Нодар Джин - Повесть о глупости и суете

• Название: Повесть о глупости и суете
• Автор: Нодар Джин
• Издательство: Объединенное Гуманитарное Издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-94282-093-7

Нодар Джин родился в Грузии. Жил в Москве. Эмигрировал в США в 1980 году, будучи самым молодым доктором философских наук, и снискал там известность не только как ученый, удостоенный международных премий, но и как писатель. Романы Н. Джина «История Моего Самоубийства» и «Учитель» вызвали большой интерес у читателей и разноречивые оценки критиков. Последнюю книгу Нодара Джина составили пять философских повестей о суетности человеческой жизни и ее проявлениях — любви, вере, глупости, исходе и смерти.

---

Габриела вскинула голову и резко ею кивнула:

— Но уже нет! Но да! Совокуплялись! И я видела это сама!

Через минуту, проверив свои выводы, я огласил их:

— С другой стороны, Габриела, может быть, никакого краха в этом нет, понимаете? Может быть, это не конец, а просто, ну — как вам сказать? — два человека совокуплялись себе спокойно на борту самолёта. А может быть, и не спокойно — я не знаю, я же не видел… Просто совокуплялись и всё. Они же не пилоты, им не надо следить за курсом…

Она задумалась. Думала долго, и мне захотелось ей помочь:

— Давайте подумаем вместе: когда люди не спят, им приходится жить, правильно? Ну, а когда живёшь, приходится делать всякое! А какая разница — где, если не спишь, а живёшь, правильно?

Я произнёс это с очень серьёзным видом, но сперва Джессика за дверью шумно спустила в бачке воду, а потом Габриела вдруг вскинулась и громко же рассмеялась:

— Забудьте всё это, ей-богу! И возвращайтесь на место!

Пробираясь к моему месту у окна, я лихорадочно пытался представить — как, где и кто осмелился трахаться прямо на борту.

Опускаясь в своё кресло и пребывая в полном смятении, объявил:

— А я вот возьму и снова не пристегнусь…

Профессор Займ промолчал, и я повернул к нему голову. Не потому, что он не ответил, а потому, что время от времени головою нельзя не вращать…

30. Всё на свете — то же самое

Рядом в кресле сидел не Займ, а другой человек. Живой. Мэлвин Стоун! Всё на нём — как и было раньше. Не хватало лишь галстука цвета датского шоколада и твидового пиджака из верблюжьей шерсти.

— Мистер Стоун? — проверил я.

— Очень рад вас видеть! — улыбнулся он.

— Нет, это я вас рад видеть! — разволновался я. — Вы уже не там? — и ткнул пальцем вверх.

— Нет, я уже здесь! — и хлопнул по подлокотникам.

Займ — в конце ряда — высунулся вперёд и улыбнулся мне:

— А вас долго не было!

— Знаю, — согласился я. — Я отсутствовал…

— А мы уже садимся! — не унимался Займ.

— Знаю и это, — кивнул я, думая о Стоуне. — Как вы себя чувствуете, мистер Стоун?

— А он в завидном настроении! — подхватил Займ.

— Если я не умираю, я всегда в завидном настроении! — рассмеялся Стоун. — У меня было несколько инфарктов, но в промежутках я в завидном настроении!

— Такого не бывает! — огрызнулась вдруг старушка с бородавкой. — У меня печень, и я это постоянно чувствую. Если есть проблема, она есть — пока её не решишь! А некоторые проблемы вообще не поддаются решению!

— Такого тоже не бывает! — вмешался сзади «спаситель еврейства» Гутман. — Нету проблемы, которую не решить!

Его продолжавшееся существование меня взбесило:

— Абсолютная чепуха! Глупые люди думают, будто проблемы существуют, чтобы их решать и будто их можно решить. Никто никаких проблем не решает. Люди просто иногда живут дольше, чем проблемы… А иногда нет.

— Правильно! — возликовал Стоун. — Нет даже такой заповеди — что проблемы надо решать… Вообще ни в чём никаких правил нету, есть предположения и приметы. Я, например, когда выживаю, — всегда предполагаю, что это хорошая примета. В прошлый раз — когда снова выжил — так именно и подумал, а через месяц сделал большие деньги! И опять решил: это хорошая примета! И оказался прав… Я очень суеверен! — и, рассмеявшись, он добавил для меня тихим голосом. — Вы-то как раз знаете что я имею в виду…

— Конечно, — ответил я. — Опять выжили…

— Я не это имею в виду, — качнул он головой. — Хотя вы правы, выжил, и это тоже, как выяснилось, — к везению…

Я растерянно кивнул головой и промямлил:

— У меня тоже, знаете, сердце, и мне тоже недавно повезло…

— Я видел! — хихикнул Стоун и поддел меня локтем в бок.

— Да? — спросил я. — Что вы имеете в виду?

— Пожалуйста, пристегнитесь! — встрянула вдруг Габриела, но, не остановившись, прошагала мимо. За гардину.

Стоун кивнул ей вслед и снова шепнул мне:

— Ну, видел я, видел… — и кивнул теперь вверх. — Там видел… Вас и её… Вместе… Ну, очень вместе…

— Нет, — обомлел я. — Это не то, что вам показалось…

Стоун, к изумлению Займа, расхохотался и склонился ко мне:

— Вы не поверите, но мы ей сказали то же самое!

