Алиса Поникаровская - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Алиса Поникаровская
• Жанр: Контркультура

Омский андеграунд 80х - 90х не мог быть сам собой без Алисы Поникаровской. Ее сказки читали (слушали) несколько поколений местных рок-музыкантов, художников... да и неместных тоже. Пересказать их смысла нет, это вовсе не беллетристика, лучше почитать самому.

---

Кто-то окликнул ее, Лира вздрогнула, возвращаясь из чудесной страны бабочек, и увидела укоризненно качающую головой тете Дусю, стоящую в дверях зала.

- Половина восьмого, мы тебя обыскались уже!

- Половина восьмого?! - испуганно спросила Лира. - Ой... я не думала, что так поздно...

С тех пор, как появился Кирилл, она никогда не задерживалась на работе до половины восьмого, и теперь мысль о том, что он ждет ее дома, и уже потерял, наполнила ее сердце паническим ужасом.

Она так торопилась домой, что чуть не упала на скользком повороте, спасибо какому-то прохожему, который придержал ее под руку.

Лира влетела вверх по лестнице, задыхаясь от быстрого бега, открыла дверь и в изнеможении прислонилась к ней спиной.

- Я пришла! - еще успела по инерции крикнуть она, только потом осознав, что в квартире непривычно темно, и Кирилла нет.

Лира, не раздеваясь, прошла в комнату, машинально включила свет и так же машинально понесла к помойному ведру полную окурков пепельницу. Потом забралась с ногами в кресло и стала ждать.

Кирилл пришел около двенадцати. Лира открыла дверь и поразилась незнакомости его взгляда. И пахло от него как-то по-другому, совсем не тем запахом, к которому она привыкла.

- Ты еще не спишь? - спросил он и снял с нее пальто.

- Ты ела что-нибудь? - он разделся и прошел на кухню.

Лира двигалась за ним, как привидение.

- Господи, ну что такого случилось! - неожиданно разозлился Кирилл, поймав ее беспомощный взгляд. - Не могу же я вечно сидеть у твоей юбки!

- Я ничего... - сказала Лира, глотая слезы. - Я же ничего не говорю...

- Лучше бы говорила! - огрызнулся Кирилл. - И нечего на меня смотреть такими собачьими глазами!

Он разогрел какую-то еду, усадил ее за стол и стал есть с аппетитом изголодавшегося человека, который решил для себя какую-то самую большую проблему в своей жизни. Он поел, отодвинул тарелку, и еще до того, как он открыл рот, чтобы что-то сказать, она уже всем своим существом знала, что именно сейчас она услышит.

- Ты прости меня, - сказал Кирилл. - Но такая жизнь не по мне... Я сегодня встретил Карину, и понял, какой я был болван! Бросить все, что у меня было, отказаться от славы, денег, и ради чего?! Ради каких-то непонятных поисков?! Ради этой захудалой квартирки, забитой мещанской безвкусицей под самый потолок? Ты - хорошая, добрая, - он сказал это тоном, каким говорят с законченными дебилами. - Но ты не понимаешь... Художнику нужен полет, а не однообразие... От однообразия художники спиваются... Карина готова мне все простить, завтра у меня встреча с нужным человеком, он обещал устроить выставку тех работ, что остались... Хотя, это для него будет достаточно сложно, все уже забыли мою фамилию... Из обоймы выпасть так просто... Но я смогу, я наверстаю, остались еще люди, которые меня помнят! Карина поможет... Она не растеряла все связи... Она ждала меня...

Лира молча плакала, не понимая и половины из его речи. Она лишь осознавала, что он уйдет в какие-то другие ответвления этого изменчивого мира, туда, куда делись ее родители, которых она никогда не знала, куда ушла ее любимая кошка, объевшись какой-то дряни, куда вот-вот собирается Татьяна Петровна, которую вчера положили в больницу...

- Сейчас уже поздно, - сказал Кирилл. - Ты так много для меня сделала, я не мог уйти, не простившись и не объяснив. Но я сейчас пойду...

- Куда ты пойдешь? - сквозь слезы возразила она. - Сам же сказал, что поздно... Оставайся... Уйдешь утром...

- Ты правда этого хочешь? - Кирилл пристально взглянул на нее. - Ты хочешь последнюю ночь?

- Да, - кивнула Лира. - Все равно уже ничего нельзя изменить...

