Майкл Корда - Идеальная пара

• Название: Идеальная пара
• Автор: Майкл Корда
• Издательство: Покровка
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-89259-012-7

Фелисия Лайл – знаменитая актриса, получившая «Оскара» за главную роль в нашумевшем фильме, и Роберт Вейн – гений театральной сцены, в течение многих лет были в глазах общества самыми известными в мире любовниками и идеальной парой.

Они играли на сцене и в жизни свои любовные отношения, не замечая или игнорируя подводные камни театра и Голливуда – мира славы и низости, таланта и грязных денег.

На какое-то время Вейн отдалился от Фелисии и она – терзаемая внутренними демонами – сорвалась и совершила ряд трагических ошибок…

---

– Я справлюсь, дорогой, – с чувством сказала она, сияя глазами. – Не так: ли, доктор Фогель? Я никогда не чувствовала себя лучше.

Фогель с, некоторым сомнением взглянул на нее.

– Удовольствия полезны для здоровья, так ведь? – сказал он, будто пытался убедить самого себя. – Я не вижу в этом вреда.

– Вот видишь, дорогой! Но я не могу руководить подготовкой отсюда. Мне надо вернуться домой.

«Так вот где собака зарыта», – подумал Вейн, засомневавшись, не придумала ли Фелисия эту затею с вечеринкой, чтобы вынудить доктора Фогеля отпустить ее. Она была способна на такое – она вообще на все была способна, если очень хотела чего-то добиться.

Фогель, вероятно, поверил, что этот честолюбивый план был признаком душевного здоровья. Но Вейн слишком много играл в кино и театре, чтобы в это поверить. Люди в шоу-бизнесе часто затевали грандиозные, сложные предприятия просто для того, чтобы уйти от проблем и хаоса своей личной жизни. Он сам так поступил с постановкой «Ромео и Джульетты» и подозревал, что Фелисия сейчас делает то же самое.

Все-таки где-то в глубине души он хотел, чтобы Фелисия вернулась домой. Пусть временами счастье покидало их, но они принадлежали друг другу, и это было главное.

Вейн знал свою роль. Он взял обе ее руки в свои и сжал их, глядя при этом ей в глаза – в них он увидел сейчас откровенную, отчаянную мольбу, – и сказал:

– Конечно, ты вернешься домой, родная. Сегодня же! Вы ведь не возражаете, доктор?

Фогель кивнул, вероятно, немного озадаченный тем, как быстро развиваются события. Почему бы и нет? Два великих актера только что безупречно разыграли перед ним сцену примирения. Лицо Фелисии сияло счастьем, ее глаза излучали любовь и страстное желание, две слезинки медленно катились по щеке, губы приоткрылись будто в ожидании поцелуя.

Вейн почувствовал, как часто бывало, когда он был с Фелисией, как стирается тонкая грань между актерской игрой и реальной жизнью. Иногда он не знал, играет ли он любовную сцену с ней или действительно занимается с ней любовью. Ему было мучительно сознавать, что часто он не мог заметить разницу.

Его жизнь была игрой, а игра – его жизнью. В нем не было границы, отделяющей актера от человека.

– Конечно, Робби – великий актер и может с успехом сыграть кого угодно, – сказал однажды Гай Дарлинг, устав выслушивать похвалы своему более молодому собрату, – но одну роль он так и не научился играть – самого себя.

Ну сегодня он превзошел себя, играя эту роль, сказал себе Вейн. Он точно знал все свои реплики.

– Ты нужна мне; я люблю тебя, – произнес он уверенным низким голосом. – Я хочу, чтобы ты была дома, рядом со мной, всегда.

Фелисия тоже знала свои реплики.

– Я больше никогда не покину тебя, Робби, – сказала она. – Обещаю.

Они обнялись, повернувшись лицом к доктору Фогелю, будто ожидая аплодисментов.

Сцена четвертая

Фелисия лежала, вытянувшись, в шезлонге возле бассейна, старательно скрываясь от солнца под полосатым пляжным зонтиком. Она никогда не загорала, как это любили делать местные жители: загар, купальные костюмы, пляжи, яхты и постоянное пребывание на солнце были не для нее. Когда на студии ей предложили позировать для обычных рекламных снимков в купальнике, она отказалась. Когда они стали настаивать, она позвонила Аарону Даймонду, который прервал свою еженедельную игру в гольф и прямо в спортивных брюках и кашемировом пуловере приехал на студию, чтобы сразиться с самим Лео Стоуном на его территории – в роскошном кабинете Стоуна с бело-золотым столом длиной в пятнадцать футов, знаменитым белым кожаным диваном и расставленными вдоль стены двадцатью «Оскарами», полученными студией за лучшие фильмы прошлых лет.

– Если тебе нужна полуголая красотка, пошли своего чертова фотографа в Нью-Йорк в стриптиз-бар! – возмущенно закричал Даймонд. – А здесь перед тобой актриса, понятно?!

Стоун, который никогда никому не уступал и который собственными руками вышвырнул из своего кабинета не одного крупного импресарио, сдался перед натиском тщедушного агента Фелисии, и ее сфотографировали в вечернем туалете.

