Харуки Мураками - Пинбол-1973

• Название: Пинбол-1973
• Автор: Харуки Мураками
• Жанр: Современная проза

Мураками — самый известный из ныне живущих японских писателей, автор полутора десятков книг, переведенных на многие языки мира. «Пинбол 1973» — второй роман «Трилогии Крысы», знаменитого цикла писателя, завершающегося «Охотой на овец» и продолженного романом «Дэнс, Дэнс, Дэнс».

---

Он показал записи. Действительно, в нашем районе осталась неохваченной только моя квартира.

— Что именно вы хотите сделать?

— Очень простую вещь. Снять щит, отсоединить провода и подключить к новому. Делается за десять минут.

Я еще немного подумал и покачал головой.

— Меня и нынешний щит устраивает.

— Так ведь у вас старая модель!

— Ну и пусть будет старая.

— Как же это? — Он задумался. — Понимаете, тут не так все просто. Из-за вас могут люди пострадать!

— Каким образом?

— Распределительные щиты у всех подключены к главному компьютеру на станции. И вот от вас одного станут приходить не такие сигналы, как от других. Вы понимаете, что тогда начнется?

— Понимаю. Надо увязать железо и программы, да?

— Хорошо, что понимаете. Может, позволите войти?

Сдавшись, я открыл дверь и впустил его.

— А зачем мне в квартире распределительный щит? — поинтересовался я. — Почему бы ему не висеть в каком-нибудь служебном помещении?

— Так повелось, — сказал монтер, тщательно изучая кухонную стену в поисках щита. — Кстати, распределительные щиты всех раздражают. В хозяйстве их не приспособишь, да и громоздкие они.

Я покивал. Он залез в носках на стул и стал обследовать потолок. Ничего у него не находилось.

— Кладоискательство какое-то! — пожаловался он. — Вечно так запихают, что и не догадаешься, куда. Наказание одно. Или еще какое-нибудь пианино дурацкое придвинут и куклу в коробке поставят, чтобы загородить. Придумывают всякое...

Я не спорил. Придя к выводу, что на кухне щита нет, монтер отправился в большую комнату.

— Вот я недавно в одной квартире был, — говорил он, открывая дверь. — Так они свой щит в такое место засунули... Уж на что я...

Слова застряли у него в горле. На огромной кровати в углу, оставив мою середину пустой, лежали две одинаковые девчонки, до подбородков накрытые одеялом. Секунд пятнадцать ошарашенный гость не мог издать ни звука. Девчонки тоже молчали. Я должен был что-то сказать.

— Это монтер... Он нам телефон починит.

— Очень приятно! — сказала та, что справа.

— Милости просим! — добавила та, что слева.

— Ага, — сказал монтер. — Спасибо...

— Он нам распределительный щит поменяет, — сказал я.

— Распределительный щит?

— Это что еще такое?

— Это устройство, которое управляет телефонной линией.

— Непонятно! — сказали обе. Я переложил объяснение на монтера.

— Ну, — сказал он, — одним словом... Там собрано несколько проводов... Как бы это объяснить... Скажем так: есть мама-собака, и у нее несколько щенков. Это вам понятно?

— ?

— Непонятно!

— Да как же... Ну вот: мама-собака, у нее щенки, она их кормит. Если мама-собака умрет, то щенки умрут тоже. И когда мама-собака уже готова помереть, мы эту маму берем и меняем на новую!

— Какая прелесть!

— Просто чудо!

Мне тоже понравилось.

— Именно для этого я сегодня и пришел. Очень сожалею, что помешал вашему сну.

— Ничего страшного.

— Интересно будет посмотреть.

В облегчении монтер вытер полотенцем вспотевший лоб и оглядел комнату.

— Теперь надо щит искать.

— А чего его искать? — сказала правая.

— Он в стенном шкафу, — добавила левая. — За доской, ее отодрать надо.

— Эй, откуда вам это знать? — удивился я. — Таких вещей даже я не знаю!

— Так ведь это распределительный щит!

— Кто ж его не знает?

— Вы меня доведете, — сказал монтер.

Минут за десять работа была сделана. Близняшки сдвинулись вплотную и все это время о чем-то шушукались и хихикали. Это сбивало монтера с толку — ему несколько раз пришлось начать сначала. Когда он закончил, девчонки зашуршали под одеялом, натягивая футболки и джинсы, а потом отправились на кухню варить всем кофе.

Я предложил монтеру остатки датских булочек. Он страшно обрадовался и принялся их уминать.

— Спасибо. А то я с утра ничего не ел.

— Что, жены нету? — спросила 208.

— Почему нету, есть. Только ее в воскресенье не добудишься.

— Ничего себе! — 209.

— Будто это я сам придумал по воскресеньям работать!

— Может, вам яиц отварить? — спросил я в порыве сочувствия.

— Да нет, не надо... Что вы будете из-за меня...

— Почему из-за вас? Мы и себе заодно сварим.

— Эх, уговорили! В мешочек, пожалуйста...

Монтер чистил яйцо и продолжал разговор.

— Я за двадцать один год в разных квартирах побывал. Но такое впервые вижу.

— Что именно? — спросил я.

— Ну, как... Чтобы кто-то спал сразу с двумя, да еще и с близнецами. А это... По мужской-то части тяжело, наверное?

