Себастьян Жапризо - Убийство в спальном вагоне

• Название: Убийство в спальном вагоне
• Автор: Себастьян Жапризо
• Жанр: Детектив

«Убийство в спальном вагоне» — произведение признанного мастера детективного жанра Себастьяна Жапризо.

Роман отличают искусно построенная интрига, увлекательная манера повествования, которые держат читателя в неослабном напряжении.

В России это произведение издавалось также в переводе Рубелы Закарьян под названием «Купе смертников».

---

В газете, которую все они читали накануне, было написано, что это не сведение счетов, что ее убили не для того, чтобы обокрасть. О чем она думала, когда ее убивали? О чем думаешь, когда тебя убивают?

Элиана Даррэс вымыла посуду: тарелку, вилку, стакан, сковородку, на которой жарила яичницу. А потом долго стояла в коридоре между комнатой и входной дверью, между сном и еще чем-то и размышляла о том, что было бы лучше не оставаться одной.

Она подумала: у меня есть время сходить в кино неподалеку. В кино она ходила почти каждый вечер, говоря всем, что делает это в силу исключительно профессионального интереса и что на самом деле кино терпеть не может: что ей приходится с трудом выкраивать пару свободных часов. Иногда она по нескольку раз смотрела один и тот же фильм, потому что не запоминала названий, а фотореклама у входа всегда обманывает. Но какое это имело значение? Неважно, что смотреть. Она покупала в антракте мятные конфетки. Или еще что-нибудь.

На другой день, глядя на свое отражение в зеркале ванной, она нашла, что выглядит красивой и отдохнувшей. На улице над Трокадеро ярко светило солнце. Одеваясь, она видела через окна своей квартиры чистое небо и спокойно размышляла.

Была убита незнакомая ей женщина, это печально — и все. Надо принять это именно так. Она скажет, что считает нужным сказать, и не станет обращать внимания на то, какое это произведет впечатление. К тому же она не ошибается, она просто не может ошибиться относительно парня с верхней полки. Что это означает — их дело, но услышанный ею голос и пол вошедшего в темноте не оставляли сомнений — это был мужчина, а не женщина. Если они не хотят ей верить, тем хуже.

Затем она объяснит им, что Жоржетта Тома не имела никаких оснований волноваться, что во всяком случае она не догадывалась, что ее могут убить. Вполне могли задушить и малышку из Авиньона, и это было бы столь же неожиданно, столь же невероятно. Она постарается им объяснить улыбку Жоржетты, вот что важно.

Она, быть может, постарается им объяснить и взгляд Кабура, когда молодая брюнетка поставила ногу на нижнюю полку, чтобы снять чемодан, и от этого движения приподнялась юбка.

Если белокурый инспектор будет там, он опять улыбнется короткой и наглой улыбкой человека, который как бы говорит: вижу, какая вы женщина, знаю, в какую категорию насекомых вас надо зачислить. И скажет еще, что она повсюду видит недоброе, потому что сама такая.

Ведь он тоже сказал ей глупость. Что все кругом виноваты.

Ее ошибка заключалась в том, что она всегда словно ожидала, что ее станут в чем-то упрекать. В том, скажем, что она ведет себя как женщина, цепляющаяся за молодость и готовая платить за свое счастье. В ее возрасте это называется грехом, хищничеством. Демон появился слишком поздно. Двадцать лет она была замужем за человеком, которому никогда не изменяла, который всегда болел и занимал в ее жизни такое же несущественное место, как сейчас его фотография на комоде.

Открывая комод, чтобы взять перчатки и сумочку, она взглянула на фотографию. Он попал в газовую атаку в 1914 году. А так был нежен, мил. Он был единственным существом в мире, который не вызывал у нее желания спрятаться и так страдал в конце, что умер с облегчением.

Грех. У нее было два любовника, один в 18 лет, до брака, во время каникул, когда она готовилась к сдаче экзаменов, второй — позже, в прошлом году, и она невольно спрашивала себя, как могло случиться и то и другое.

Она не сохранила никаких воспоминаний о первом, не знала его имени, не помнила, был ли он красив или уродлив. Запомнилось только ощущение страха, что кто-то придет, он тоже, видимо, этого боялся, потому что не раздел ее, а только задрал юбку.

Когда теперь при ней говорили о девушках, ей снова было неловко — и не потому, что она сердилась на себя за ошибку молодости, а из-за отсутствия воспоминаний. Это было что-то мимолетное, поспешное и немного нечистое. Та маленькая идиотка, которая позволила все это проделать, моча ей, что ли, в голову ударила? — была другая, не она.

Выходя, Элиана Даррэс еще раз поглядела на себя в зеркало, подумала о надзирательнице пансиона, о маленькой дурочке в измятой юбке, о женщине, которая спустя почти тридцать лет дала себя поцеловать в пропахшем жареным картофелем и красным вином бистро напротив кинотеатра «Дантон».

