Милан Кундера - Смешные любови (рассказы)

• Название: Смешные любови (рассказы)
• Автор: Милан Кундера
• Жанр: Современная проза

В книгу Милана Кундеры «Смешные любови» вошли рассказы, написанные в Чехии в 1959–1968 гг. Они явились отправной точкой кундеровской прозы, в особенности его знаменитых романов «Невыносимая легкость бытия», «Бессмертие» и других.

---

— Мне трудно в это поверить. Нет, я не верю вам, — сказала пани Затурецкая.

— Прежде всего эта работа лишена всякой самостоятельности. Поймите, ученый должен всегда прийти к чему-то новому; ученый не может списывать лишь то, что уже известно, что открыли другие.

— Мой муж никоим образом не списывал эту работу.

— Пани Затурецкая, вы же ее читали… — Я хотел продолжить, но пани Затурецкая прервала меня:

— Нет, не читала.

Я был поражен: — Тогда прочтите!

— Я плохо вижу, — сказала пани Затурецкая. — Вот уже пять лет, как я не прочла ни строчки, но мне и не надо читать, чтобы знать, честен мой муж или нет. Это определяется не чтением, иначе. Я знаю своего мужа, как мать своего ребенка, я о нем знаю все. Все, что он делает, всегда честно.

Мне пришлось прибегнуть к самому худшему. Я прочитал пани Затурецкой абзац из статьи ее мужа, а затем процитировал соответствующие места из разных авторов, у которых пан Затурецкий заимствовал мысли и формулировки. Разумеется, пояснил я, речь шла не о сознательном плагиате, а о непроизвольной подчиненности корифеям, к которым пан За-турецкий питал безграничное уважение. Но любой, кто услышит эти сравнительные пассажи, легко поймет, что эту работу не может опубликовать ни один серьезный научный журнал.

Не знаю, насколько пани Затурецкая сумела сосредоточиться на моем объяснении, насколько следила за ним и воспринимала его, но она покорно сидела в кресле, покорно и послушно, точно солдат, знающий, что не смеет уйти со своего поста. Продолжалось это примерно полчаса. Когда мы кончили, пани Затурецкая поднялась с кресла и, уставившись на меня своими прозрачными глазами, бесцветным голосом попросила извинения; но я знал, что она не утратила веры в своего мужа, и если кого-то в чем-то и упрекает, так только лишь самое себя, что не сумела противостоять моим аргументам, казавшимся ей темными и невразумительными. Она надела свою военную шинель, и я понял, что эта женщина — солдат, печальный солдат, утомленный долгими походами, солдат, не способный осознать смысл приказов, но безоговорочно их выполняющий, солдат, который уходит сейчас побежденным, но не запятнанным.

13

— Ну вот, теперь тебе ничего не нужно бояться, — сказал я Кларе, пересказав ей в Далматском винном погребке свой разговор с пани Затурецкой.

— А мне и так нечего было бояться, — ответила Клара с удивившей меня самоуверенностью.

— Как это «нечего было»? Если бы не ты, я бы вообще не встречался с пани Затурецкой!

— То, что ты встретился с ней, хорошо, ведь ты их достаточно помучил. Доктор Калоусек сказал, что интеллигентному человеку трудно это понять.

— Ты виделась с Калоусеком?

— Виделась, — сказала Клара.

— И ты ему все рассказала?

— Ну и что? Разве это тайна? Теперь я хорошо знаю, что ты собой представляешь.

— Ну-ну!

— Сказать тебе, кто ты?

— Пожалуйста, скажи.

— Типичный циник.

— Это тебе Калоусек сказал?

— Почему Калоусек? Думаешь, я не могу сообразить это сама? Ты что, думаешь, я не способна тебя раскусить? Ты любишь водить людей за нос. Пану Затурецкому обещал отзыв…

— Я не обещал ему отзыва!

— Все равно. А мне обещал место. От пана Затурецкого ты отделался, все свалив на меня, от меня — все свалив на пана Затурецкого. Но знай, это место я получу.

— Калоусек устроит? — попытался я съязвить.

— Не ты же! Ты и понятия не имеешь, как плохи твои дела.

— А ты имеешь?

— Имею. Этот конкурс ты не пройдешь и рад будешь радехонек, если тебя примут на работу в какую-нибудь захолустную галерею. Но ты должен понять, что все получилось только по твоей вине. И, если позволишь, дам тебе совет: постарайся быть всегда честным и никогда не ври, потому что вруна не станет уважать ни одна женщина.

Она встала, подала мне (очевидно, в последний раз) руку, повернулась и ушла.

И лишь минуту спустя до меня дошло (несмотря на леденящую тишину, обступившую меня), что моя история отнюдь не трагического, а скорее комического свойства.

В какой-то мере это утешило меня.

ЗОЛОТОЕ ЯБЛОКО ВЕЧНОГО ЖЕЛАНИЯ

…не знают они, что их влечет охота, а вовсе не добыча.

