Ширли Конран - Кровное родство. Книга первая

• Название: Кровное родство. Книга первая
• Автор: Ширли Конран
• Издательство: АО "Изд-во «Новости»"
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7020-0891-Х

Элинор О'Дэйр – всемирно известная писательница, автор захватывающих женских романов. Но ни один из придуманных ею увлекательных и напряженных сюжетов не идет ни в какое сравнение с реальной жизнью членов ее семьи, полной непредсказуемых коллизий, тайн и, конечно, любовных авантюр.

---

Элинор не смогла бы объяснить – поскольку и сама этого не понимала – свою любовь к Билли. Просто сердце подсказывало ей, что Билли – ее мужчина и что она будет любить его до безумия, до самоуничтожения, пока смерть не разлучит их. Она жаждала надежды и любви и верила в них с убежденностью человека, который ни на миг не позволяет себе усомниться.

– Ты этого не понимаешь, мама, – сказал Эдвард. – Когда папы нет, ты становишься совсем другой. А когда он рядом, тебя просто нет. Если бы ты знала, как мне тяжело видеть это!

Элинор вспомнила, как Шушу называла ее тряпкой.

– Что же мне делать, Эдвард? – спросила она с грустью. – Так уж я воспитана. – И добавила: – А сейчас поехали домой.

Пятница, 7 августа 1936 года

Примерно раз в месяц Билли ездил с семьей в Ларквуд. Поместье постепенно приходило в упадок. Старели и родители Билли: теперь они, казалось, проводили все свое время, сидя в креслах у намина, нахохлившись, как воробьи в дождливую погоду. Порой Элинор удивлялась про себя, почему она тан боялась их когда-то.

Приезжая в Ларквуд, она часами гуляла по парку или читала в библиотеке – сумрачной комнате, где господствовал запах старой бумаги, смешанной с призрачным дымом сигар. Особо ценных книг там не было, но зато имелись полные собрания сочинений многих популярных романистов девятнадцатого века, старые атласы, ветхие справочники и много ящиков с семейными документами.

Как-то раз, августовским вечером, когда небо грозно налилось пурпуром, а воздух был зловеще тих, Элинор наткнулась на старинные хозяйственные книги. Самая старая из них, датированная 1712 годом, содержала записи еженедельных расходов на содержание дома, разнесенные по тринадцати колонкам, – так же, как и годовой бюджет. В другой безупречным каллиграфическим почерком было записано, какие блюда и в каком количестве заказывались на кухне в каждый конкретный день. В третьей – до последнего пенса указывалось жалованье, выданное когда-то прислуге, в списке которой имелись разделы „Домашняя прислуга", „Прачки", „Конюшие", „Выжлятники", „Лесничие" и „Садовники". В „Погребной" книге отмечалось, какие вина закупались и когда они были выпиты. Совершенно очарованная находкой, Элинор погрузилась в чтение.

Она оторвалась от книг, лишь когда в библиотеку вошла ее свекровь.

– Посмотрите, что я нашла!

Элинор показала ей небольшого формата, но очень толстую книжку в переплете из зеленой кожи, которая так потемнела от времени, что казалась почти черной, за исключением протершихся и оборванных уголков.

– О, это дневник Рэчел О'Дэйр – одно из наших фамильных сокровищ. Она жила при королеве Елизавете. В этой книге встречаются интересные рецепты. В те времена рецепты стоили дорого, так что их приобретали по одному. Я припоминаю, что способ приготовления блюда из гороха с беконом и рубленым луком обошелся Рэчел в целую гинею. Разумеется, у нее была и своя семейная книга рецептов, специально переписывавшаяся для каждой из ее дочерей, когда те выходили замуж.

Элинор полистала тонкие, хрупкие страницы.

– Представьте себе, тут есть рецепт, как засахаривать цветы!

– Да, мы до сих пор пользуемся им для приготовления засахаренных фиалок, примул и розовых лепестков. Кроме того, у Рэчел есть неплохие идеи, как использовать цветы в салатах.

– Я хочу приготовить что-нибудь по этим рецептам, – сказала Элинор. – Можно, я возьму книгу в свою комнату, чтобы переписать кое-что?

– Разумеется.

Вернувшись в голубую спальню, отведенную ей и Билли, Элинор принялась читать, бережно переворачивая ломкие страницы. Шаг за шагом она погружалась в жизнь леди Рэчел, в события, происходившие более трехсот лет назад. Леди Рэчел описывала в дневнике каждую мельчайшую подробность своей сельской жизни, каждую семейную ссору и примирение, каждое пари, проигранное ее мужем, каждое платье, купленное им для нее, каждую игру, в которую играла со своими детьми, каждую неприятность с прислугой, каждый случай, когда ею овладевала „черная меланхолия". Она рассказывала обо всем, что случилось на ярмарке, на Страстной неделе, на Пасху и другие праздники. Однажды леди Рэчел была представлена королеве, когда Ее Величество приезжала погостить в одно из соседних поместий, хозяин которого, стремясь оказать достойный прием августейшей особе, чуть не разорился.

