Сёстры Чан-Нют - Тень принца

• Название: Тень принца
• Автор: сёстры Чан-Нют
• Издательство: Амфора
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00364-2, 2-87730-654-2

Мандарин Тан приехал в столичный Тханглонг в поисках книг, необходимых ему для ведения дел в отдаленной провинции. Но вместо этого ему приходится заниматься поисками таинственного серийного убийцы, зарезавшего свои жертвы весьма артистично. Чтобы понять мотивы безжалостного убийцы, мандарин Тан погружается в странную атмосферу столичной жизни…

---

Увлекшись на миг рисунком, принц Буи пришел в себя и попробовал, достаточно ли остер серебряный кончик его ногтя. Он заказал его у известного ювелира — точно по мерке собственного ногтя, — и получилось художественное чудо убийственной красоты. И пока наложница кусала губы, чтобы не закричать от боли, принц проводил ногтем по черным извивам, переходящим в нижней части спины в линию, неспешно огибавшую ягодицы и распадающуюся на множество разветвлений, чтобы позже воссоединиться с первоначальной. Металлический ноготь чертил по коже без малейшего сопротивления — так джонка скользит по тихой реке, так кинжал распарывает сверток шелка. Первоначальная линия следовала своим непредсказуемым изгибам, исполненным элегантности, но черные чернила уступили место киновари, клейкой и блестящей — с запахом свежей крови.

Повторив переплетения листьев, превращающихся в бушующие волны, исполненные неподражаемого вдохновения, принц Буи вдруг замер, подняв ноготь в воздух и удивляясь самому себе. Страсть — хотя он этого боялся — не исчезла.

Мотылек покинул миндальную ветку и полетел к масляной лампе, бросавшей чарующий свет, колеблемый ветром. Он сел на ажурный абажур, отделявший его от желанного пламени, и замер в неподвижности, в равновесии между жизнью и смертью, но мягкое тепло и искры расплавленного золота скоро убедили его броситься к их источнику. Мгновенной вспышкой он закончил свое скоротечное существование в этом мире.

От треска пламени, пожравшего крошечное существо, мандарин Кьен поднял голову — как раз вовремя, чтобы увидеть, что от насекомого не осталось ничего, кроме щепотки черной пыли. Он вздохнул и отодвинул толстые дела, которые перелистывал до этого.

Инспектора общественных работ, посланные им на защищающую окрестность дамбу, вернулись этим вечером с тревожными новостями. Он сам высказывал беспокойство по поводу того, что в каналах слишком много ила, но принц Буи отвернулся, пожав плечами, как человек слишком занятый, чтобы обращать внимание на грядущие опасности. Однако наводнение угрожало не только столице, но, в первую очередь, и всей сельской местности. Разве оно не принесет новое бедствие крестьянам? Но что значит для принца жизнь крестьян? Румянец гнева окрасил щеки мандарина Кьена, и он решил, как только будет свободное время, поехать осмотреть плотины и каналы за городом.

Была уже глухая ночь, и в обезлюдевшем тихом суде он внезапно почувствовал себя одиноким. Перед ним лежало много дел, каждое надо было рассмотреть и предложить соответствующее наказание — не слишком суровое, он презирал деспотизм, но ни в коем случае и не слишком легкое — иначе можно потерять контроль над населением. И конечно, справедливое, ведь для того он и был назначен на важный пост Главного помощника Исполнителя Справедливости. Принц Буи и Император доверяли ему решение судебных дел.

У мандарина Кьена была двусмысленная улыбка, воплощавшая свойственное ему сомнение. В глубине души он был уверен, что понимает, что такое справедливость, но с другой стороны, он не видел места для нее в этом испорченном мире. Двойственность была в самой природе вещей: с одной стороны — подневольный люд, обреченный служить, с другой — амбиции все более наглых вельмож. Как при таком положении вещей воплотить понятие о справедливости, цель которой — сделать общество более стабильным. Он знал на собственном опыте глубину страданий народа, но он был также уверен, что от бедных не приходится ждать предложений о том, как сделать жизнь более справедливой. На что следует больше обращать внимания в этой развращенной столице — на стоны бедных или на захватнические войны, которые затевали ненасытные вельможи? Чтобы оказаться на нужной, выгодной стороне, следует быть настороже, но бедные никогда не были в выигрыше. Господину Дэй была уготована самая жестокая участь, мандарин Кьен хорошо знал это, потому что сам вынес ему приговор — по зрелом размышлении, вдвоем с принцем Буи. Погибнуть и погубить весь свой род — вот наиболее трагическая доля, так как уничтожение потомков означало прекращение культа предков, что неприемлемо для конфуцианца. Это был показательный приговор, вынесенный в назидание и призванный прекратить любые попытки восстания против Императора, поэтому мандарин Кьен считал его справедливым, хотя и кровавым. Невозможно не покарать вельможу, вставшего на сторону крестьян, — это прямое предательство, которое, несомненно, угрожало самим основам Империи.