— Кому? — не понял я.

— Вашей Габриеле. Это, мол, не то, что вам кажется! — и снова расхохотался, расстроив Займа окончательно.

— Так и сказали? — поразился я. — Так это были вы? Я имею в виду — именно вы так сказали?

— Оба! И я, и она. А что тут ещё скажешь?

— Она тоже так сказала? Кто это она?

— «Кто это она?» — передразнил он меня. — А вы тоже ведь хитрец: добиваетесь, чтобы я назвал имя, хотите проверить — знаю я всё или нет, да? Да, знаю! — и, оглянувшись, снова хихикнул, а Займ начал себя осматривать.

— Вы меня сбили, — признался я. — Кто «она тоже»?

— Нет, — мотнул головой Стоун. — Имени как раз не скажу, скажу просто, что всё знаю. А вот она, кстати, сама! Хай!

— Хай! — ответила Джессика и опустилась в кресло, принадлежавшее раньше Стоуну. — Хай! — повторила она мне и теперь уже не прикрыла губы ладонью, потому что они были аккуратно закрашены. — Хай! — улыбнулась она и Займу.

— Хай, хай! — усердно закивал головой Займ. — Как самочувствие, мисс Фонда? Так долго вас не видели! Соскучились, хотя только что смотрели ваш фильм. Какое понимание характера! И чутьё! А в жизни вы ещё добрее: мистер Стоун рассказал тут, пока вы задержались, что если б не вы, он бы не вытянул… Вы, ей-богу, супер!

Джессика, чуть смущённая, подала голос не ему, а мне:

— Ещё раз, пожалуйста, извините!

Я не понял её, ибо старался сейчас понять не её, а Габриелу, скрывавшуюся за гардиной и подсматривавшую за Джессикой. Я представил себе её смятение при виде хлопотавших за другою гардиной, наверху, Стоуна с Джессикой. Понять её было нетрудно: откидываешь гардину, ожидая увидеть труп, а труп не только жив, но трахает на диване звезду экрана и поборницу прав! Конец цивилизации! По крайней мере — в её привычной форме.

— Она обращается к вам! — окликнул меня Займ.

— Кто? — очнулся я.

— Как кто? Мисс Фонда. Просит у вас извинения, — сказал Займ, развернулся к ней и от моего имени попросил, в свою очередь, извинения у неё. — Тут шумно, Джейн: уже садимся — и он не слышит… За что, извините, он спрашивает вас, вы извиняетесь?

— Скажите: за инцидент в туалете — он поймёт…

— За инцидент в туалете? — Займ побледнел и повернулся ко мне. — Она сожалеет за инцидент в туалете…

— Я всё слышал, профессор, — кивнул я. — Спасибо.

— Кстати! — обратилась ко мне Джессика. — Он уже знает…

— Я? — выдавил Займ. — Я ничего не знаю!

— Я говорю о мистере Стоуне, — сказала она.

Займ умолк, а Стоун снова толкнул меня локтем:

— Я же вам говорил: я всё уже знаю! И, знаете, знаю, что знаете всё и вы! Ну, вы-то, оказывается, знали с самого начала, а мне она сказала об этом только в конце…

Перестал понимать и я. Стоун это понял и объяснил:

— А пока она не сказала, я думал, что это не она, а она…

— Да? — спросил я.

— Да. Хотя, если честно, — и захихикал, — я-таки почувствовал что-то знакомое: я ж, вы знаете, был уже, извините, с ней дважды… Раньше… Ну и чувствую что-то знакомое, но потом думаю — ещё бы! Все ведь женщины там одинаковые! Всё на свете зависит вот от какого места! — и, рассмеявшись, стукнул себя пальцем в висок.

Займ принял этот жест на свой счёт, возмутился и задрал голову.

— А потом она мне всё рассказала. Призналась, что она — это не сама она, а она сама, — не унимался Стоун. — Я сперва расстроился: такой был праздник! Звезда и… поборница! Потому, может, я и вытянул…

— Мэлвин! — не понял я. — Почему вы мне это рассказываете?

— Это она попросила, потому что вы знакомы с самой, да? С настоящей Джейн.

— Она попросила? …А что значит «такой был праздник»?

— Это невозможно описать, потому что это — в голове! Вы любите поэзию? — и, не дожидаясь ответа, Стоун заключил. — Это было как поэзия! — и улыбнулся: сравнение ему понравилось.

— Да? — не понял я. — Я не понял. Почему — как поэзия?

— Ну, лучше, чем проза! — и снова остался доволен.

— А как сейчас? После того, как вы узнали, что она не она?

— А сейчас тоже хорошо, потому что я подумал: вот я бывал с ней раньше — и было как проза. Но я мечтал, что когда-нибудь будет не она, а настоящее — как поэзия. И вот сегодня я-то думал, что это настоящее, понимаете? А потом понимаю вдруг, что это — то же самое! Вы меня понимаете? И мне сейчас даже лучше: я сейчас понимаю, что всё на свете — то же самое! Я, наверно, говорю глупо, да?

Я не нашёл что ответить и воскликнул:

— Что вы! — и, откинувшись в кресле, дал ему понять, что «корабль дураков» приближается к земле, и пора отвернуться к окну. — Что значит «глупо»? «Глупо», «не глупо» — это ведь тоже то же самое…