Гонсало Бальестер - Дон Хуан

• Название: Дон Хуан
• Автор: Гонсало Бальестер
• Жанр: Современная проза

Роман «Дон Хуан» — из серии книг, которые сам автор назвал «забавными историями для эрудитов». Это остроумная поэтическая фантазия на тему легенды о Дон Жуане. Опираясь на тексты великих предшественников, автор творит свой миф, где знаменитый герой совершает путешествие через столетия и становится нашим современником.

---

Доктор права перебил меня:

— Пустое. Мы живем не по Божьему закону, а по закону крови. Это мирской закон.

— Но разве мы не христиане? Я, по крайней мере, чту себя христианином. И никогда не мог помыслить, что настанет час, когда Божий закон и мой собственный сшибутся… Убив Командора, я согрешу. Смертоубийство — грех.

Один из епископов согласно кивнул, но ответил мне адвокат:

— Грех искупается раскаянием.

— Стало быть, покушаясь на жизнь врага, должен я уповать на очищение раскаянием?

— Именно так. Бог много что запрещает, а мы подчас не можем не нарушать его заповедей. Но знаем: раскаяние все искупит. Господь простит нас.

— Когда так, то мне будет дозволено раскаяться и в том, что я не убил Командора, и вы простите меня?

— Нет, мы не прощаем. Прощение… — он заколебался, потом продолжил с улыбкой, — это привилегия Господа, нам оно заказано. Мы неумолимы, ибо мы люди.

— Но и моя воля непреложна. А посему я не могу посягать на убийство, полагая после раскаяться. К чему лицемерить? Да и какому глупцу придет в голову садиться играть в карты с Богом, пряча козырного туза в рукаве? Богу ведома правда моего сердца. И теперь я слышу его слова: «Если ты убьешь Командора, ты отступишься от меня».

— А что ж ты не услыхал слова Его, когда нынче ночью имел дело со шлюхой? Ведь известно: «Не прелюбодействуй».

— Тогда Господь промолчал, я его, во всяком случае, не слышал. Я вообще ничего не видел и не слышал, кровь закипела во мне, ослепила… Но в другой раз рассудку своему я помрачиться не позволю.

Невольно я произнес эти слова с особым драматизмом, и они должны были произвести на собрание большое впечатление, однако не произвели, и, кажется, никто не уловил их патетики.

— Но мы не столь требовательны. Мы вовсе не запрещаем тебе поддаваться эмоциям, терять голову… Тут нет ничего плохого, а порой выходит и некая польза. Подумай сам: если бы этой ночью ты не поддался эмоциям, мы не обошлись бы с тобой столь благодушно. Эмоции — смягчающее обстоятельство. Ты был так поглощен своими чувствами, что не заметил, как тебя обвели вокруг пальца.

— Только это?

— Насколько нам известно… А нам известно все.

— Вам известно то, что касается вас. Но не то, что тревожит меня. Для меня все, что произошло нынче ночью, связано воедино. Стоит дернуть за одну ниточку, остальное потянется следом. Итак, Командор де Ульоа посмеялся надо мной, но унижение, которое испытываю я в одиночестве, явно лишь для единственного Свидетеля моего одиночества. И вот я не могу не спросить себя: «Зачем надобно Господу мое унижение?» Я хранил добродетель, моя плоть хранила чистоту. По чести говоря, я и думать не думал ни о непорочности собственного тела, ни даже о самом своем теле. Оно служит мне двадцать три года, и я не знал от него ни бед, ни радостей. Его точно и не было — будто я в карете по гладкой дорожке катил прямехонько в рай. Но выходит, с телом нельзя не считаться, как и повелел нам Господь. — Он-то тело непременно принимал в расчет. Господу нужно было, чтобы я свое тело познал, и он прибегнул к помощи дона Гонсало. Он словно крикнул мне: «Эй, парень, вот оно, твое тело, ведь я дал его тебе для чего-то!»

Я замолк. Оглянулся вокруг. Слова мои были встречены громким смехом. Адвокат снова вышел вперед и обнял меня.

— Браво, мальчик! Ты великий софист! Почему бы тебе не стать адвокатом? Ты бы достиг успеха, уверяю тебя.

Но я в гневе оттолкнул его.

— Так вы называете софистикой то, что терзает мою душу?

— Да, софистикой, ведь ты построил свое рассуждение на чрезмерном углублении в суть проблемы. И соединил две вещи несовместимые. А потом придал гипотезе статус истины. Но вышло отлично. Это доказывает, что ты умен и к тому же говоришь так пылко, так убедительно! А теперь сделай следующий шаг: произведи разбор собственного рассуждения и опровергни свои же умозаключения. И ты вздохнешь свободно.

— Я не могу так поступить.

— Отчего же?

— Оттого что у меня имеется та самая честь, за кою вы ратуете. И честь моя требует, чтобы я убил Командора, который насмеялся надо мной, и чтобы я отступился от Господа — потому что Он с небес дозволил эту насмешку. Но есть и иной путь: пасть ниц, молить у Бога прощения, признать Его волю и, значит, самому простить Командора. И остаток жизни посвятить покаянию, искуплению вины.

