Жорж Сименон - Исповедальня

• Название: Исповедальня
• Автор: Жорж Сименон
• Жанр: Классический детектив

---

Андре еле сдерживался: ему хотелось встать и молча уйти в дом. Но как ни странно, мать никогда раньше не вселяла в него столько жалости.

Сама не замечая того, она проявляла свою слабость. Сейчас перед ним была не мать, а просто женщина, которая чувствовала себя задетой и защищалась любыми средствами.

Она пускала в ход все подряд, без разбору, не понимая, что, пытаясь унизить мужа, унижает себя.

— Когда мы познакомились с ним на медицинском факультете, я была молода, верила в жизнь. Он же, замкнутый, редко общался с людьми.

Она долго молчала, унесенная воспоминаниями, которые побаивалась воскрешать.

— Трудно объяснить, что же все-таки произошло. Один мужчина, студент, ухаживал за мной, и я знала, что он действительно любит меня. Он учился на курс старше твоего отца.

Неистовый, удивительно талантливый, он играл на рояле и гитаре, сочинял забавные песенки, которые ходили по факультету.

Я могла выйти и за него замуж. Но, признаюсь, колебалась: слишком уж привязалась к нему. Твой отец знал это. Они были друзьями, и мы встречались каждый день… Я тебе надоела?

Он не решился сказать ей, что пора бы уже закончить монолог.

— Рано или поздно ты и так все узнал бы. Его фамилия Каниваль; их семья владела виноградниками в предместьях Бордо. Твой отец учился с грехом пополам, Каниваль сдавал экзамены играючи.

Она прикурила от золотой зажигалки, подарка Наташи.

— Остальное мужчине трудно понять. Я очень любила твоего отца. Он был хорошим товарищем, но своей робостью вызывал жалость. Я тоже жалела его.

Я и сегодня не знаю, вправду ли он влюбился в меня или просто хотел взять верх над Канивалем.

Он убедил меня, что я нужна ему, что без меня он не сможет продолжать столь трудную для него карьеру.

— Ты считаешь, что это нужно?

— Что?

— Все мне рассказывать?

— Ты должен знать, Андре. Я вижу, как ты смотришь на меня последнее время, и имею право защищаться.

— Но тебе никто не угрожает.

— Ты находишь? Первый муж Наташи тоже говорил, что не угрожает ей.

Тем не менее он достиг своей цели: все в Лондоне, да и везде, продолжают считать его безупречным джентльменом.

— Отец никогда…

— Позволь мне все-таки закончить, нравится тебе это или нет. Я решила дойти до конца в надежде открыть тебе глаза, даже если ты рассердишься на меня.

Никогда еще он не видел ее такой агрессивной и в то же время жалкой.

Ее защита, коль скоро она утверждала, что защищается, выглядела неумелой, вызывая у него сострадание и гнев.

— Как говорят в двадцать лет, выбирать надо было одного. Видимо, в каждой женщине есть что-то от доброго самарянина[9], именно потому я в конце концов и выбрала слабейшего за его слабость, наивно вообразив, что возле него мне будет отведена особая роль.

В ее глазах сквозила ирония.

— Твой отец-дантист. А знаешь, кем стал Каниваль? Андре покорно ждал.

— Он тоже не закончил медицинский факультет. Бросил в двадцать четыре года по разным причинам. На прошлой неделе он был в Канне, а на этой посетит Ниццу и Монте-Карло. Он немного изменил фамилию и зовется теперь Жан Ниваль.

Его фотографии, увеличенные до огромных размеров, смотрели со всех сторон. Один из популярнейших певцов, он сам сочинял свои песни, и слова, и музыку. У Андре, в мансарде тоже было несколько пластинок Ниваля.

— Ты виделась с ним? — жестко спросил он.

— К чему этот вопрос?

— Ни к чему. Просто так. Ты виделась с ним? Она только что говорила о Ницце, о Монте-Карло. Он представил себе певца, выходящего украдкой от мадам Жанны, в то время как мать кончает одеваться. Он помрачнел, разозлился.

— И что тебе это даст?

— Ничего. Я только спросил.

— Ладно. Я хочу, чтобы ты знал, чем была моя жизнь с твоим отцом. На другой день после свадьбы мы уже сидели без гроша, и нам пришлось жить у его родителей, где с утра до вечера свекровь напоминала мне, что я гам лишняя.

Когда я забеременела, началась настоящая травля, и мы сняли на набережной Турнель двухкомнатную квартирку без водопровода и газа, с окнами на стену.

Твой отец бросил медицину, но не потому, что стремился быстрее зарабатывать себе на жизнь — он понимал: ему не сдать экзамены. Теперь ты видишь, что есть правда, которую надо знать?

Почему у него не хватило мужества крикнуть ей:

— Мама, мне еще нет и семнадцати! Моя жизнь только начинается. Впервые у меня было свидание с девушкой. Ну почему ты не замолчишь? Почему хочешь все испортить?

Подавленный, он предпочел бы ничего не слышать, но каждое слово врезалось в память, и он не сомневался навсегда.

