Сергей Каширин - Полет на заре

• Название: Полет на заре
• Автор: Сергей Каширин
• Издательство: Военное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

В этой книге многое на первый взгляд может показаться преувеличенным для занимательности: военные летчики, о которых рассказывается в ней, часто попадают в крайне опасные положения, но из любой обстановки выходят победителями. Вместе с тем все эпизоды достоверны и большинство героев названы их настоящими именами. Они и сегодня служат в армии, свято храня боевые традиции своих отцов и дедов.

В недавнем прошлом автор книги сам был военным летчиком, летал на многих современных самолетах. Он рассказывает о людях, с которыми вместе летал, совершал подвиги, встречался во время творческих командировок.

---

— Да ты взгляни на свои «грабли»! — нервно засмеялся Сафронов.

Битюцкий поднял руки. Кисти и в самом деле напоминали грабли: уставшие от огромного напряжения пальцы словно одеревенели, не сгибались.

— Сейчас, сейчас я спиртом, — засуетился врач.

— Зачем добро портить? — усмехнулся Битюцкий. — Лучше того… вовнутрь.

— Он еще шутит! — возмутился врач. — Шутит, перешагнув грань невозможного. В машину давайте!..

А через несколько дней Битюцкий катапультировался опять. И снова первым в группе.

За тот, ставший памятным на всю жизнь, прыжок Битюцкого наградили наручными часами. На них были выгравированы слова: «За хладнокровие и мужество при катапультировании».

Так же хладнокровен и смел был Битюцкий и в полетах. Уж на что обычно сдержан в похвалах командир части, но и тот, проверив его технику пилотирования при самом жестком минимуме погоды, сразу проникся к нему симпатией и сказал, что из него, если не зазнается, будет отличнейший перехватчик со своим почерком.

Битюцкий из тех людей, кто зазнаваться просто не умеет. К тому же его не очень-то и хвалили. Инструкторы за все элементы полетов, как правило, ставили ему «пятерки», но почему-то каждый раз, разрешая самостоятельный вылет, предупреждали:

— Только без отсебятины.

— Понял, — говорил Битюцкий и… «порол отсебятину». Чуть что — в эфире раздавался голос руководителя полетов, который, назвав его индекс, приказывал:

— Меньше скорость!.. Плавнее!..

— Понял, — отвечал Битюцкий.

Но если он заходил на посадку, то непременно с «истребительским» профилем выравнивания, а если атаковал воздушную цель, то обязательно применял самый дерзкий маневр. Дистанции сближения с «противником» летчик не нарушал, но подчас казалось, что он вот-вот столкнется с ним. Доставалось ему после на разборах полетов, но выяснят все детали, дешифровав пленку фотопулемета, — никаких отклонений от нормативов, просто расстояние до цели было таким малым, о котором говорят «предельно допустимое».

— А мы уже думали — ты на таран пошел, — говорил Ивану Валентин Орел.

Сам прирожденный летчик, командир звена капитан Орел любил Битюцкого за истребительную хватку, но это, впрочем, не мешало ему подтрунивать над сослуживцем. Таков уж он по характеру, стихотворец и баснописец Орел: остер на язык, скор на шутку.

— Тебе какие часы вручили? — улыбался он. — Со звонком? Вот и заводи, как будильник, чтобы знать, когда выходить из атаки.

Битюцкий не носил часы-награду, — очевидно, дорожил ими. Орел и это заметил.

— Бережешь или скромничаешь? — допытывался он.

— Угу, — усмехался Иван. — Берегу. Рифмуется? То-то. Не один ты у нас в стихах кумекаешь.

Вообще-то Битюцкий не прочь был, наверно, и похвалиться наградой. Лестно все-таки, если тебя отмечают. Летая мастерски, Иван быстро стал летчиком первого класса, держался в кругу сослуживцев уверенно, независимо и при случае говорил, что у него, мол, кое-чему могут и орлы поучиться, хотя они и в командирах ходят. Однако с течением времени он становился все более сдержанным, даже замкнутым. Как-то после одного рискованного полета он около месяца был вообще не в себе. Будто его из колеи выбили. Впрочем, как ему было оставаться спокойным, если выходило так, что он в одно и то же время вроде бы и герой, и разгильдяй.

— Ну и заварил же ты кашу! — воскликнул Орел.

— Так уж получилось, — отмахнулся Иван.

А получилось вот что. В один из пасмурных дней Битюцкий обозначал своим самолетом цель. Когда задание было выполнено, он, идя за облаками, взял курс на ближайший аэродром, где должен был произвести посадку. На некотором удалении за ним шли еще два истребителя. И вдруг летчики увидели, как машина Битюцкого взмыла кверху, одним махом набрав до полукилометра высоты, затем так же круто метнулась вниз и опять вверх.

Ведомые шарахнулись в стороны. Небезопасно находиться вблизи от беспорядочно мечущегося на звуковой скорости истребителя. А каково же тому, кто находится в кабине?

— Что случилось? — запросил по радио идущий рядом Валентин Панасенко.