(Блез Паскаль)

МАРТИН

Мартин умеет то, чего не умею я: остановить любую женщину на любой улице. Должен признаться: за то долгое время, что я знаком с Мартином, я немало пользовался этим его даром, ибо люблю женщин ничуть не меньше, чем он, хотя мне и далеко до его сногсшибательной дерзости. С другой стороны, случалось, что Мартин здорово плошал, когда так называемый захват женщины становился для него лишь проявлением самодовлеющей виртуозности, чем он частенько и ограничивался. Поэтому не без определенной горечи он говаривал, что подобен нападающему, который из любви к искусству пасует отдельные мячи своему партнеру, забивающему затем дешевые голы и стяжающему дешевую славу.

В этот понедельник, дожидаясь его днем в кафе на Вацлавской площади, я разглядывал толстенную немецкую книгу по этрусской культуре. Университетская библиотека несколько месяцев хлопотала о том, чтобы мне на время прислали ее из Германии, и когда я наконец получил сию бесценную книгу, то, как реликвию, не выпускал из рук и даже рад был, что Мартин запаздывает и я могу, сидя за столиком, спокойно полистать ее.

Стоит мне подумать о древней античной культуре, как меня пронизывает грусть. Кроме прочего, возможно, она навеяна печальной завистью к уныло-сладкой неспешности тогдашней истории; эпоха старой египетской культуры насчитывала несколько тысячелетий; эпоха греческой античности — почти целое тысячелетие. В этом смысле жизнь отдельного человека схожа с историей человечества: поначалу она погружена в вязкую неспешность и только потом понемногу, но с течением времени все заметнее, ускоряется. Мартину как раз два месяца назад стукнуло сорок.

ИСТОРИЯ НАЧИНАЕТСЯ

Именно он и вывел меня из задумчивости. Открыв стеклянную дверь кафе, он прямиком направился ко мне, делая выразительные жесты и гримасы в сторону столика, за которым над чашечкой кофе склонилась молодая женщина. Не отрывая от нее взора, он подсел ко мне и сказал: — Что ты об этом думаешь? Я почувствовал себя пристыженным: погруженный в свой фолиант, я заметил девушку только сейчас и, конечно, не мог не признать, что она хороша. Но в ту жу минуту девушка распрямила стан и, подозвав человека с черной бабочкой, поспешно расплатилась.

— Расплатись тоже! — приказал Мартин.

Мы было думали, что придется догонять девушку, но, по счастью, она задержалась в гардеробе. Она оставила там хозяйственную сумку, и гардеробщица по меньшей мере с минуту откуда-то извлекала ее, прежде чем поставить на барьер перед девушкой. Та подала гардеробщице какую-то мелочь, а Мартин в тот же миг успел вырвать у меня из рук мою немецкую книгу.

— Давай-ка лучше положим ее сюда, — сказал он с бравурной решимостью и стал старательно засовывать книгу в сумку к девушке. Она сделала удивленные глаза, не находя от растерянности слов.

— В руке нести неудобно, — пояснил Мартин, а когда девушка изъявила желание нести сумку сама, отругал меня за неучтивое поведение.

Незнакомка оказалась медицинской сестрой из одной периферийной больницы; она задержалась в Праге и сейчас спешила к автобусному вокзалу на Флоренце. Достаточно было и небольшого отрезка пути до остановки трамвая, чтобы успеть сказать друг другу самое главное и договориться о том, что в субботу мы приедем в Б. навестить ее, такую, дескать, прелестную барышню, которая, как многозначительно подчеркнул Мартин, несомненно будет в обществе какой-нибудь своей хорошенькой подруги.

Трамвай приближался, я подал сумку, и она попыталась вытащить из нее мою книгу; но Мартин широким жестом помешал этому, заявив, что в субботу мы приедем, а пока неплохо было бы и ей полистать ее. Барышня недоуменно улыбнулась, но трамвай уже увозил ее прочь, а мы стояли и махали вслед.

Делать нечего, книга, которую я так долго и с таким нетерпением ждал, скрылась вдруг в туманных далях; что и говорить, было страшно досадно; но, несмотря на это, какое-то безрассудство наполняло меня счастьем и на нежданно выросших крыльях возносило над этой досадой. А Мартин тут же стал соображать, каким образом ему отпроситься на субботний день и ночь у своей молоденькой жены (и это действительно так: дома у него молодая жена, и, что хуже того, он любит ее; и что еще хуже: боится ее; и что совсем плохо: боится за нее).

УСПЕШНЫЙ СМОТРЁЖ

Для нашего путешествия я за небольшую цену взял напрокат прелестный «фиат» и в субботу в два часа пополудни подкатил к дому Мартина. Мартин был уже наготове, и мы тронулись. Стоял июль, и было нестерпимо жарко. Мы стремились попасть в Б. как можно раньше, но, увидев по пути в одной деревне двух пареньков в трусиках и с явно мокрыми волосами, я остановил машину. Пруд и вправду был неподалеку, в нескольких шагах от дороги, за околицей. Сон у меня уже не прежний, прошлой ночью я вертелся в постели, невесть чем озабоченный, часов до трех и потому мечтал освежиться; Мартин тоже был «за».