Кнут Гамсун - О духовной жизни современной Америки

• Название: О духовной жизни современной Америки
• Автор: Кнут Гамсун
• Издательство: «Владимир Даль»
• Жанр: Публицистика
• Год: 2007
• ISBN: ISBN 978-5-93615-053-1

Очерк 1889 года, который стал титульным для сборника публицистической прозы Гамсуна, подготовленного Э. Панкратовой.

---

О’Коннор говорит: для понимания поэзии Уитмена надо было увидеть самого поэта воочию. И Бак, и Конвей, и Рис говорят то же самое: нужно было увидеть Уитмена, чтобы понять его книгу. Но мне кажется, что ощущение буйной мечтательности, которое охватывает тебя при чтении «Листьев травы», должно усиливаться, а уж никак не ослабляться лицезрением самого автора. В конце концов он последняя талантливая особь современного человека, родившегося, однако, дикарем.

Лет тридцать-сорок назад жители Нью-Йорка, Бостона, Нью-Орлеана, а позднее и Вашингтона могли повстречать на улице человека на редкость могучей стати, большого, спокойного, несколько неуклюжего, всегда одетого самым небрежным образом, похожего на какого-нибудь механика или моряка, а не то на трудягу богатыря той или иной специальности. Почти всегда он разгуливал без пальто, часто и без шляпы, в теплую погоду обычно держался солнечной стороны улицы, позволяя солнцу нещадно жечь свою большую голову. У него были тяжелые, но красивые черты лица, которое одновременно излучало и горделивость, и обаяние; синие глаза смотрели кротко. Он часто заговаривал с прохожими, не считаясь с тем, знаком он с ними или нет, иной раз ему даже случалось похлопать кого-нибудь из них по плечу. Но он никогда не улыбался. Чаще всего он был одет во все серое и неизменно опрятное, но случалось, на сорочке недоставало какой-нибудь пуговицы, сорочки же он обычно носил пестрые, с белым бумажным воротничком.

Вот как в ту пору выглядел Уолт Уитмен.

Нынче это больной семидесятилетний старик. Несколько лет назад мне довелось увидеть его портрет. По обыкновению он сидит в сорочке с засученными рукавами, и по обыкновению ни к селу ни к городу на голове у него торчит шляпа. Лицо у него большое и красивое, волосы — густые, борода — огромная и тяжелая; он ведь никогда не подстригает ни бороды, ни волос, которые волнами устилают его плечи и грудь. На этом снимке он на указательном пальце вытянутой руки держит изящно обработанную бабочку с разверстыми крыльями, и эту-то бабочку он и разглядывает.

Пусть мы теперь представляем себе внешность Уолта Уитмена, но книга его более цивилизованной от этого не становится: в литературном отношении эта книжка — сплошная какофония. Хотели провозгласить его первым американским народным поэтом. Это можно воспринять лишь как насмешку. Ему недостает простоты и простодушия народных поэтов. По примитивности чувств он отстает от народа. Язык его не обладает негромкой силой народного языка, а лишь силой грохота, временами разряжающегося громоподобными, оркестровыми взрывами, ликующими криками, напоминающими потрясенному читателю боевые кличи индейцев. Но если присмотреться поближе, повсюду увидишь лишь буйный карнавал слов. Автор всячески старается что-то сказать, что-то доказать своей поэзией, но ему ничего не удается вымолвить из-за обилия слов. Некоторые из его стихотворений почти целиком состоят из одних названий, в других отдельные строки вполне могли бы сойти за заголовки стихотворений:

Американос! победители! марш человечества!
Передовые! марш века! либертад! массы!
Для вас мои песни.

Песни о прериях,
Песни о Миссисипи, бесконечно плывущей вниз к Мексиканскому морю,
Песни об Огайо, об Айове, об Индиане, Висконсине, Иллинойсе и Миннесоте,
Песни, которые разлетаются из Канзаса, из самого центра,
которые слышны всюду,
Песни, которые бьются в огненных пульсах и все оживляют.

(Перевод Р. Сефа)

Конец! В следующем стихотворении Уитмен уже повествует о чем-то совершенно ином, о том, как «в былые дни» он сидел и постигал науку «у ног старых мастеров», зато теперь старым мастерам в свою очередь не мешало бы постигать науку, сидя у его ног. Если учесть, что к числу старых мастеров, то есть своих былых наставников, поэт относит прежде всего Христа, Сократа и Платона, то можно понять, что цивилизованный читатель при чтении этого стихотворения будет несколько огорошен. Очевидно, Эмерсона, да и англичан, восхитили как раз эти длинные ряды и вереницы имен и названий в стихотворениях Уитмена. Эти перечни, списки, колонки, несомненно, самое необычное и оригинальное в его стихах. Поистине это литературный феномен. Он не имеет себе равных. Вся книжка Уитмена полным-полна этих перечней. В одном стихотворном цикле из 12 частей, под названием «Песнь о топоре», не найдешь ни одного стихотворения без подобного списка. Вот один из фрагментов цикла:

Привет всем странам земным, каждой за ее свойства;
Привет странам сосны и дуба;
Привет странам лимона, инжира;
Привет странам золота;
Привет странам маиса, пшеницы, привет виноградным странам;
Привет странам сахара, риса;
Привет странам хлопка и странам картофеля белого, сладкого;
Привет горам, равнинам, пескам, лесам, прериям;
Привет берегам плодородных рек, плоскогорьям, ущельям;
Привет бесконечным пастбищам, привет земле изобильной садов, льна,
конопли, меда;
Привет и другим, суровым странам;
Таким же богатым, как страны золота, плодов и пшеницы,
Странам копей и рудников, странам крепких и грубых руд,
Странам угля, меди, олова, цинка, свинца,
Странам железа — странам выделки топора.

