Гарри Гаррисон - Самый замечательный автомобиль в мире

• Название: Самый замечательный автомобиль в мире
• Автор: Гарри Гаррисон
• Жанр: Научная Фантастика

---

— Н-нет, н-нет, н-ничего по-подобного. — Хароуэй поймал себя на том, что заикается, глубоко вздохнул и взял себя в руки. — Конечно, я там не был, я даже еще не родился… — Он подавил в себе желание истерически захихикать. Но мой отец много раз рассказывал мне об этом дне, так что я почти верю в то, что видел гонку своими собственными глазами. Какая ужасная катастрофа могла получиться, когда тот одиннадцатилитровый «Фиат» подрезал ваш «тип тринадцать» с мотором в тысячу триста двадцать семь кубических сантиметров и опрокинул его! Но ваш водитель, Феттуччини, выпал из машины очень удачно, и только пробка горловины радиатора отлетела в толпу…

— Пробка… Я так и знал! — сказал Маэстро, хлопнув ладонью по подлокотнику своего кресла на колесах. — Конечно, без нее не могло обойтись, ведь других незаконченных дел в Ле-Мане не было!

— Дедушка, прошу тебя! — взмолилась девушка, погладив старика по руке. Вы же обещали! — она обожгла Хароуэя гневным взглядом.

— Прошу прощения, я не хотел… Но, так или иначе, во всем этом нет ничего особенно интересного, если не считать того, что мой отец оказался именно тем человеком, которому эта пробка попала в голову.

— А-а, таинственный пострадавший наконец нашелся.

— Он не был по-настоящему травмирован; это была небольшая трещина, и он поднялся из постели менее чем через месяц. И он сохранил у себя пробку от радиатора — свое величайшее сокровище. У него совсем не было денег. Переезд в Европу — а он поехал специально, чтобы посмотреть гонки в Ле-Мане, — он отработал на пароходе. Так что его поместили в благотворительную больницу; именно поэтому вам так и не удалось найти его, хотя я знаю, сколько усилий вы приложили для того, чтобы найти раненого.

— Это было нечто мистическое: множество народу видело, как он упал, а потом все следы исчезли!

— Знаете, папа всегда был очень застенчив; он, наверно, даже не мог представить себе, что будет разговаривать с таким великим человеком, как вы. Когда он поправился, то смог кое-как вернуться в Соединенные Штаты, а после этого вся его жизнь переменилась. Он частенько говорил, что пресытился беспутной жизнью. Когда он встретил мамочку и они поженились, он работал на заправочной станции; через некоторое время он накопил достаточно денег, чтобы купить ее — это был его единственный в жизни серьезный поступок. Но он всегда был счастливым человеком. Он хранил пробку от радиатора в стеклянном ящичке, висевшем над камином. Эта вещь, пожалуй, самое первое из сохранившихся у меня воспоминаний — пробка от радиатора, и рассказы отца о ней. Я вырос под знаком этой пробки, мистер Беллини, и не будет преувеличением сказать, что она сформировала всю мою жизнь. Я любил автомобили, я изучал их, ходил в вечернюю школу, и вот сейчас я инженер-автомобилист и никогда в жизни не желал ничего другого. Не считая разве что встречи с вами. А в прошлом году папа умер, и его последние слова были: «Верни ее хозяину, сынок. Она, по совести, не принадлежит нам, и я знал, что ее когда-нибудь нужно будет вернуть, но всю жизнь не мог решиться пойти на это. Это твое дело, сынок, ты должен это сделать. Верни ее тому человеку, которому она принадлежит по праву».

Хароуэй раскрыл портфель, порылся в нем и извлек нечто, плотно укутанное во множество слоев полиэтилена. Один за другим он легкими почтительными прикосновениями разворачивал их, пока на свет не появилась старая пробка от радиатора — помятая, исцарапанная, но начищенная и сверкавшая, как драгоценный камень. Он подал ее Маэстро; тот прищурившись, повертел, ее перед глазами.

— Отличная медяшка, — сказал он и протянул предмет гостю. — Оставьте ее себе.

— Благодарю вас, — негромко проговорил Хароуэй.

Он снова тщательно завернул свою драгоценность в полиэтилен и осторожно опустил в портфель. — Большое спасибо вам и за то, что вы любезно согласились принять меня. — Он защелкнул портфель и крепко схватился за ручку. — Я не хотел бы тревожить вас больше… но, с вашего позволения, у меня есть еще один, только один вопрос, который я хотел бы задать вам, перед тем, как уйти…

— И что это за вопрос? — настороженно осведомился Маэстро. Он смотрел в окно, но видел перед собой только Ле-Ман в 1910 году. Если бы не тот неповоротливый «Фиат», его «тип тринадцать» наверняка одержал бы победу. Благодаря верхнему распределительному валу он мог давать 3000 оборотов в минуту…

— Знаете, он волновал меня на протяжении многих лет. Как вы думаете, если бы не этот несчастный случай, смог бы «тип тринадцать» занять первое место? В конце концов, с вашим новым верхним распределительным валом он мог давать три тысячи оборотов в минуту…

— Dio mio! — задыхаясь, воскликнул Маэстро. — Вы читаете мои мысли — я подумал именно об этом, причем теми же самыми словами!