Адвокат снова рассмеялся, но уже натужно, и в глазах его больше не плясали веселые искорки, в них засквозило уважение.

— Давай взглянем на дело иначе: разве не под силу тебе отыскать аргументы, кои позволят отделить одно от другого — убить дона Гонсало, а после примириться с Богом?

— Да, но сам я таких аргументов не принял бы.

— Лишь бы Он их принял — и довольно.

— Ты предлагаешь мне спрятать туза в рукав?

Адвокат в отчаянии заломил руки.

— Упрямец!

— Нет, я всего лишь верен себе. Нынче ночью я вижу все на удивление ясно и начинаю поступать согласно своей натуре. — Я запнулся. — Я сейчас скажу не слишком пристойную вещь. Могу ли я просить дам удалиться?

Но тут сеньоры принялись перешептываться, о чем-то совещаясь, и одна из них, аббатиса, сделала несколько робких шагов вперед и заговорила от имени всех дам. Сеньора аббатиса имела изящное сложение и была на диво хороша собой. Ей весьма шла тока, но мне неудержимо захотелось взглянуть на ее волосы, которые наверняка были светлыми.

— Мы не желаем удаляться. Нам важно знать все, что говорит Дон Хуан. К тому же мы на его стороне.

Она задержала на мне взгляд больших голубых глаз, потом ласково потрепала за подбородок пальцами, сотканными из воздуха. И поспешно отступила назад. Я вздрогнул от нежного прикосновения аббатисы, как сперва вздрогнул от ее взгляда. Я на миг смешался, но быстро взял себя в руки.

— Коль скоро дамы позволяют… — Но я снова смутился. — Может, согласится удалиться хотя бы моя матушка? Мне затруднительно продолжать в ее присутствии.

Никто мне не ответил, но я увидал, как тень матушки начала таять, послав мне воздушный поцелуй.

— Если бы этой ночью вы пожелали заглянуть в мои мысли, вы бы заметили, как мой едва ли не религиозный восторг, желание отыскать Бога в теле Марианы, сменился разочарованием, ибо в наслаждении человек одинок, сам по себе. И вот я хочу вас спросить: отчего Бог не сотворил все иначе? Отчего сделал Он плоть прекрасной и вожделенной, а после изрек, что плоть греховна? Я обращаю вопрос свой Господу. А теперь дерзну сказать, что Он поступил неверно.

Мне показалось, что родичей сильно напугали мои кощунственные речи. Даже адвокат перестал улыбаться.

— Оставим это, — проговорил он недовольно. — Мир таков, каков он есть, и у Бога были свои резоны, когда он сотворил его именно таким… Мы призвали тебя ради дел мирских. То, что связано с вечностью, дело Господа.

— Но нет ничего мирского, коли существует Бог. Если я дышу, то дышу пред Богом. И если соединяюсь с женщиной, то соединение это запечатлено на вековечных скрижалях. Только во имя Бога могу я восстать против несовершенства земной жизни. Но ежели Бог не одобрит бунта моего, дерзну подняться и против Бога. А дерзнув, пойду своим путем не таясь, раскрыв все карты. Нет, это не по мне: предстать пред очи Его и, увертываясь и лукавя, ответствовать на укоры Его: «Господи, не ведал я, что поступаю противно воли Твоей! Господи, гнев ослепил меня, страсть помрачила рассудок мой! Господи, не сумел раб Твой постигнуть законы творения и оступился!» Нет, я честен и храбр — таким вы меня научили быть. Я отвечу на укоренье Божие: «Я поступил так, как захотелось мне, по воле своей, ибо не согласен с Тобой».

Я повернулся спиной к родоначальнику: судя по гримасам, из моих слов он не понял ни бельмеса. Я двинулся в мрачную глубину и, уже стоя на границе, оглянулся на толпу призраков.

— Теперь вы все знаете. Ежели я убью Командора, я оттолкну длань, кою Вседержитель протягивает мне каждодневно, и буду жить во грехе.

Адвокат рванулся было мне вдогонку.

— Пусть будет так. Но не вали вину на нас. Мы не желаем ничего менять: нам довольно считать себя сливками этого мира — лучшими из лучших. А ты волен, волен признать либо отвергнуть наш завет, волен отыскать свои основания, кои помогут тебе оправдаться за совершенное убийство. Но если во имя нашего закона ты порешил замахнуться на такое… пеняй на себя. Ответ держать тебе одному. И осмелюсь дать тебе совет.

— К чему?

— Научись жить покойно.

— А если я не хочу? Лучшие из вас покоя не знали. И душа моя зрела в преклонении перед ними, я ждал момента, когда смогу пойти по их стопам. Но нынешние войны меня не влекут, вот и решил я придумать собственную и ей посвятить себя целиком. Если можешь ты дать мне военный совет…

— Значит, толковать нам больше не о чем?

Я кивнул в ответ. Адвокат выглядел растерянным и даже казался теперь ниже ростом.