(Перевод М. Зенкевича)

Девятая часть этой же самой каталогообразной поэмы начинается с одной из обычных — загадочных — авторских скобок:

(Америка! Я не хвалюсь любовью моей к тебе, Я владею тем, что имею.)
Топор взлетает!

Могучий лес дает тысячи порождений,
Они падают, растут, образуются —
Палатка, хижина, пристань, таможня,
Цеп, плуг, кирка, пешня, лопата,
Дранка, перила, стойка, филенка, косяк, планка, панель, конек,
Цитадель, потолок, бар, академия, орган, выставочный павильон,
библиотека,
Карниз, решетка, пилястр, балкон, окно, башня, крыльцо,
Мотыга, грабли, вилы, карандаш, фургон, посох, пила, рубанок, молоток,
клин, печатный вал,
Стул, стол, бадья, обруч, калитка, флюгер, рема, пол,
Рабочий ящик, сундук, струнный инструмент, лодка, сруб и все прочее,
Капитолии штатов и капитолий нации штатов,
Ряды красивых домов на проспектах, сиротские дома, богадельни,
Пароходы и парусники Манхеттена, бороздящие все океаны.

(Перевод М. Зенкевича)

Может, это прозвучит кощунством, или даже богохульством, но должен признаться: темными ночами, когда на меня находили тяжкие приступы творческих мук и сон никак не шел ко мне, случалось иной раз, что я изо всех сил сжимал зубы, чтобы невзначай не брякнуть прямиком: эх, да такие стихи и я вполне мог бы писать!

Чего же хочет Уолт Уитмен? Может, отменить работорговлю в Африке? Или запретить употребление тросточек? Построить новое здание школы в Вайоминге или ввести ношение егерских свитеров? Этого не знает никто. Никто не сравнится с ним в искусстве наговорить уйму слов — и притом ничего не сказать. Слова у Уитмена жгучие, они пылают, в них слышится страсть, сила, восторг. Слушаешь, эту отчаянную музыку слов и чувствуешь, как надувается его грудь. Одного только не понимаешь ты: что же приводит его в такой восторг? Во всей книге гремит гром, но молнии, искры — нет как нет. Читаешь страницу за страницей, сверху вниз и снизу вверх, и никак не можешь понять, в чем же смысл всего этого. Но эти полчища слов не повергают тебя в растерянность, не опьяняют тебя, а лишь оглушают, в глухой безнадежности пригибают к земле; их нескончаемая, утомительная монотонность в конечном счете поражает рассудок читателя.

Когда дойдешь до последнего стихотворения — уже не будешь в силах сосчитать до трех. И впрямь перед нами автор, раздвигающий наши представления об обыкновенной человеческой логике. К примеру, шагает он по дороге в «Song on the open road»— и вот уже захлестнут наслаждением оттого, что шагает по этой самой дороге, которая дороже ему любого стихотворения, и по мере того, как он шагает все дальше и дальше по этой многократно обрисованной дороге, он встречает на ней одно божественное явление за другим. Словно обитатель пустыни, который, проснувшись однажды утром в оазисе, испытывает величайшее потрясение при виде травы. «Клянусь вам, — восклицает он, все так же превознося вышеупомянутую, многократно обрисованную им дорогу, — здесь встречаются божественные вещи, более прекрасные, чем можно выразить словами!» А он и не пытается выразить, и умнее от чтения его стихов читатель не становится.

Даже если держать перед глазами портрет поэта, все равно «Листья травы» остаются столь же «невыразимо» непостижимы для бедного читателя, как и без портрета автора. Да и вообще довольно сомнительно, легче ли станет понять эту книгу после близкого знакомства с ее автором. Самое большее, в этом случае автор лично мог бы объяснить читателю, что же все-таки он хотел сказать своими бесчисленными таблицами, однако их он не удостаивает описания, так они и по нынешний день остаются в составе поэмы, будто бы содержащей «песни». Кстати, если верить Уитмену и его биографам, свою книгу он написал с целью воспеть «демократию». Он «певец демократии». И если и впрямь он одновременно «певец Вселенной», каким объявил его Рис, то придется признать, что этот певец — человек необыкновенно разносторонний, не следует забывать, что на его долю выпала довольно-таки трудная работа по составлению бесчисленных таблиц. Так каким же образом стал он нынче «певцом демократии»? В программном стихотворении «Слышу, поет Америка» он воспевает демократию следующим образом: