Юрий Антропов - Самосожжение

• Название: Самосожжение
• Автор: Юрий Антропов
• Жанр: Научная Фантастика

Главный герой антивоенного романа «Самосожжение», московский социолог Тихомиров, оказавшись в заграничной командировке, проводит своеобразное исследование духовного состояния западного общества.

---

Стоя у входа в церковь, Гей размышлял о том, что даже угроза ядерного уничтожения всей жизни на земле, вероятность которого возрастает с каждым годом, не делает иных людей умнее. Семьи, хорошие семьи преждевременно умирают не столько от быта, как считали иные социологи, сколько от внутривидовой борьбы, как называл Гей этот странный и страшный процесс, который был столь же необратимым, как и распад ядерной энергии.

Ему стало тревожно.

Нельзя сказать, что это было редкое для него состояние, но там, в церкви, чувство тревоги возникло так внезапно и сильно, более того, настолько не вязалось с умиротворенным обрядом венчания, что Гей невольно оглянулся, как бы отыскивая причину этой тревоги прямо здесь же, в церкви.

Возле двери, за его спиной, стояла какая-то шатенка в розовом платье. И смотрела на него. То есть в этом ничего странного не было, она могла посмотреть на него в тот момент, когда он обернулся, но Гею показалось, что эта молодая женщина смотрела ему в затылок уже давно, с самого начала обряда венчания.

Впрочем, Гей входил в церковь последним и встал позади всех.

Откуда и когда она тут появилась, эта шатенка в розовом?

Бог ты мой, прошептал Гей, как же она похожа на Алину…

Теперь уже все, что происходило возле алтаря, привлекало внимание Гея куда меньше, чем шатенка в розовом у входных дверей.

Гея подмывало подойти к ней и спросить хоть о чем-нибудь, чтобы еще и голос услышать — наверно, мягкий, грудной, ласковый. И увидеть ее глаза совсем близко. И понять, может быть, отчего ему вдруг тревожно стало в самый неподходящий для тревоги момент.

Да, он размышлял отнюдь не о веселом — в частности, о скоротечности современных брачных союзов, от чего страдают не только дети. Однако мысли эти были для него совсем не новые, он уже как бы давно к ним привык, и они вызывали, скорее всего, чувство боли — застарелой, непроходящей, самой неприятной.

Что же встревожило его теперь?

Гей уже совсем было решился подойти к шатенке в розовом, даже предлог нашел — спросить о том, первым ли браком венчаются жених и невеста, — но, обернувшись, увидел, что возле двери шатенки нет.

Куда она девалась? Не могла же она выйти из церкви, не дождавшись конца обряда венчания!

Между прочим, сказал себе Гей трезво, по другую сторону двери, как бы охраняя шатенку в розовом, кажется, только что стоял усатый угрюмый мужчина, тоже будто наблюдавший со стороны обряд венчания.

Куда он-то исчез?

Ушел вместе с шатенкой?

Может, и ему вдруг тоже тревожно стало и он решил заглянуть близко в глаза незнакомец красивой женщине, чтобы еще и голос ее услышать, возможно, мягкий, грудной, ласковый?

Гей вернулся в отель.

По привычке, как это бывало дома, он от порога прошел к телевизору и включил его, а сам сел за стол, спиной к экрану.

Дома старый «Рекорд», который они с Алиной купили в шестьдесят восьмом году, нагревался, оживал бесконечно долго, и Гей обычно успевал забыть про него к тому моменту, когда возникал звук и что-то появлялось на экране. Сидя за столом, спиной к телевизору, он перебирал исчерканные страницы своих рукописей и вроде не прислушивался к тому, что происходило на экране, но вдруг резко вставал и выключал телевизор, даже не глянув на экран, а бывало, что тут же бросал работу, поворачивался вместе со стулом и прикипал взглядом к экрану. Его особенно волновали репортажи из Никарагуа, ЮАР, Афганистана… да мало ли нынче было так называемых горячих точек! Их правильнее было бы называть горящими. Но, разумеется, Гея не только политика интересовала. Иной раз и фильм хороший покажут. Может быть, и о любви. Как говорилось в начале этого фильма про Адама и Еву, о величайшем из всех человеческих чувств, которое тоже создает немало точек, не только горячих, но и, увы, горящих.

Как раз такая сцена и была. Экран телевизора «Сони», стоящего в номере «Гранд-отеля», засветился моментально, и Гей не успел написать ни строчки.

Это был артиллерийский дуэт.

Именно так сказал бы Гошка, вернее, написал бы из армии, применяя к гражданской жизни военные термины.

Гей сразу понял, что этот Адам был уже не тот незаконный Адам, то есть любовник, хахаль, который участвовал в сцене полового акта в начале фильма, а вполне законный Адам, то есть муж Евы.

Поэтому они выясняли свои отношения довольно грубо, будто новобранцы, как написал бы Гошка.

Точнее, Адам вел дознание, как сказалась на их отношениях перемена цвета волос у Евы.

— Когда я впервые встретил тебя, ты была блондинкой, — взволнованно говорил этот законный Адам, интуитивно чувствуя, что вокруг него творится полное беззаконие. — Я отчетливо помню, что полюбил блондинку! А теперь ты стала фиолетовой! И все почему? Да потому, что Эндэа сказал однажды, что тебе пошел бы фиолетовый цвет волос. Я сам, своими ушами слышал! — сорвался Адам на фальцет.

— Какая чепуха! — снисходительно сказала Ева, накручивая волосы на бигуди, похожие на портативные реактивные установки. — Стала бы я из-за мужчины перекрашиваться…

Ева была, судя по всему, убежденной феминисткой, достигнувшей многого на поприще эмансипации женщин.

А Эндэа, как нетрудно понять, был Незаменимый Друг Адама, то есть друг всей его семьи. Этого незаменимого друга так и звали. Сокращенно. Для удобства произношения. И вот этот самый Эндэа и был тот незаконный Адам, который участвовал в сцене полового акта — не как статист, разумеется, а как главное действующее лицо.

— Интересно получается! — кипятился законный Адам. — Я тебе говорю: «Не люблю крашеных, просто терпеть не могу!» — но ты как ни в чем не бывало изменяешь свой цвет волос. Будто нарочно. При этом заявляешь, что я разлюбил тебя.

— Господи, ну при чем здесь волосы?! — патетически воскликнула Ева, блеснув бигуди, будто выстреливая в Адама из своих портативных реактивных установок.

— Да? — не поверил ей Адам. — А если я пойду сейчас в парикмахерскую и постригусь наголо, обреюсь под Тараса Бульбу, что ты мне скажешь?

— Ничего.

— И сбрею усы!

— Ради бога.

— Но ты же говорила, что с усами я тебе нравлюсь больше… — совсем упал он духом.

— Я тебе этого не говорила. Ты меня с кем-то путаешь.

Потрясенный Адам некоторое время молчал, но открывал и закрывал рот, как после контузии, а затем, признав свое поражение, предпринял последнюю попытку вернуть себе если и не высоту в квадрате Супружества, как сказал бы Гошка, то хотя бы маленький окопчик под этой высотой, где можно было бы отсидеться до нового штурма.

— Хорошо, — сказал Адам как бы смиренно, — представь себе такую ситуацию… Сейчас вот я тоже наведу марафет, — он сделал рукой замысловатое движение, которое должно было имитировать подготовку Евы к тайному рандеву, — и уеду этак денька на два к Бобу Растиньянцу, на взморье, там у него вилла, корт, бассейн… он давно меня зовет, хочет отыграться в теннис… Естественно, компания соберется, конец недели, уик-энд, гёрлс, у него всегда, говорят, навалом девочек… выпивка, танцульки, то-се… и как тебе это понравится?

Он замер, полагая, что Ева сражена теперь наповал.

Наконец-то одумается!

Представит себе хоть раз, что творится с ним, ее законным Адамом.

И пусть не упадет ему в ноги — он противник такого средневекового ритуала! — но ласково попросит прощения за то… за что же именно?

Адам готов был проявить известную деликатность… достаточно и того, если Ева просто-напросто скажет ему, что теперь они снова будут вместе повсюду, как прежде.

Ева накинула на голову косынку, будто накрыла чехлом свои портативные реактивные установки.

Это был долгожданный мир!

И Ева сказала великодушно:

— Пожалуйста! Можешь ехать на взморье к Бобу Растиньянцу. И вообще куда угодно. — И тут, презрительно глянув на Адама, она поняла, что переборщила. — Конечно, если ты будешь себя вести точно так же, как и я… — добавила она снисходительно. — То есть безупречно!

И Адаму, кажется, плохо стало.

Как и всякому тяжелораненому.

И режиссер, тоже великодушно, сделал затемнение кадра, посредине которого были рыбьи, навыкате, глаза Адама.

Но если быть исторически точным, сказал себе Гей, то ВСЕ НАЧАЛОСЬ с безумной идеи одного маньяка, шизофреника, параноика, ну и так далее.

Впрочем, современная история знала множество маньяков, шизофреников, параноиков, ну и так далее.

Март 1948 года. США. Правительство Трумэна — президента, отдавшего приказ об атомной бомбардировке Японии. Меморандум № 7 Совета национальной безопасности:

Разгром сил мирового коммунизма, руководимого Советами, имеет жизненно важное значение для безопасности Соединенных Штатов.

Соединенные Штаты уже в конце 1945 года имели 196 атомных бомб. 196 Хиросим!.. Советский Союз в это время еще не сделал свою атомную бомбу.