Странно было вспоминать об этом. С разрывом в двадцать с лишним лет у нее были любовники одного возраста, они словно слились воедино, словно первый из них не состарился. Второй тоже готовился к сдаче бесконечных экзаменов и заходил в бистро поиграть на бильярде.

Лифт остановился между этажами. Она стала нажимать разные кнопки, лифт дергался то вверх, то вниз, пока он не пошел только вниз. Но едва начав спускаться, остановился снова. Она подумала, что какой-то дурак или шутник открывает наверху дверцу шахты. Кончится тем, что все разладится, надо позвать консьержа. Она не любила консьержа, который никогда не здоровался и не прощался и всегда был одет во что-то грязное.

Она нажала кнопку последнего, пятого этажа, лифт поднялся и остановился неизвестно почему на четвертом. Тогда она попробовала нажать еще несколько кнопок.

Самое удивительное, что тут она вспомнила Эрика. Однажды, ожидая ее на лестнице, он все время открывал и закрывал дверь шахты, пока она поднималась к себе. Лифт двигался то вверх, то вниз, в конце концов она начала кричать. Он делал это ради забавы, потому что ему было 20 или 19 лет, потому что у него был красивый капризный рот, как у них у всех. Он, не торопясь, раздел ее на большой постели, где она спала одна, они умеют вас свести с ума и знают об этом.

Она плакала, выходя из лифта, а он сказал, что был в ярости, дожидаясь ее. Он действительно долго ждал — позже она дала ему свой ключ. И подчас, возвращаясь по вечерам, находила его уснувшим, как кошка на ковре, с закинутыми за голову руками, смявшего ковер длинными ногами. Красивый рот и темные волосы (надо же позвать консьержа) были нежные, как у спящего ребенка.

Эрик приходил к ней в течение пяти или шести недель, может, два месяца. Некоторое время потом ей казалось неудобным появляться в бистро на площади Дантона. Он задолжал ей, был удобный повод разыскать его, на что-то надеясь. Но она не делала этого. О чем думаешь, когда тебя убивают?

Однако еще до того, как возникло воспоминание об Эрике, продолжая нажимать на кнопки, она внезапно поняла, что ее собираются убить. Подняв голову, подумала: он ведь находится выше меня, в лифте нет крыши, он наблюдает за мной, потешается. Нет, в самом деле, что думают, когда вас убивают?

Она снова подняла голову к совсем близкому верхнему этажу, и тогда грянул выстрел, разорвавший ей грудь и отбросивший ее, как куклу, на деревянные панели кабины. Она успела подумать, что этого не может быть, что это неправда. Шея и плечо еще упирались в стенку лифта. Ясно, что кто-то, подобно Эрику, стоит выше меня. Все равно я их узнаю всех и в темноте, готовых одарить тебя своим красивым мокрым ртом, знаю их шепот и смех, как у пансионерок после ухода надзирательницы. Смех и шепот, как у молодого человека и девушки из Авиньона в темном купе. Распоротое брюхо лошади на фотографии о войне 1914 года. Моя разорванная грудь. Маленькая дуреха, упавшая теперь в лифте, и та девочка в темноте спального вагона.

СПАЛЬНОЕ МЕСТО № 221

Эрнест-Жорж-Жак Риволани, шофер-экспедитор, родившийся 17 октября 1915 года в Мё (департамент Сена-и-Марна) и проживавший тупик Вийу, дом № 3, Клиши, был убит пулей 45-го калибра из пистолета «Смит-и-Вессон» в затылок, в упор, около 23 часов, как раз за 11 дней до своего дня рождения, в честь которого его жена уже купила ему пару меховых ботинок.

Он лежал в выходном костюме, уткнувшись лицом в цементный пол, подвернув под живот руку и закинув другую за голову, под самой дверью своего гаража, куда собирался, но не успел поставить машину «Ситроен» 1952 года, мотор которой заглох посреди двора.

— Какая подлость, — сказал Малле.

Он не спал всю ночь, потому что именно ему позвонили в час ночи, и теперь, стоя в распахнутом плаще, только качал заросшим тупым подбородком, глядя, на труп застывшим, немного безумным от усталости взглядом. Накануне, в воскресенье, пока Грацци и Габер ездили от Риволани к актрисе и от актрисы к Кабуру, он мотался по всему Парижу с записной книжкой жертвы, проверяя помеченные там адреса.

Грацци, у которого не было телефона, потому что он не желал платить за него тридцать пять тысяч франков, ему их вечно не хватало, проспал сном праведника с 11 вечера до 8.15 утра. Выбритый, сердитый, в чистой рубашке, он, впрочем, был готов к работе. Таркэн еще не прибыл, потому что находился в нервном состоянии и пожелал сначала заехать на Кэ, чтобы поговорить с кем-то, способным подставить «зонтик». Грацци, конечно, хороший полицейский, но не мешает иметь прикрытие.