Клара Моисеева - Звезды мудрого Бируни

• Название: Звезды мудрого Бируни
• Автор: Клара Моисеева
• Издательство: Дет. лит.
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1985

Живучесть старых познавательных книжек поистине удивительна. Вот и без произведений Клары Моисеевой, иные из которых появились на свет десятки лет назад, невозможно представить ни один современный библиографический список по истории или археологии. Секрет не только в том, что писательница зачастую рассказывала о вещах, которые никто другой так и не удосужился изложить популярно, а тем более, беллетризовать, но и в том, что позднейшие книги и авторы попросту уступают Моисеевой как в занимательности и доступности, так и в знании материала.

Повесть «Звезды мудрого Бируни» относится к наиболее известным произведениям К. М. Моисеевой. Сопровождена цветными иллюстрациями художника И. Архипова.

---

С нетерпением ждал Якуб той минуты, когда можно будет извлечь из тигля подогретые камни и сравнить их с теми, которые прислал Юсуф. Абу-Райхан взял в руки камешки, еще не совсем остывшие. Он нашел, что их цвет стал гуще и красивей. Якуб тоже заметил разницу к лучшему. Ал-Бируни бережно сложил в мешочек камни, присланные Юсуфом, и попросил Якуба утром доставить их ювелиру.

– Мы славно потрудились, – сказал учитель Якубу, – а теперь ступай домой, тебе ведь рано вставать. Береги драгоценный мешочек Юсуфа.

– Я все сделаю, мой устод, только позволь долить масла в светильник, он может тебе понадобиться. Вчера он горел всю ночь…

– Как хорошо, что ты вспомнил, Якуб! Моя забывчивость иной раз отнимает много времени. Да удалит от тебя аллах заботу, горе и беду.

Вернувшись в свою каморку, Якуб зажег светильник и взял в руки калам. Он с удовольствием погладил лист желтой самаркандской бумаги, подарок отца, и принялся записывать все, что узнал сегодня о красных камнях. Он подробно написал о том, как происходил опыт, как бережно и осторожно они нагревали красные камни в тигле и как потом охлаждали их и сравнивали с другими камнями такого же цвета. Он записал о бадахшанских лалах, добываемых высоко в горах. А когда кончил все свои записи, то надумал написать письмо отцу и рассказать ему об индийских изумрудах. Он давно собирался это сделать, ему было приятно, что в перстне, подаренном ему отцом, есть камень, о котором так хорошо написано в старинной книге.

«С желчью царя Данавы устремлялся Васука, царь змей, рассекая надвое небо. Подобно огромной серебряной ленте, он отражался в раздолье моря, и зажигалось оно огнем отблеска его головы.

И поднялся ему навстречу Гаруда, ударяя крыльями, как бы обнимая небо и землю. Индра-змей сейчас же выпустил желчь к подножию горы – владетельницы Земли, туда, где деревья благоухают каплями сока, а заросли лотосов наполняют воздух своим запахом.

Там, где упала она на землю, где-то там вдали, в стране варваров, на границах пустыни, близ берега моря, – там положила она начало копям изумрудов.

Но Гаруда схватил в свой клюв часть упавшей на землю желчи и, вдруг охваченный слабостью, выпустил ее через свои ноздри обратно на гору.

И образовались изумруды, цвет коих подражает цвету шеи молодого попугая, молодой травке, водяной тине, железу и рисункам пера из хвоста павлина.

Эту копь, расположенную на том самом месте, куда упала желчь короля Данавы, брошенная пожирателем змей, очень трудно отыскать».

И еще Якуб сообщил пять достоинств и семь пороков камня, восемь оттенков и двенадцать цен. Он был счастлив, когда перечел свое письмо, адресованное купцу Мухаммаду ал-Хасияду из Бухары. Но, подняв голову, юноша увидел, что наступило ясное, свежее утро и крошечный фитилек светильника едва мерцает.

«И я просидел всю ночь подобно великому Абу-Райхану. Поспешу же скорее к нему, ведь мысли мои постоянно там, у сундуков со старинными книгами, у длинных, мелко исписанных свитков, над которыми неустанно сидит мой устод».

Когда Якуб вошел в дом Абу-Райхана, он увидел ученого склонившимся над длинным свитком. Но вместо формул юноша заметил стройные ряды стихов. Глаза устода горели, на щеках был румянец, а рядом с ним на суфе догорал тусклый огонек светильника. В лучах солнца он был таким жалким и беспомощным!

– Ты был прав, Якуб! – воскликнул устод. – Светильник горел всю ночь. Но не подумай, что я закончил свои расчеты. Формулы были отложены, и калам мой, не подчиняясь больше моей воле, стал писать стихи. Не розы ли тому виной?

МОГУЩЕСТВУ ХОРЕЗМА УГРОЖАЕТ МАХМУД

На закате, когда голос муэдзина, всегда пронзительный, а иногда и зловещий, призывал рабов аллаха к молитве и когда все правоверные, живущие в Гургандже, обращали свои взоры к Мекке, ал-Бируни, следуя обычаю всех мусульман, опускался на маленький потертый коврик. Стоя на коленях, он повторял слова вечерней молитвы, всегда одни и те же, давно знакомые и привычные. Без особых мыслей к аллаху, не переставая держать в памяти начатую формулу расчета, ученый выполнял свой долг мусульманина, а затем снова принимался за работу.

Когда наступала вечерняя прохлада, Абу-Райхана нередко навещал его друг ал-Хасан, занимающий почетное место в диване вазира. Обычно он приходил с новостями, которые казались ему значительными, и это, как он думал, давало ему право нарушать занятия ученого.