— Я, как могла, старалась помочь ему. Доказательства? Когда в доме не оставалось ни гроша и ни крошки съестного, я отправлялась к отцу за деньгами, заранее зная, что он скажет:

— Сама выбирала, дочка.

Но я знала также, что в конце концов он достанет из кассы купюру и, пожав плечами, протянет мне.

Потом мы переехали в Канн — старый дантист ушел на пенсию. Ты был еще совсем маленький, и я сама занималась тобой, что не мешало мне быть и служанкой, и ассистенткой, быстро надевая белый халат, когда в дверь звонил пациент.

Но я не жаловалась. Я была счастлива, по крайней мере так мне казалось. Я чему-то служила. Твой отец считал мое самопожертвование вполне естественным, и ему в голову не приходило спросить, не устала ли я. В моей жизни была цель, существование мое имело смысл. Кому, по-твоему, пришла мысль открыть кабинет поэлегантнее и поискать новую клиентуру?

Тебе ответят, что мне: из честолюбия, чтобы жить на вилле, иметь служанку, носить модные платья.

Неправда! Это твой отец хотел утвердиться в жизни, доказать себе, что его карьера удалась.

Да, я получила виллу. У меня появилась Ноэми, появилось свободное время, возможность не носить по году одно и то же платье.

Только вот у нас с отцом не стало, если так можно выразиться, контакта, разве что за столом.

Она все более оживлялась, говорила отрывисто.

— Не я, а он приглашал своих друзей-врачей. Он таскал меня каждое воскресенье на яхту к Поцци, где я должна была развлекать разговорами его мерзкую жену, пока мужчины ловили рыбу в море у островов. Это он.

— Хватит, мама, — бросил Андре, вставая.

— Думаешь, я лгу?

— Ничего я не думаю. Извини, но я не хочу больше слушать.

— Воображаешь, что я сержусь на твоего отца?

— Я вообще ничего не воображаю.

— Неужели ты не понимаешь, Андре, что должен знать?

Она подошла к нему, худенькая и трогательная в своем бикини, положила руки ему на плечи.

— Я не хочу терять сына. Ведь ты, — умоляю, пойми, — единственное, что осталось в моей жизни. Казалось, он сдался.

— Понимаю, ма.

— Ты действительно понимаешь меня? Понимаешь, что моя жизнь потеряла всякий смысл, и если я цепляюсь за Наташу…

Она припала головой к его груди; он попытался высвободиться.

— Не будь строг ко мне, Андре. Сперва узнай все.

Что он мог ей ответить? Он чувствовал себя неуклюжим, инертным, и его волнение оставалось чисто поверхностным. Оно рассеется, как только она его отпустит.

— Не плачь, ма.

— Не бойся. Это хорошие слезы, они несут облегчение Она обхватила его руками и прижалась к нему еще сильнее, но тут из окна гостиной до них донесся голос Нозми. — К телефону, мадам.

Они не слышали звонков, вернее, те смешались с шумом бульвара Карно.

— Кто?

— Мадам Наташа.

Она отстранилась от него и, прежде чем уйти, вздохнула:

— Видишь!

Он не стал подниматься на чердак, а взял мопед и гонял по городу до половины девятого. Когда он вернулся, родители, серьезные и молчаливые, были уже за столом.

Мать надела платье, сделала прическу, накрасилась, стерев с лица все следы переживаний в саду.

— Опаздываешь, — рассеянно заметил отец.

— Извини.

И по привычке, усаживаясь на свое место, спросил:

— Что едим?

Ночью ветер переменился, и утром сильный мистраль раскачивал ветви деревьев и ставни домов. В комнате было мрачно, и Андре не хотелось протягивать руку, чтобы зажечь лампу в изголовье. Не хотелось и вставать, начинать воскресный день.

Накануне вечером он не занимался. Запершись в мансарде, он яростно манипулировал электрическими автомобильчиками, снова и снова ставя «Eine kleine Nachtmusik».

Время от времени, когда казалось, что на лестнице раздаются шаги, он подозрительно поворачивался к дверям, готовый спрятаться в свою раковину, но никто не поднимался.

Ни отец, ни мать из дома не выходили. Он не знал, что они делают, и ему удалось, уже довольно поздно, пробраться к себе незамеченным.

Сегодня они тоже никуда не собирались. Отец, конечно, уже спустился вниз в пижаме и халате — раз в неделю он выходил в таком виде, иногда прогуливаясь по саду или просто отдыхая на скамеечке.

Он бродил, не зная, как убить время, поглядывая на окна второго этажа — не встала ли жена. Она же, выбравшись наконец из постели, не спешила с туалетом.

По бульвару Карно бежали машины; горожане отправлялись в горы, а обитатели глубинки — на берег моря. Когда-то, очень давно — Андре еще не было и восьми — они относились к первым. Они только что обзавелись машиной и по воскресеньям уезжали куда глаза глядят, ради удовольствия ехать, останавливаясь на постоялых дворах или у реки.