Нодар Джин - Предисловие к повестям о суете

• Название: Предисловие к повестям о суете
• Автор: Нодар Джин
• Издательство: Объединенное Гуманитарное Издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-94282-093-7

Нодар Джин родился в Грузии. Жил в Москве. Эмигрировал в США в 1980 году, будучи самым молодым доктором философских наук, и снискал там известность не только как ученый, удостоенный международных премий, но и как писатель. Романы Н. Джина «История Моего Самоубийства» и «Учитель» вызвали большой интерес у читателей и разноречивые оценки критиков. Последнюю книгу Нодара Джина составили пять философских повестей о суетности человеческой жизни и ее проявлениях — любви, вере, глупости, исходе и смерти.

---

Испокон веков наибольшее удовольствие, сильнейший эффект в человеческом суетном «выламывании» из до жестокости неподкупно-неподступно-равнодушной природы приносят две «умные» формы самообмана — Вера и Игра.

Словом «вера», однако, можно смело открывать список самых ругательных слов. Ни с одним из них не связано столько реального зла, сколько с «верой». Для истины вера опаснее даже лжи.

Верят, пардон, в небеса или, ещё раз пардон, в землю. В Бога (религия) или даже в самого человека (наука). Играют тоже по-разному. Реальными фишками или воображёнными. Самые популярные формы игры — общественное и художественное творчество.

При первой игра сводится к перестановке или переделке земных символов, определяющих распределение ролей. Оно, в частности (и отчасти), контролирует также распределение вещей между людьми. Кому-сколько-что-когда и прочее.

Возникают бесчисленные коллизии. Но эта игра (в конце концов и неизменно) сбивается на наиболее привычное, наиболее земное, «чересчур человеческое»: не доверяя природе, люди сами начинают истреблять друг друга. В индивидуальном порядке или в племенном (класс, государство, нация, раса, пол, профессия, сексуальная ориентация и т. д.).

Формы взаимоистребления (борьбы) меняются, но «стороннего наблюдателя» не впечатлит изобретательностью и это. Даже если это изменение и «музыкально», т. е. циклично. (Как, впрочем, цикличны звуки той же пластинки, которую заело.) Ибо эта цикличность обязана не любви к одному и тому же ритму, а отсутствию выбора.

Вторая форма игры, художественное творчество, основана на уходе от земной и создании воображённой реальности. Пусть и узнаваемой, т. е. в конце концов невесёлой, как и земная, но — непременно организованной как-то так, чтобы своей «красотой» она наконец доставляла удовольствие, «веселье души». Как приносит его, наслаждение, распятый Христос на полотне великого живописца.

Искусство создаёт альтернативную, «красивую», реальность. Как альтернативен припудренный кокаином мозг. Выражаясь примитивно, то есть предельно правильно, искусство — это хорошо, но оно — не от хорошей жизни. А, наоборот, от плохой. От того, что жизнь заканчивается смертью. И скучна, как смерть. И от того, что каждый монотонно прожитый день помимо всего (или в зависимости от характера прожившего этот день человека — прежде всего) знаменует собой приближение конца.

От этого осознаваемого или неосознаваемого знания искусство спасает нас точно так, как спасает всё остальное на свете, — созданием иллюзии не-прикосновения к нему, к свету, или не-знания его, света.

Понимание недостаточности ни одной из названных (плюс неназванных) форм игры, недостаточности создания иллюзии не-прикосновения или не-знания, приводит не только к разным вариантам спаривания этих форм, но и к полному коктейлю.

Политика, например, — это ещё и театр, и наука, и религия и всё прочее. Включая (опять же помимо или прежде всего) бесчестность и цинизм, ибо талант политика определяют и его умением правдиво лгать. Черчилль, по показаниям коллег, был столь изощрён в этом умении, что иногда верил себе даже сам. Причём, хмелел от собственных речей сильнее, чем от армянского коньяка.

И всё-таки, если ни один из алкогольных напитков в баре не способен вернуть забулдыге трезвость, это не по силам и коктейлю из тех же напитков. Или: если хмельного забулдыгу не протрезвляет армянский коньяк, не протрезвит его даже грузинский.

*****

Итак, существование бесцельно. Октопус в океане и птица в небе утверждали это всегда. Человек же догадался об этом сравнительно недавно. Скромности научила его наука. Хотя она же внушала ему некогда, будто его сознание есть часть вселенского плана. Пусть и секретного, но целенаправленного. Как выяснилось, природа — ежели и преследует цель, то не более амбициозную, чем показать, что никакой цели у неё нету. Разве что — бесконечное воспроизведение одного и того же сюжета об абсурдности жизни.

Человеческая жизнь отличается от жизни октопуса и птицы лишь дискомфортностью.

Этим неудобством он обязан собственному разуму. Его нескончаемым попыткам вырвать человека из природы и тем самым инфицировать его. Навязать ему какую-нибудь цель.