— Нет, сэр, никакого чтения мыслей, а всего лишь многолетние размышления. Я имел только одно хобби, одно всепоглощающее увлечение: автомобили Беллини и гений Беллини.

— Весьма разумное хобби для молодого человека; ведь большинство молодежи нового поколения — бесхребетные бездельники, считающие механическую повозку с автоматическим переключением передач настоящим автомобилем! Задержитесь немного, мы с вами выпьем по бокалу вина. Вы ведь уже знакомы с моей внучкой Вирджинией? Это свет очей старика, несмотря даже на то, что она очень строга со мной. — Девушка пронзила его возмущенным взглядом, а он от всей души рассмеялся. — Не хмурься так, мой цветочек, от этого на твоем прелестном личике могут появиться уродливые морщины. Лучше принеси нам бутылочку «Вальполичеллы» сорок седьмого года и какие-нибудь склянки. Мы устроим сегодня небольшой праздник.

Они потягивали вино и разговаривали, и разговор касался только автомобилей — автомобилей Беллини, которые, по их обоюдному убеждению, были единственными автомобилями, достойными обсуждения. День склонился к вечеру. Хароуэя вынудили остаться к обеду (его не пришлось долго уламывать), и разговор продолжался: червячные передачи и рулевое колесо — под спагетти, полуцентробежные гидравлические многодисковые муфты — к мясу, а с десертом пошли толкатели клапанов. Это было в высшей степени удовлетворительное меню.

-..И вот доказательство, — объявил Хароуэй, вписывая последнюю формулу в длинный ряд уравнений, растянувшийся на всю длину ослепительно белой льняной скатерти. — Когда вы разрабатывали для «типа двадцать два» ваш шестнадцатиклапанный двигатель с четырьмя клапанами на цилиндр, то добились большего давления продувки при меньших по размеру клапанах — расчеты это наглядно подтверждают! Вы, конечно, предварительно провели математическое моделирование?

— Нет. Доказательства я оставил для других. Я знал, что у меня получится; можете назвать это интуицией.

— Не интуицией, а гениальностью. Беллини кивнул своей большой седой головой, принимая его слова как должное.

— А чем, по вашему мнению, я занимался последние десять лет? — спросил он.

— Ничем. Вы заперлись в этом замке, дав автомобильному миру больше, чем любой другой человек на свете.

— Вы правы. Но я, хотя и удалился от дел, все же устроил здесь маленькую мастерскую для всяких развлечений, проверки идей… Так, стариковское хобби. Я построил автомобиль…

Хароуэй весь побелел. Он привстал на ноги, конвульсивным движением смахнул на пол один из изумительных хрустальных бокалов, но даже не заметил, как драгоценное стекло с жалобным звоном рассыпалось возле его ног.

— Автомобиль… Новый автомобиль… — задыхаясь, выдавил он.

— Я подумал, что он мог бы вас немного заинтриговать, — с озорной усмешкой сказал Маэстро. — Смею ли надеяться, что вы не откажетесь взглянуть на него?

— Нет, дедушка, нет! — вспыхнула Вирджиния. На протяжении всего обеда она сидела почти безмолвно, так как беседа, похоже, не причиняла Маэстро никакого вреда, и ее обычная настороженность смягчилась, но это было уже чересчур. — Ты опять разволнуешься, доктор запретил тебе подходить к автомобилю еще по меньшей мере две недели…

— Молчать! — вдруг взревел старик. — Это мой дом, и я — Беллини. Ни один жирный чурбан, ни один из этих сладкоголосых шарлатанов не смеет указывать, что я могу и чего не могу делать в собственном доме! — Но гнев тут же прошел, и он нежно погладил руку девушки. — Любовь моя, ты должна прощать старику его капризы. В гонке моей жизни осталось лишь несколько заключительных кругов, магнето сбоит, а давление масла почти на нуле. Позволь мне еще несколько мгновений радости, прежде чем я в последний раз заеду на яму. Ты не могла не заметить, насколько Хароуэй отличается от других молодых людей — у него чистое сердце, несмотря даже на то, что он трудится на этих детройтских адских железных мельницах. Я думаю, что он, возможно, последний из исчезающей породы. Он прибыл сюда, чтобы отдать — а не просить, — ни на что не рассчитывая. Он должен увидеть автомобиль.