рыцарь свободы Орест рано или поздно не преминет заметить, что воспоминание о прикованных к нему взорах соотечественников мало-помалу меркнет. И тогда на него снова нахлынет тоска: он не захотел отвердеть в зеркалах их глаз, слиться с делом освобождения родного города, но без этих глаз вокруг ему негде убедиться, что он есть, что он не «отсутствие», не паутинка, не бесплотная тень. «Мухи» приоткрывали дверь в трагическую святая святых сартровской свободы: раз она на первых порах не столько служение и переделка жизни, сколько самоутверждение и пример, ее нет без зрителя, без взирающих на нее других. И вместе с тем другие для нее — опасность. Их взгляд, как сказано в «Бытии и небытии», подобен взгляду легендарной Медузы, обращавшему все, на чем он остановился, в камень, в нечто раз и навсегда обозначенное, в застывшее тело. Другие как предпосылка личности и постоянная угроза — один из ключевых моментов в творчестве Сартра.

С.Великовский. Путь Сартра-драматурга

---

Педагог. Наконец-то разумные слова. Что б вы выиграли, живя здесь? Ваша душа была бы теперь затравлена гнусным раскаянием.

Орест (горячо). Во всяком случае, она принадлежала бы мне, эта душа. И этот жар, от которого рыжеют мои волосы, тоже принадлежал бы мне. Мне — жужжанье этих мух. В этот час, укрывшись в одной из сумрачных комнат дворца, я, обнаженный, глядел бы сквозь щель между ставен на раскаленный докрасна свет и ждал бы, когда солнце станет клониться к закату и поднимется от земли, подобно свежему дыханию, прохладная вечерняя тень Аргоса, похожая на тысячи других и вечно новая, тень вечера, который принадлежит мне. Пошли отсюда, педагог. Разве ты не видишь, что мы разлагаемся на чужом солнцепеке?

Педагог. Ах, сударь, как вы меня успокоили. Последние месяцы, если быть точным, с минуты, когда я раскрыл вам ваше происхождение,— я наблюдал, как вы меняетесь день ото дня, и просто лишился сна. Я боялся...

Орест. Чего?

Педагог. Вы рассердитесь.

Орeст. Нет. Говори.

Педагог. Я боялся... Как вы ни натренированы с молодых ногтей в скептической иронии, вам иногда взбредают дурацкие идеи — короче, я спрашивал себя, не задумали ли вы прогнать Эгисфа и занять его место.

Орест (медленно). Прогнать Эгисфа! (Пауза.) Можешь быть спокоен, старик, слишком поздно. Не то чтоб я не испытывал желания схватить за бороду этого растреклятого прохвоста и сдернуть его с отцовского трона. Но что дальше? Что мне делать с этими людьми? Ни один ребенок не родился при мне, ни одна девушка не сыграла свадьбы, я не разделяю их угрызений совести и не знаю никого по имени. Бородач прав: у царя должны быть те же воспоминания, что и у подданных. Оставим их в покое, старик. Уйдем отсюда потихоньку. Понимаешь, если бы я мог совершить какой-нибудь поступок — поступок, который дал бы мне право гражданства среди них... Если бы я мог овладеть, пусть даже совершив преступление, их воспоминаниями, их страхом и надеждами, чтоб заполнить пустоту моего сердца. Ради этого я убил бы родную мать...

Педагог. Сударь!

Орест. Да. Это грезы. Пошли. Узнай, можно ли достать лошадей, мы отправимся в Спарту, у меня там друзья.

Входит Электра.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Те же, Электра.

Электра (не замечая их, подходит к статуе Юпитера, в руках у нее ящик). Паскуда! Можешь пялить на меня сколько хочешь свои бельма, не испугаешь, не боюсь твоей хари, размалеванной малиновым соком. Ну что, приходили поутру твои святые женщины? Елозили своими черными подолами? Топали грубыми башмаками? Вот уж ты был доволен, пугало, а? Ты их любишь, старух. Чем больше они смахивают на мертвецов, тем милей тебе. Они оросили землю у твоих ног своим лучшим вином — ведь сегодня праздник, от их юбок разило плесенью: у тебя до сих пор щекочет в носу от этого сладостного аромата. (Трется о статую.) А ну-ка, понюхай теперь, какой дух идет от меня, я пахну свежим телом. Я молода, я — живу! Тебя должно от этого воротить. Я тоже пришла с жертвоприношением, пока весь город погружен в молитву. Держи: вот очистки и пепел очага, и протухшие обрезки мяса, кишащие червями, и кусок заплесневелого хлеба — от него отказались даже наши свиньи — твоим мухам все это придется по вкусу. Счастливого праздника, эй, счастливого праздника, да будет он последним. Я слаба, мне не повалить тебя на землю. Я могу только плюнуть тебе в морду. Это все, на что я способна. Но он еще придет, тот, кого я жду, со своим большим мечом. Он поглядит на тебя и расхохочется — вот так, уперев руки в бока и откинув голову. А потом выхватит свой клинок и рассечет тебя сверху донизу — хрясь! И тогда две половинки Юпитера покатятся — одна влево другая вправо, — и все увидят, что он деревянный. Просто белый деревянный чурбак — этот бог мертвецов. А ужас и кровь на лице, и прозелень вокруг глаз — всего лишь краска, не правда ли? Ты-то знаешь, что внутри весь белый-белый, как тело новорожденного, ты прекрасно знаешь, что удар клинка рассечет тебя пополам, и даже капли крови не выступит. Деревяшка! Деревяшка! Просто печное полено! (Замечает Ореста.) Ах!

Орест. Не бойся.