— Не тяжело, — ответил я, прихлебывая кофе из второй по счету чашки.

— Правда?

— Правда.

— Он у нас молодец! — сказала 208.

— Зверь просто! — 209.

— Доведете вы меня, — сказал монтер.

Похоже, мы его действительно довели. Иначе бы он не забыл у нас старый распределительный щит. А может, это он так расплатился с нами за завтрак. Как бы там ни было, девчонки играли этим щитом целый день. Одна превращалась в маму-собаку, другая в щенка — и обе беседовали о какой-то абракадабре.

Не обращая на них внимания, я решил посвятить вторую половину дня взятым на дом переводам. Наши студенты сдавали сессию, им было не до подстрочников, поэтому работы накопилась целая гора. Поначалу дело шло резво, но часов с трех темп начал падать, словно во мне сели батарейки, — а уж к четырем я иссяк окончательно. Не мог продвинуться ни на строчку.

Облокотившись на покрытый стеклом стол, я выпустил струю сигаретного дыма в потолок. Дым медленно клубился в мягком свете, как эктоплазма. Под стеклом лежал календарик из банка. «Сентябрь, 1973»... Сон какой-то. Я даже и не знал, что может существовать такой год, «семьдесят третий». Сама мысль о таком годе почему-то казалась неимоверно смешной.

— Что случилось? — спросила 208.

— Устал как черт. Кофе сделаете?

Они кивнули и ушли на кухню. Одна принялась с хрустом молоть зерна, другая вскипятила воду и нагрела чашки. Мы сидели рядышком на полу под окном и пили горячий кофе.

— Не получается что-нибудь? — спросила 209.

— Типа того.

— Совсем слабенький. — 208.

— Кто?

— Распределительный щит.

— Мама-собака.

Я вздохнул глубоко-глубоко.

— Серьезно?

Они закивали.

— Скоро умрет.

— Да.

— Что же нам делать?

Они замотали головами.

— Не знаем!

Я молча закурил.

— Слушайте, может нам пойти погулять? Сегодня воскресенье, в гольф играли, наверное, мячиков потеряли много...

Еще час мы играли в трик-трак, а потом перелезли через проволочную сетку на пустое вечернее поле для гольфа. Я два раза просвистел «Как спокойно в деревне» Милдред Бэйли. «Хорошая песня!» — похвалили девчонки. Но ни одного мячика нам не попалось. Бывают такие дни. Не иначе, высшая категория соревновалась — у них мимо ничего не летит. А может, хозяева поля завели специальную собаку, натасканную на мячики. Так ничего и не найдя, мы пали духом и вернулись домой.

4

В самом конце длинного, извилистого мола одиноко стоял маяк. Он управлялся на расстоянии и был невелик — метра три в высоту. Им раньше пользовались несколько рыбацких лодок — пока море не загадили настолько, что вся рыба ушла от берегов. Порта же здесь никакого не было, несмотря на маяк. Когда-то на этом берегу лежали лодки — их поднимали сюда лебедкой по деревянным жердям. Невдалеке стояли три рыбацких дома. Мелкая рыбешка, наловленная утром среди волноломов, сушилась в ящиках.

Безрыбье, незаконность построек на муниципальной территории и вздорные требования соседей, недовольных рыбацкой деревней в черте города, сделали свое дело — рыбаки ушли. Это было в шестьдесят втором году. Куда они ушли, не знал никто. Три хибары снесли, а лодки даже не добрались до свалки — лежали в рощице поблизости, и в них играли дети.

Оставшись без рыбаков, маяк стал обслуживать яхты, курсирующие вдоль берега, и грузовые суда, заходящие в бухту переждать туман или тайфун. Кое на что он все-таки еще годился.

Черный силуэт маяка напоминал поставленный на землю колокол. Или же спину человека в глубоком раздумье. После захода солнца, когда в легких сумерках еще плавала голубизна, колокольная проушина загоралась оранжевым и начинала медленно вращаться. Маяк умел точно уловить правильный момент. Будь то на дивном закате или в туманной пелене дождя — он всегда схватывал единственно верную секунду. Ту секунду, когда свет уже перемешан с сумерками и сумерки вот-вот победят свет.

В детстве Крыса часто приходил сюда вечером — только для того, чтобы понаблюдать за этим моментом. Если волны были невысокими, он шел к маяку, пересчитывая на ходу старые каменные плиты. В прозрачной против ожидания воде можно было разглядеть стайки по-осеннему маленьких рыбок. Они делали круг-другой у мола, словно о чем-то прося, — и уплывали обратно в морскую глубь.

Дойдя, наконец, до маяка, Крыса усаживался на край мола и медленно глядел вокруг. По залитому синевой небу тянулись тонкие, словно проведенные кистью ниточки облаков. Синева была бесконечно глубокой — от такой глубины детские коленки невольно начинали дрожать. Так иногда дрожат от страха. Все было потрясающе отчетливым — и запах моря, и цвет неба. Крыса оглядывал панораму, подолгу останавливаясь на каждой детали, чтобы душа привыкла — а затем медленно оборачивался. И смотрел на свой мир, который теперь был полностью отрезан от него глубоким морем. Волноломы, белая полоска берега и зеленеющий сосновый лес казались сплющенными на фоне иссиня-черной горной гряды, которая четким профилем упиралась в небо.