И все-таки что-то внутри мешало ему радоваться этой сокрушительной победе над восставшими. Он сам разве не сделал все возможное, чтобы выбраться из грязи и достигнуть поста, который решал многое в государстве? Ведь и Тан, его друг, тоже выбрался из низов и стал губернатором целой провинции! Они оба, жертвуя многим, смогли подняться по иерархической лестнице и стали неотъемлемой частью имперской элиты; почему же тогда он чувствует себя таким одиноким в эту ночь? Он задумался о том, проводит ли мандарин Тан одинокие ночи, задавая себе подобные вопросы, ответы на которые известны только ему.

В этот глухой час, оказавшись наедине со своей совестью, он задал себе извечный вопрос — о моральной основе правоты правителя. Как следовать стремлению к справедливому суду, если принц Буи, помощником которого он был, следовал своим импульсам? И не личное ли соперничество, по сути дела, подтолкнуло принца к желанию погубить господина Дэй? Как в этих условиях достичь всеобщей гармонии, которая приведет к процветанию мира?

Мандарин Кьен откинулся на спинку стула, обхватив руками затылок. Золотой свет сгладил складки лица, придав ему непривычно мягкое выражение. В час Вола, когда кругом царила тишина, министр утратил суровость, вызывавшую страх, и его взгляд стал каким-то нездешним, как в годы учебы.

Сколько раз они спорили о будущем, он и его друзья! Проглотив, бывало, пустой суп в перерывах между занятиями, они предсказывали себе блестящее будущее, соответствовавшее амбициям каждого. Студент Тан, конечно, знал, что ему удастся блестяще сдать экзамены — его не волновали предсказания, — и все же, повинуясь какому-то предрассудку, он не переставал взывать к Богине, как будто она могла ниспослать ему знания, которыми он уже и так обладал. Его поведение, смахивавшее на ложную скромность, раздражало юного Кьена, к тому же он не разделял бессмысленных страхов крестьянского паренька, которому казалось, что любое слово может оскорбить божество, живущее в камне или травинке. Что же касается студента Кьена, он верил только в одно: успех достигается сверхчеловеческими усилиями, без них бедняку вроде него вряд ли удастся вырваться из родной среды и завоевать достойное место в мире. Это убеждение заставляло его заниматься без роздыху ночь за ночью, не засыпая даже тогда, когда Тан закрывал свои книги и предавался молитвам богине успеха, не забывая и о других божествах, которые могли его случайно услышать. Молодой Кьен был одарен, и напряженная работа сделала из него исключительного студента. Уверенный в своем интеллекте, как, впрочем, и в уме друга Тана, он был убежден: однажды они займут значительные посты в имперской иерархии, нуждавшейся в таких людях. Студент Кьен давно завидовал положению их друга принца Хунга — ему светило безоблачное будущее, ведь он родился во влиятельной семье и был одарен совсем не ординарным умом. Ему, обладающему живой натурой, ничего не стоило успешно пройти трехгодичные экзамены, а если бы он даже потерпел неудачу, ему все равно было обеспечено выдающееся положение в обществе благодаря безупречному происхождению и родству с императорской семьей.

Мандарин Кьен нахмурился, взгляд его, остановившийся на свете масляной лампы, стал грустным, проецируя на расплывчатые отсветы воспоминания, теснившиеся в сердце. Он снова увидел не заботившегося о прическе, своенравного юношу, чьи движения были легки, как в танце. Не было ничего, в чем бы ему отказала Богиня в ее бесконечной щедрости: ни в проницательных глазах, погружавшихся порой в странные мечты, куда за ним не могли следовать товарищи с более умеренным воображением; ни в улыбке, рождавшейся сначала во взгляде и лишь потом появлявшейся на губах. Его любили — и он сам, и мандарин Тан — за щедрость и дружбу. Для него не существовало общественного неравенства. Он был рожден для трона, но погиб слишком рано, править ему было не суждено. Кьену вспомнился и тот незабываемый вечер, когда они трое должны были явиться миру в качестве победителей конкурса. В торжественной атмосфере, к которой примешивались трудноопределимые чувства — гордость и удивление, амбиции и сожаления — распорядитель поздравил их от имени Императора. Потом состоялся банкет, на котором они присутствовали уже в качестве лауреатов, несмотря на еще мальчишеские лица. Пир был наградой, щедрым подарком Сына Неба, отметившего их выход в мир дипломатии и юриспруденции. Юный Кьен с восторгом рассматривал пышные одеяния сановников, облаченных в шелк и парчу, ему не сиделось на месте, он вскакивал при каждом ударе барабана, отмечавшего конец очередной речи. В зале торжеств он поражался изяществу колонн из самшита, освещенных сотнями красных и золотых фонариков. По колоннам ползли резные змеи, их чешуя блестела при свете огней. На возвышении, покрытом малиновым бархатом, восседали высшие чины: мандарин с роскошным веером в руках, отвечающий за соблюдение этикета, соседствовал с главой верховного суда. Музыканты извлекали мелодичные ноты из своих инструментов, звуки флейты прекрасно сочетались с резкими аккордами цитры. Толпа слуг в одеяниях с разрезом вносила изысканные редчайшие блюда, стрижиные гнезда соперничали со слегка припущенными голотуриями. Кьен смотрел на других лауреатов, пораженных роскошью церемонии, и мысленно назначал их, как и себя, на самые высокие посты Империи.