Разум давно перестал бы заниматься этим, если бы не достиг какого-то успеха.

Нынешний человек, хоть и обречён оставаться рабом природы, научился также дерзить ей. В форме, скажем, холодильника. Или в форме компромиссного договорного проекта: договоримся, дескать, хотя бы о том, что пусть цели ни в чём и нету — смысл жизни определяется тем, чему именно подчиняет человек свои действия. Человек льстит себе уже самим фактом составления это проекта, ибо природу он воображает себе как партнёра по переговорам. Приблизительно так же польстит себе и жертвенный цыплёнок, если — пока резник точит нож — набросает в своём, цыплячьем, мозгу проект договора с резником о взаимном ненападении.

Человек тем не менее продолжает зазывать природу на переговоры, допуская, правда, что эти эти переговоры могут провалиться. Зато, дескать, могут и не провалиться.

Наоборот, — завершиться успехом.

Как и следовало бы ждать, «партнёр» безмолвствует. Не исключено, — раздумывает над выдвинутыми условиями. Не исключено также, что молчит из презрения. Или — как считают гуманисты (человекоцентристы) — из неоправданного высокомерия.

Каков будет ответ вряд ли кто-нибудь знает. Этот тот самый случай, в котором, как выражался Ионеско, предсказывать вещи можно только когда они случились.

Впрочем, вещи предсказывать возможно лишь в том редчайшем случае, когда они случились по нашей воле, — когда именно нам дана власть их сотворять. Поэтому пока не получен внятный (и даже невнятный) ответ, каждый из нас вправе придти к следующему выводу. Безболезненному для высшей истины. Пусть даже поиск высшей истины и является часто вернейшим источником заблуждений.

Эта истина, кстати, предельна проста. (Перед написанием этой фразы меня какое-то время смущало знание другой предельно простой истины: чем человек глупее, тем менее загадочным кажется ему мир.) Поэтому и описывать эту истину можно лишь предельно просто же. (Опять же при написании этой фразы меня какое-то время смущало понимание того, что писать предельно просто не легче, чем быть хорошим человеком.) Итак, нормальный человек хочет быть не мёртвым, а наоборот, живым. Далее — он хочет, чтобы ему было не плохо, а, наоборот, хорошо. Ещё далее — чтобы было не просто хорошо, а, наоборот, очень хорошо. И точно так далее. Этого нормальный человек хочет каждый день. В идеальном случае так оно и случается: человек каждый день живой и каждый же день ему становится всё лучше и лучше. И это длится вплоть до того дня, когда ему вдруг становится как нельзя хуже — и он перестаёт быть живым.

Дотянуть до этого заветного дня, однако, трудно. Это требует каждодневной суеты, ибо абсолютное большинство вещей внутри человека и за его пределами (т. е. большинство предметов, явлений, состояний и пр.) ему в этом норовят помешать.

Либо «умышленно», либо благодаря своему естеству.

Причём, часто и не понять — умышленно это сопротивление или нет. Если, положим, человек внезапно скончался (то есть ему стало как нельзя хуже ещё до того, пока стало максимально хорошо), и если это произошло, скажем, по той причине, что его настигла в джунглях ночь, в течение которой его покушали тигры, то пусть с тиграми всё ясно, — вопрос касается ночи: А почему она настигла его именно в джунглях? Или: А почему она не подождала пока он не выбрался из лесу?

На оба вопроса ответить можно по-всякому. Предположить даже, что поскольку у ночи нету собственного ночлега, она ночует где попало — и ей захотелось сделать это в джунглях. А на второй вопрос — что у ночи, как у всего на свете, есть свои естественные потребности, и поэтому ждать она не смогла бы даже при остром желании. Особенно же, — если остро она желала как раз не ждать.

Человеческий мозг совершает бесконечные и губительные ошибки именно из-за того, что, задавшись главным и простым вопросом, он, этот мозг (как только что произошло с моим), сбивается и отвечает на него… иными вопросами, которые либо затмевают начальный, либо превращают его в неразрешимый. Между тем, отправной вопрос о сути человеческой жизни, повторяю, весьма даже разрешим.

Поскольку нормальный человек постоянно хочет одного (см. выше), постоянно же не желая другого (см. там же), и поскольку он соответственно действует, то содержание человеческой жизни, так же, как и её цель, несправедливо определять иначе, как суету по устранению беспрерывно длящегося чрезвычайного положения.

Абсолютно всё, что происходит с человеком внутри или за его пределами каждый час, день или год есть ситуация, требующая — если этот человек хочет того, чего хочет всякий, — незамедлительного отклика, неотложной реакции. Поэтому эта ситуация — чрезвычайная. Это — ЧП. (Биологически, а значит, сущностно, человек развился в то, чем является, не в результате процесса постановки и решения тех или иных проблем, а в итоге беспрерывного процесса реагирования на бесконечные ЧП.) Сказать, что человек жив пока он не умер — это сказать правильно.