Битюцкий не отвечал. Ему было не до того. Обеими руками вцепившись в ручку управления, он пытался удержать взбесившуюся машину, заставить ее повиноваться. Огромные перегрузки то впрессовывали его в сиденье, то отрывали так, что казалось, вот-вот лопнут привязные ремни.

Летчик ни на мгновение не потерял самообладание, хотя голубое небо то и дело меркло перед его глазами, становилось темно-серым: так сильна была перегрузка. У него хватило выдержки, и внимания, и находчивости, чтобы удерживать истребитель от диких прыжков, прибавлять обороты двигателям, когда падала скорость, убирать их при внезапных переходах в почти отвесное пике, чтобы не создать разрушающих перегрузок, выпускать в нужный момент тормозные щитки и следить во время этой невообразимой свистопляски за приборами. Подчинив наконец непослушный самолет своей воле, он определил причину, которая привела машину в такую судорожную агонию, и сообщил о ней на землю.

— Как сейчас с управлением? — запросили с аэродрома.

Рули крена работали нормально. Стабилизатор встал в положение «Малое плечо». Доложив об этом, Битюцкий как можно бодрее добавил:

— Держусь!

Минуты две в связь с ним никто не вступал. Там, на стартовом командном пункте аэродрома, к которому он продолжал вести свой захандривший самолет, очевидно, совещались. Ведь при заходе на посадку стабилизатор должен находиться в положении «Большое плечо», а он недвижим на «малом». Какая же последует команда?

Вместо команды Битюцкий снова услышал тот же запрос:

— Как с управлением?

«Тянут время, — с досадой подумал летчик. — Эх, не свой все-таки аэродром, вот и колеблются больше, чем я здесь, в воздухе, на неисправной машине».

— Держусь, — подчеркнуто спокойно ответил он. Истребитель пожирал пространство. Облачность уже осталась позади, небо вокруг было таким чистым, что Битюцкий увидел с высоты аэродром, к которому шел, и опознал его. Но никаких указаний оттуда все еще не поступало. Тогда он опробовал, как машина слушается руля глубины, и перевел ее на снижение.

Планируя, он заколебался. В нем боролись противоречивые чувства. Поскольку вести скоростной истребитель на посадку с неисправным стабилизатором опасно, то ему, конечно же, можно катапультироваться. Так не сделать ли это, пока позволяет высота? Но, с другой стороны, было чертовски жаль замечательную машину. Какой же летчик, если он действительно летчик, а не паникер, оставит свой самолет, не исчерпав до предела всех возможностей спасти его. И еще очень хотелось Битюцкому привести самолет на аэродром для того, чтобы инженеры смогли определить, почему в полете на нем возникла неисправность в системе управления. А выбросишься с парашютом — истребитель от удара о землю взорвется. И тогда никто уже не узнает, что же стряслось со стабилизатором.

Никаких указаний Битюцкому так и не поступило. Это могло означать лишь одно: принимай решение на свой страх и риск. Хочешь — бросай, хочешь — сажай. Не отважился все-таки тот, незнакомый Битюцкому руководитель полетов, с которым он сейчас держал связь, взять на себя ответственность за «чужого» летчика. Или просто растерялся. А высота, нужная для катапультирования, была между тем потеряна. Тогда Битюцкий вдруг успокоился: прыгать поздно, значит…

— Обеспечьте посадку с ходу! — радировал он, и запрос его прозвучал как приказание.

С этого момента летчик пилотировал машину с особым хладнокровием и расчетливостью. Он знал, как будет вести себя истребитель с «забастовавшим» стабилизатором, когда начнет гаснуть скорость, знал, что при выпуске шасси самолет «потянет на нос», а это опасно на малой высоте: можно врезаться в землю. Поэтому он установил пологий угол планирования, а шасси и закрылки выпускал одновременно, чтобы не раскачать и без того неустойчивую в воздухе машину.

И все же в последние секунды чуть не случилось непоправимое. Истребитель опять перестал слушаться руля глубины.

— Сажай! — приказал руководитель полетов. Битюцкий и рад был бы создать самолету посадочное положение, но машина не повиновалась. Она ткнулась передним колесом в землю, не дотянув до бетонированной полосы несколько сот метров.

Такое приземление грозило аварией. Однако все обошлось благополучно. Случайно?

— Считай, повезло, — говорил впоследствии Битюцкому капитан Орел. — Крупно повезло. Не иначе, в рубашке родился.

Сам Иван думал по-иному. Во-первых, он повел машину к земле с небольшой скоростью и с пологим углом снижения. Во-вторых, сразу же после приземления начал тормозить, поэтому машина не отскочила от земли. Если бы взмыла — сваливание на крыло и…

К чему ведет падение, удар о землю, пояснять не надо. Битюцкий, избежав катастрофы, заставил себя не вспоминать о грозившей беде. Он спокойно отрулил самолет с посадочной полосы на стоянку, но вдруг стало трудно дышать, будто на плечи легла неимоверная тяжесть. Иван резким движением открыл кабину, жадно глотнул холодный, пахнущий землей воздух и обессиленно откинулся на спинку катапультного сиденья.