Когда подошло время одеваться к обеду, Элинор добралась, наконец, до рецепта засахаренных цветов и принялась расшифровывать затейливый почерк и старинное правописание леди Рэчел О'Дэйр.

– Что, думаешь открыть кондитерскую? – спросил Билли, заглядывая ей через плечо.

– Нет. Просто переписываю рецепт из старого дневника.

Стоя позади нее, Билли перевернул несколько страниц потрепанной зеленой книги.

Продолжая торопливо писать, Элинор рассказывала:

– У нее очень своеобразное чувство юмора. Мне даже показалось, будто я была с ней знакома. Этот дневник – словно письмо от старой подруги. Я знаю всех друзей и приятельниц Рэчел, знаю даже, что она недолюбливала своего свекра.

– Он и впрямь был довольно несимпатичным типом, – отозвался Билли, зевая. – Ему пришлось быстренько убраться из Западной Ирландии после того, как он выболтал кое-какие секреты англичанам. Он был своего рода коллаборационистом. А в общем-то, просто трусливой свиньей. – Он снова заглянул ей через плечо. – Безумно трудно читать это. Какая-то паутина вместо строчек и чудовищная орфография.

– Просто нужно немножко терпения. Вот послушай, – и Элинор стала медленно читать: – „Нынче я прогуливалась по саду с пастором, и мы беседовали о венчании Джоан, ждать коего уж недолго. Шедши назад под зелеными листьями, пастор усмотрел спелыя, черныя вишни, и мне не оставалось иного, как посулить ему целую корзину оных. Тогда он заговорил о предстоящем здесь пиршестве. Взор его вновь выразил некую алчность, когда я посулила, что оное будет великолепно.

„Какие яства будут подаваться?" – спрашивает он. „На кухне намедни устроены пять вертелов для мяса, – отвечаю я. – А помимо, поданы будут лебедь жареный, дичь разварная и множество малых пташек. Также немалое число щук и лососей с пышными, горячими мясными пирогами и один холодный, с живыми жаворонками, дабы причинить испуг всем дамам, и оныя вскинулись бы и принялись кричать…"

– Продолжай, продолжай, – проговорил внимательно, слушавший Билли.

– Я рада, что тебе это тоже нравится. Вот послушай еще про этого обжору-пастора, – и Элинор снова принялась с энтузиазмом читать: —,А сладости будут ли?" – спросил пастор. „Такие, каковых вам и не доводилось отведать, – посулила я, – все из особой книги моей матушки о приготовлении кремов, и сливок взбитых с вином и сахаром, и желе, и пудингов. А помимо, мой особый пирог с плодами и приправами". „А пития?" – спрашивает пастор, и я излила для него из своих уст целые потоки кларетов, доставленных из Франции, и белого гишпанского вина, и меда, и иных питий, на плодах и травах настоянных, кои уготовлены нами для оного пиршества. Тут он облизнул свои губы, мысля, верно, о яствах, мною названных, или же об иных утехах, уж того я не ведаю".

– Что значит „об иных утехах"? – спросил Билли.

– Насколько я мыслю, речь идет о любви.

– Не говори „я мыслю".

– Прости, Билли, – привычно ответила Элинор. Она не стремилась отделаться от своего среднезападного произношения, однако старалась не употреблять в своей речи американских выражений, поскольку Билли не одобрял этого, а англичане их не понимали.

– А сейчас оставь эту книгу и одевайся к обеду. Ты ведь знаешь, что мама будет недовольна, если мы не спустимся в столовую прежде, чем перестанет звонить гонг.

Вторник, 11 августа 1936 года

Возвращаясь из Ларквуда домой, на Эрлз-Корт-сквер, Билли пребывал в мрачном настроении. Каждая поездка в родовое имение напоминала ему о том, что оно, вместе с остатками состояния, перейдет в свое время к его старшему брату, тогда как ему самому не достанется ровно ничего.

Как только они прибыли домой, шестнадцатилетний Эдвард ушел к себе – в комнату, которую родители снимали специально для него этажом выше. Элинор открыла окно в гостиной и, облокотившись на подоконник, посмотрела вниз. По площади гулял легкий ветерок, доносивший запахи пыли, нагретой солнцем травы и конского навоза.

Билли налил себе полстакана виски и сел в обитое ситцем продавленное кресло. Некоторое время он сидел молча, потом негромко произнес:

– Все равно рано или поздно мне придется сказать тебе. Меня уволили.

Нарочитая бесстрастность его голоса не могла скрыть прорвавшейся в нем нотки горечи. Ошарашенная Элинор обернулась:

– Билли! Что ты говоришь? Но почему?

– Когда журналиста вышибают с работы, утешает его прежде всего мысль о том, что причина увольнения, может быть, вовсе никак не связана с качеством его работы. Просто у „Глоб" теперь новый главный редактор, и он собирается привести с собой свою собственную команду. – Билли снова помолчал, потом добавил, словно бы между прочим: – Думаю, я уже не буду пытаться устроиться в какую-нибудь газету.