Оноре Бальзак - Альбер Саварюс

• Название: Альбер Саварюс
• Автор: Оноре Бальзак
• Жанр: Классическая проза

Розали дважды прочла это письмо; его содержание запечатлелось в ее памяти. Ей внезапно стало известно прошлое Альбера; быстрый ум помог ей разобраться в подробностях его жизни, которую она знала теперь всю. Сопоставив признания, сделанные в письме, с рассказом, напечатанным в журнале, она постигла тайну Альбера целиком.

---

«Прочесть это письмо или нет?» — спрашивала она себя, слушая болтовню девиц де Шавонкур. Одной из них было шестнадцать лет, а другой семнадцать с половиной. Розали относилась к подругам, как к маленьким девочкам, потому что те не любили, как она, втайне ото всех. — «Если я его прочту, — сказала она себе после целого часа колебаний, — то это будет, конечно, в последний раз. Ведь я уже столько сделала, стараясь узнать, что он пишет своему другу; почему же не узнать, что он пишет и ей? Если это и большой грех, то разве он не служит в то же время доказательством моей любви? О Альбер! Разве я не жена твоя?»

Уже лежа в постели, Розали распечатала письмо; оно писалось несколько дней подряд, так что герцогиня должна была получить полное представление о жизни и чувствах Альбера.

25-е.

«Душа моя, все идет хорошо. К одержанным мною победам только что прибавилась еще одна, и немаловажная, — я оказал услугу одному лицу, имеющему огромное влияние на выборы. Подобно критикам, которые создают для других репутации, но не могут создать ее для себя самих, он помогает людям стать депутатами, не имея возможности быть избранным сам. Добряк хотел выразить мне свою благодарность подешевле, не раскошеливаясь, и сказал:

— Хотите попасть в Палату? Я могу устроить так, что вас выберут депутатом.

— Если бы я решился избрать поприще политического деятеля, — ответил я ему довольно-таки лицемерно, — то, конечно, с тем, чтобы посвятить себя Конте; я полюбил этот край, где меня оценили.

— Отлично! Мы вас выберем и таким образом получим влияние в Палате, ведь вы будете Там блистать.

Итак, моя любимая, мой ангел, упорство мое увенчается успехом, что бы ты там ни говорила. В скором времени я буду держать речь с трибуны французского парламента, обращаясь ко всей стране, ко всей Европе, мое имя будет подхвачено сотней голосов французской прессы.

Да, ты сказала правду, я приехал в Безансон уже немолодым и в Безансоне постарел еще больше; но, подобно Сиксту V, я вновь помолодею на другой день после избрания. Я буду жить настоящей жизнью, войду в свою сферу. Разве мы не будем тогда на равной ноге? Граф Саварон де Саварюс, став где-нибудь посланником, может, наверное, жениться на княгине Содерини, вдове герцога д'Аргайоло! Победа омолаживает людей, закалившихся благодаря беспрерывной борьбе. О жизнь моя! С какой радостью я выбежал из библиотеки в кабинет, к твоему дорогому портрету и рассказал ему об этом успехе, прежде чем написать тебе о нем! Да, голоса, собранные мною самим и главным викарием, голоса людей, обязанных мне чем-либо, и, наконец, те голоса, которые я буду иметь благодаря этому клиенту, наверняка обеспечивают мое избрание.

26-е.

Вот уже двенадцатый год пошел с того счастливого вечера, когда прекрасная герцогиня одним взглядом подтвердила обещания, данные изгнанницей Франческой. О дорогая! Тебе тридцать два, а мне тридцать пять; добрейшему герцогу семьдесят семь, иначе говоря, на десять лет больше, чем нам обоим вместе, и он по-прежнему прекрасно чувствует себя! Поклонись ему от меня. Мое терпение равно моей любви. Мне нужно еще несколько лет, чтобы достичь столь же высокого положения, как и твое.

Ты видишь, сегодня я весел, смеюсь; так ободрила меня надежда. И печаль и радость — все исходит от тебя одной. Надежда добиться успеха вновь напомнила мне тот день, когда я увидел тебя впервые, когда моя жизнь стала неразрывно связана с твоею, как земля со светом! Qual pianto[18] эти одиннадцать лет, — ведь сегодня 26-е декабря, годовщина моего приезда в виллу на Констанцском озере. Вот уже одиннадцать лет, как я мучаюсь после короткого счастья, а ты сияешь, подобно звезде, на такой высоте, что человек не может ее достичь…

27-е.

Нет, дорогая, не езди в Милан, останься в Бельджирате. Милан пугает меня. Не люблю этой ужасной миланской привычки болтать по целым вечерам в La Scala с дюжиной мужчин, каждый из которых должен сказать тебе какую-нибудь любезность. По-моему, одиночество подобно куску янтаря, внутри которого бабочка сохраняется вечно, в неизменной красоте. Лишь в одиночестве душа и тело женщины остаются чистыми и молодыми. Или ты жалеешь, что не увидишь этих tedeschi?[19]

28-е.