Электра. Я не боюсь. Ничуть не боюсь. Кто ты?

Орест. Чужеземец.

Электра. Добро пожаловать. Все, что чуждо этому городу, мне дорого. Как твое имя?

Орест. Меня зовут Филеб. Я из Коринфа.

Электра. Да? Из Коринфа? А меня зовут Электра.

Орест. Электра. (Педагогу.) Оставь нас.

Педагог уходит.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Орест, Электра.

Электра. Почему ты так смотришь на меня?

Орест. Ты красива. Ты не похожа на здешних жителей.

Электра. Красива? Ты уверен, что я красива? Так же красива, как девушки в Коринфе?

Орест. Да.

Электра. Здесь мне не говорят этого. Не хотят, чтоб я знала. Впрочем, мне и ни к чему, я всего лишь служанка.

Орест. Служанка? Ты?

Электра. Последняя из служанок. Я стираю простыни царя и царицы. Очень грязные простыни, перепачканные всякой дрянью. И нижнее белье, сорочки, прикрывавшие их паршивые тела, рубашку, которую Клитемнестра надевает, когда царь делит ее ложе: мне приходится стирать все это. Я закрываю глаза и тру изо всех сил. И посуду мою я. Не веришь? Посмотри на мои руки. Сильно они огрубели и растрескались? Как странно ты глядишь. Может, у царевен такие руки?

Орест. Бедные руки. Нет, у царевен не такие руки. Но продолжай. Что еще тебя заставляют делать?

Электра. Ну, по утрам я должна выносить помои. Я вытаскиваю из дворца этот ящик и... ты видел, что я делаю с помоями. Этот деревянный идол — Юпитер, бог смерти и мух. Позавчера верховный жрец, который явился отбивать свои поклоны, поскользнулся на капустных кочерыжках, очистках репы и устричных раковинах — он чуть не спятил. Скажи, ты не выдашь меня?

Орест. Нет.

Электра. Можешь выдать, если хочешь, мне плевать. Что они могут мне сделать? Побить? Они уже били меня. Запереть в большую башню, под самую крышу? Неплохая мысль, я избавилась бы от их лицезрения. По вечерам, вообрази, когда я заканчиваю всю работу, они меня вознаграждают: я должна подойти к высокой толстой женщине с крашеными волосами. Губы у нее жирные, а руки белые-пребелые, белые руки царицы, пахнущие медом. Она кладет руки мне на плечи, прижимает губы к моему лбу и говорит: «Спокойной ночи, Электра». Каждый вечер. Каждый вечер я ощущаю кожей жизнь этого жаркого и прожорливого тела. Но я держусь, мне ни разу не стало дурно. Понимаешь, это моя мать. А если я окажусь в башне, она не станет меня целовать.

Орест. А убежать ты никогда не думала?

Электра. На это у меня не хватило бы храбрости: мне было бы страшно — одной, на дороге.

Орест. У тебя нет подруги, которая могла бы сопровождать тебя?

Электра. Нет. Я одна. Я — чума, холера: здешние жители скажут тебе это. У меня нет подруг.

Орест. Даже кормилицы нет? Какой-нибудь старой женщины, которая знает тебя с рождения и немного привязана к тебе?

Электра. Никого у меня нет. Спроси у моей матери: я способна отвратить самое нежное сердце.

Орест. И ты проведешь здесь всю жизнь?

Электра (на крике). Нет! Не всю жизнь! Только не это! Послушай, я чего-то жду.

Орест. Чего-то или кого-то?

Электра. Не скажу. Говори лучше ты. Ты тоже красивый. Ты надолго сюда?

Орест. Я должен был уехать сегодня же. Но теперь...

Электра. Теперь?

Орест. Сам не знаю.

Электра. А Коринф — красивый город?

Орест. Очень.

Электра. Ты любишь его? Ты им гордишься?

Орест. Да.

Электра. Это так странно для меня — гордиться родным городом. Объясни мне.

Орест. Ну... не знаю. Не могу объяснить.

Электра. Не можешь объяснить? (После паузы.) Правда, что в Коринфе есть тенистые площади? Площади, где по вечерам гуляют?

Орест. Правда.

Электра. И никто не сидит дома? Все гуляют?

Орест. Все.

Электра. Парни с девушками?

Орест. Парни с девушками.

Электра. И они всегда находят о чем говорить друг с другом? И им хорошо вместе? И их смех слышен допоздна?

Орест. Да.

Электра. Я кажусь тебе дурочкой? Мне просто трудно представить себе прогулки, песни, улыбки. Здешние жители снедаемы страхом, а я...

Орест. А ты?

Электра. Ненавистью. Чем же они занимаются весь день, девушки в Коринфе?

Орест. Наряжаются, поют, играют на лютне, ходят в гости к подругам, а по вечерам танцуют.

Электра. У них нет никаких забот?

Орест. Есть, но совсем ничтожные.

Электра. Да? Послушай: угрызения совести есть у жителей Коринфа?

Орест. Порой. Не часто.

Электра. Значит, они делают, что хотят, и потом не думают больше об этом?

Орест. Именно так.

Электра. Удивительно. (Пауза.) Скажи мне вот еще что, мне необходимо это знать из-за одного человека... из-за одного человека, которого я жду: представь такое: один из коринфских парней, из тех, что по вечерам смеются с девушками, вернувшись из путешествия, находит своего отца убитым, мать — в постели убийцы, сестру — в рабстве. Что ж он, смоется, пятясь задом и отвешивая поклоны? Отправится искать утешения у друзей? Или он выхватит меч и будет драться с убийцей, пока не рассечет ему голову? Ты не отвечаешь?