Рэнди Брукс сидел рядом с шезлонгом с блокнотом и карандашом в руках, составляя список гостей на вечеринку, которая устраивалась в его честь. Невозможно не любить Рэнди, думала Фелисия. Иметь его при себе было все равно, что иметь cavaliere servante[28] или заботливого старшего брата. К тому же у нее с Бруксом были общие интересы: антиквариат, хорошая мебель и искусство. У Брукса был утонченный вкус и развитое чувство прекрасного – он отлично чувствовал цвет и фактуру, весьма редкая способность у мужчины, и хорошо разбирался в моде.

Рэнди по-настоящему боготворил Робби, что было тоже не характерно для Голливуда, где на театральных актеров – особенно английских – смотрели подозрительно и враждебно. Робби считали зазнайкой, с презрением относящимся к тем ценностям, которыми здесь жили все, незваным гостем. Тот факт, что он добился успеха в первом же своем голливудском фильме и лишь по случайности не получил «Оскара», вызывал еще большую неприязнь к нему в кинобизнесе – особенно из-за того, что ему, казалось, было на это наплевать.

В данный момент Робби ходил взад-вперед по лужайке, репетируя свою роль из пиратской мелодрамы. Для актера его таланта задача была слишком простой, не требовавшей почти никакой подготовки, но для него не существовало понятия «незначительная роль». Он уже раз десять менял грим, стараясь превратить свой нос в узкий, аристократический; побрил и обесцветил свои густые брови, сделал себе острый подбородок, истратив на это килограммы воска и бессчетное количество гримировального лака. Когда он наконец закончил, его лицо приобрело поразительное сходство с лицом Рэнди Брукса.

Если Брукс и заметил это сходство, то не подал виду.

– Тебе надо пригласить Луэллу и Гедду, – сказал он Фелисии.

– Робби ненавидит репортеров отдела светской хроники. К тому же они обе писали о нас такие ужасные вещи.

– Они напишут что-нибудь еще более ужасное, если ты их не пригласишь. Поверь моему опыту.

– Ну хорошо. – Фелисия вздохнула, сожалея, что она не в Англии. Там она могла бы пригласить Гая Дарлинга, и милого Ноэля, и Тоби Идена, и Филипа Чагрина вместо Луэллы Парсонс и Гедды Хоппер и всей этой толпы отвратительных людей, которых Робби презирает. – Ты записал Марти Куика? – спросила она.

Брукс приподнял солнечные очки и сдвинул их почти на затылок.

– Он в Нью-Йорке, ставит свое глупое шоу в Уинтер-Гарден. «Звездный салют Марти Куика в честь американских женщин», я думаю. Бетси Росс на высоких каблуках и набедренной повязке вышивает знамя, а сто девушек в форме ополченцев задирают ножки…

– Он приедет, если я его попрошу.

– Я думал, вы с Робби по горло сыты Марти?

– Робби не держит на него зла. А что касается меня, то я всегда находила Марти… интересным.

– Интересным? Марти? Да он же гангстер. Он – Аль Капоне шоу-бизнеса! О черт, не пойми меня превратно, мне он самому нравится. Знаешь, это Марти впервые выпустил меня на сцену – в эстрадном номере в баре со стриптизом, которым он тогда владел. – Брукс засмеялся. – «Заставь их сидеть на месте, пока девочки переодеваются, парень, вот все, что от тебя требуется», – сказал он мне. И я это сделал. В те времена он сам у себя работал вышибалой. Ему нравилось вышвыривать за дверь пьяных, разнимать дерущихся, заставлять девушек работать. – Как дела у вас с Робби? – неожиданно спросил Брукс, меняя тему разговора.

– Прекрасно, – коротко ответила Фелисия, подняв бровь. Интересно, что рассказал ему Робби и насколько откровенно.

В какой-то мере это было правдой – хотя она не переставала задавать себе вопрос, связано ли это с таблетками, которые прописал ей доктор Фогель. Она принимала одну перед сном и еще одну в течение дня, чтобы успокоить нервы, а между приемами жила в каком-то оцепенении, лишь временами впадая в панику при мысли, как она будет жить, когда перестанет принимать лекарство – она ведь не могла принимать таблетки во время работы, которую ей скоро предстояло возобновить.

Даже войну она воспринимала как нечто далекое; лекарство, к счастью, ослабляло боль, иначе она вряд ли смогла бы пережить известия о тех событиях, которые происходили в Англии. Порция, по крайней мере, находилась в деревне, далеко от столицы, где продолжались бомбардировки, хотя это было слабым утешением, потому что здесь все считали, что немцы непременно высадятся в Англии.

Ночи казались ей бесконечными. Она видела, что Робби, будто чувствуя за собой какую-то вину и считая, что она «не готова», а так же сам страдая от усталости, избегал физической близости и обращался с ней как с каким-то хрупким предметом. Секс, который раньше был такой важной частью их отношений, уже давно перестал быть таковым; если говорить откровенно, он отошел на второй план, уступив место работе. То, что когда-то удерживало их вместе, теперь разъединило их, но ни один не решался заговорить об этом, опасаясь то ли того, к чему это может привести, то ли того, что еще может выплыть наружу. Фелисии иногда мучительно хотелось его, но из гордости и страха она не решалась попросить об этом. Страдал ли он так же, как она? Если да, то он не подавал вида. Временами она думала, не была ли их совместная игра на сцене заменой секса – пусть даже не приносящего радости, – но сейчас Робби не принадлежал ей ни в постели, ни на сцене.