Когда же скульптор кончит твой бюст? Мне хотелось бы, чтобы ты была у меня, воплощенная и в мраморе, и в красках, и в миниатюре, словом, по-разному, это обманет мое нетерпение. Ожидаю присылки вида Бельджирате в полдень и вида галереи; это все, чего мне не хватает. Я так занят, что сегодня ничего не могу написать тебе. Но это „ничего“ — все. Разве бог не создал мир из ничего? Это „ничего“, это слово, божественные слова: „Люблю тебя!“.

30-е.

Получил твой дневник. Спасибо за аккуратность! Значит, тебе доставило удовольствие описание нашего знакомства, сделанное в такой форме? Увы, маскируя подробности, я все же боялся тебя оскорбить. У нас совсем не было повестей, а журнал без повести — все равно, что лысая красавица. Не будучи от природы находчивым, я взял единственный поэтический случай, запечатлевшийся в моей душе, единственное приключение, хранящееся в моей памяти, и придал ему форму рассказа; я не переставал думать о тебе, пока писал это единственное литературное произведение, вылившееся не столько из-под пера, сколько из сердца. Позабавило ли тебя превращение сурового Сормано в Джину?

Ты спрашиваешь, как мое здоровье? Гораздо лучше, чем в Париже. Хотя я страшно много работаю, но спокойная обстановка благотворно действует на меня. Дорогой мой ангел, больше всего утомляют и старят муки обманутого тщеславия, вечное возбуждение парижской жизни, борьба соперничающих честолюбий. Спокойствие действует, как бальзам. Если бы ты знала, сколько радости доставило мне твое письмо, твое славное, длинное письмо, где ты так хорошо описываешь мельчайшие подробности своей жизни! Нет, вы, женщины, никогда не поймете, как все эти пустяки интересуют человека, который по-настоящему влюблен. Образчик материи твоего нового платья также доставил мне огромное удовольствие. Разве мне безразлично, как ты одеваешься? Часто ли хмурится твой высокий лоб? Развлекают ли тебя наши писатели? Приводят ли тебя в восторг стихи Каналиса? Я читаю те же книги, что и ты. Все, даже описание твоей прогулки по озеру, растрогало меня. Твое письмо так же прекрасно, так же нежно, как и твоя душа. О мой небесный, вечно обожаемый цветок! Как я мог бы жить без этих писем, дорогих моему сердцу, уже одиннадцать лет поддерживающих меня в трудном пути, словно свет, благоухание, стройное пение, изысканная пища, — все, что утешает и пленяет в жизни! Пиши мне аккуратно! Если бы ты знала, как я томлюсь накануне того дня, когда должен получить твое письмо, и как мне больно, когда оно опаздывает хотя бы на один день! „Не заболела ли она? Не болен ли ее муж?“ — думаю я. Мне кажется тогда, что я не то в аду, не то в раю, я теряю рассудок. О mia cara diva, продолжай заниматься музыкой, развивай голос, учись! Я в восторге, что благодаря сходству нашего времяпрепровождения мы живем совершенно одинаковой жизнью, несмотря на то, что нас разделяют Альпы. Эта мысль и радует и ободряет меня. Я еще не сказал тебе: впервые выступая в суде, я старался вообразить, что ты меня слушаешь, и внезапно почувствовал вдохновение, возвышающее поэта над толпой. Когда меня выберут в Палату, ты приедешь в Париж, чтобы присутствовать на моей первой речи.

30-е, вечером.

Боже мой, как я тебя люблю! Увы, я слишком много вложил и в свою любовь и в свои надежды. Если этот слишком тяжело нагруженный корабль случайно опрокинется, то это будет стоить мне жизни. Вот уже три года, как я не видал тебя, и при мысли о поездке в Бельджирате сердце начинает биться так сильно, что я вынужден останавливаться… Видеть тебя, слышать твой по-детски ласковый голос! Взглянуть на твое лицо, белое, как слоновая кость, такое ослепительное при свечах! Угадывать твои благородные мысли, любоваться твоими пальчиками, касающимися клавиатуры, ловить твою душу в брошенном на меня взгляде, в оттенке голоса, когда ты восклицаешь „Oime!“ или „Alberto!“. Гулять с тобой под цветущими апельсиновыми деревьями, прожить несколько месяцев на лоне этой дивной природы! Вот в чем жизнь! О, какой вздор — вся эта погоня за властью, именем, успехом! Ведь все — в Бельджирате: и поэзия и слава! Мне следовало бы сделаться твоим управляющим или, как предлагал этот добрейший тиран, которого мы никак не можем возненавидеть, жить у вас на правах твоего „чичисбея“, чего, однако, наша пылкая страсть не могла дозволить. Неужели твой герцог — итальянец? По-моему, он сам бог-отец, и вечен, как он! Прощай, мой ангел! Тебе придется простить мне уныние следующих писем за эту веселость, этот луч, кинутый факелом надежды, казавшимся до сих пор блуждающим огоньком».