В последнее время становилось все больше и больше новостей, которые волновали ал-Хасана. Много было тревог у Мамуна, появилось много забот у служителей дивана. Спокойствие покинуло дворец правителя. Этого не мог не видеть Абу-Райхан, близкий ко двору хорезмшаха. У ал-Бируни появилось такое ощущение, словно над ясным небом Хорезма нависли зловещие тучи.

На этот раз, когда в настежь распахнутых дверях, ведущих в сад, появился ал-Хасан, Абу-Райхан тотчас же отложил свой свиток с формулами и, приветствуя друга, как-то многозначительно сказал:

– А вот сегодня я знаю, о какой грозе ты хочешь сказать. Больше того – я сам в какой-то мере призван разогнать тучи и очистить от мрака синее небо Хорезма.

– Не тебе ли, Абу-Райхан, поручено встретить посла халифа Кадира? Мне известно, он послан в Хорезм с почетной одеждой шаху Мамуну и титулом «Око государства и украшение религиозной общины».

– Мне доверено встретить этого посла, – ответил Абу-Райхан. – Мамун хочет перехитрить халифа Кадира. Он понимает, что все эти почести пожалованы ему не от доброго сердца, а для того чтобы вызвать ярость султана Махмуда. К чему это, когда султан и без того со злобой взирает на удачи Мамуна? Поручив мне встретить посла где-то в пути, хорезмшах надеется скрыть от султана Махмуда внимание, оказанное ему халифом. Мамун понимает: как только султан узнает о почестях, дарованных хорезмшаху халифом, он не стерпит обиды и затаит недоброе против Хорезма.

– Я давно уже думаю об этом, – сказал Хасан. – От султана Махмуда можно всего ждать. Жестокость и коварство уживаются в нем с фанатичной преданностью аллаху, но мне иной раз кажется, что и преданность его не лишена корысти. Может, правду говорят, будто он устраивает походы для грабежей и прикрывает их знаменем священной мусульманской войны? Да и как понять отношение султана Махмуда к хорезмшаху? Казалось бы, что здесь проявилась его благосклонность: иначе почему же султан отдал в жены Мамуну свою сестру? И почему он так сердечно называет Мамуна зятем, свои братом?

– Боюсь, что добрые слова прикрывают дурные помыслы. Это очень прискорбно.

Ал-Бируни тут же пояснил это:

– Но если бы Махмуд Газневидский не был таким, то вряд ли ему, простому тюрку, сыну саманидского гуляма Себуг-Тегина, удалось бы стать всемогущим султаном. И все же нам неведомо, чего хочет султан Махмуд. Не задумал ли он завладеть Хорезмом?

– Но разве мало ему земель, которые простерлись от северной Индии до южного берега Хазарского моря? – заметил ал-Хасан. – Ведь все это под пятой Газневида. Нет, нет! Это вымысел. Он не пойдет на Хорезм. Но лазутчики хорезмшаха лишили Мамуна покоя. Их ложные донесения сделали его чрезмерно осторожным. Я не знал, кому поручено встретить почетного посла халифа Кадира, но мне известно, что хорезмшах не пожелал принять его во дворце, боясь, что вся эта затея станет известна в Газне.

– Мне неведомо, какие козни готовит Хорезму султан Махмуд, – ответил ал-Бируни, – но я видел тревогу на лице хорезмшаха. Он был озабочен необычным вниманием халифа Кадира и принял сообщение о наградах как некий вызов. Он не ждет добра и за этими почестями ничего хорошего не видит. Он говорил мне о своих тревогах. А мне трудно понять, что задумал коварный Махмуд. Но что-то он задумал!

– Одно могу сказать, – воскликнул ал-Хасан, – могуществу Хорезма угрожает Махмуд!

Последние слова услышал Якуб, вернувшийся с книгами для устода. С его появлением разговор прервался, но по лицам собеседников Якуб видел, что они чем-то взволнованы и, возможно, еще не все сказали. «Не помешал ли я им?» – подумал Якуб и, оставив книги, хотел уйти.

– Не торопись, – остановил его ал-Хасан. – Меня ждут, я все равно Уйду.

Прощаясь с Абу-Райханом, ал-Хасан, как всегда, просил посетить его дом. Против обыкновения, ал-Бируни пообещал. Это было настолько необычно, что Якуб в изумлении уставился на устода. К тому же в ушах звучали слова, сказанные ал-Хасаном. Они словно повисли в воздухе, казалось, что они звенят: «Могуществу Хорезма угрожает Махмуд…» Если так сказал человек, близкий ко двору хорезмшаха, то слова эти что-то означают. Но как узнать, что они означают? Об этом не спросишь ал-Бируни. Устод не имеет обыкновения говорить с ним о делах хорезмшаха. За четыре года, проведенных в Хорезме, Абу-Райхан ни разу не говорил с Якубом о шахе Мамуне и его дворе. И то, что ал-Бируни делал для самого правителя, также оставалось тайной для Якуба. В доме устода велись весьма скупые и немногословные разговоры. Они касались лишь опытов, исследований, книг. Якуб долгое время не обращал на это внимания. Он был слишком занят и увлечен наукой. Постоянные занятия, чтение книг, опыты – все это отнимало время с утра до поздней ночи. И бывало так, что долгие месяцы Якуб не знал о том, что делалось при дворе хорезмшаха и что занимало жителей Гурганджа.