Она сказала это с едва заметной, очень слабенькой надеждой в голосе. Но он разрушил ее надежду:

- Ты права. Ничего нельзя изменить. Да и незачем менять. Как хорошо, что ты это понимаешь...

...Она машинально стелила постель, как делала это много раз, мылась под душем, надевала ночную рубашку, а в голове ее все время стучали отчаянные молоточки: "В последний раз, в последний раз, в последний раз..."

Она гладила его непослушные волосы, его лицо то приближалось, то удалялось, а она не чувствовала ничего, кроме этих молоточков, все громче звучащих в ее голове: "В последний раз, в последний раз, в последний раз..."

Он скатился с нее и закурил сигарету, как он это делал всегда, она следила во тьме за красным огоньком, вдыхала сигаретный дым, и молоточки в ее голове превращались в набат: "В последний раз, в последний раз, в последний раз..."

Он уснул под утро, она долго смотрела на него спящего, ее голова уже разламывалась на части, и вдруг Лира ясно и отчетливо увидела музейный зал, полный разноцветных бабочек, которые уже никогда никуда не улетят, и где бы они не находились, там всегда будет лето, независимо от того, что творится за окном - цветет сирень, падает ли снег, или, как сейчас, идет холодный дождь...

Лира поднялась с кровати и скользнула в кухню. В нижнем ящике стола лежали шампуры, которые достались ей от предыдущих хозяев. Она смутно догадывалась об их предназначении, но на булавочку они походили больше всего...

...Он умер почти мгновенно, у Лиры по анатомии всегда была пятерка, и она очень хорошо знала, где у человека находится сердце, потому что ее сердце уже не вмещало всю боль изменчивости мира...

Она легла с ним рядом и обняла еще теплое тело. Сон практически сразу окутал ее измученную душу, даря надежду и покой. Теперь он всегда будет с ней. В том мире, где ничего не меняется, и никто ни от кого не уходит. В том мире, где царят прекрасные бабочки и летают эльфы...

И уже проваливаясь в спасительное забытье, она услышала тонкий, звенящий звук чего-то упавшего. Это с журнального столика скатился на пол маленький ангелочек и разлетелся на сотни уродливых осколков...

ТИНА

По вечерам, когда кончается день, и на землю опускаются серые мышиные сумерки, когда включаются фонари, и темнота прячется по углам, настороженно шипя и ожидая удобного момента для нападения, мне все труднее делать вид, что я уже ничего не помню.

Я закуриваю сигарету и включаю телевизор, но едва ли могу уловить хоть пару слов. Я включаю везде свет, но темнота караулит меня, неожиданно прыгая в лицо в самый неподходящий момент. Я достаю бутылку вина, но оно лишь притупляет боль до поры до времени, а потом становится совсем плохо.

Мой лечащий врач с уверенностью заявил, что все пройдет, но я уже полгода глотаю таблетки, выписанные им, и с каждым днем все больше боюсь вечеров. Порой мне кажется, что боль со временем не ослабевает, а наоборот, становится все сильнее.

И каждый вечер я сажусь в кресло у маленького журнального столика, в ярко освещенной электрическим светом квартире, ставлю перед собой бутылку вина и стакан, и медленно, подчиняясь непонятно чьим желаньям, прокручиваю в голове все снова и снова, ничего не прибавляя и не приукрашивая, и даже уже не стараясь понять...

...Она появилась неожиданно с холодным, по-осеннему тоскливым дождем, которые так нередки в конце лета. Был субботний вечер, я варил себе кофе, в предвкушении уютного кресла у телевизора. Когда позвонили в дверь, я немного растерялся: я не ждал никого, и не очень желал разделить с кем-то мое одиночество.

Она стояла на пороге, и с волос ее стекали струйки дождя.

- Вы извините, - сказала она. - Я промокла и никого в этом городе не знаю. Можно войти?

Я пропустил ее в дверь, успев разглядеть насквозь промокший свитер и черные джинсы, серые глаза, обведенные синими кругами, и тонкую руку с браслетом, сжимающую кожаную сумку.

Через пятнадцать минут она, забравшись с ногами, сидела в моем кресле, в моем халате, который был ей явно велик, и пила мой кофе. Я стоял у плиты и варил еще, зная на тот момент лишь то, что зовут ее Тина.

- Тина? - еще удивился я.

- Кристина, - пояснила она, улыбнувшись. - Но все зовут меня Тиной.

И мне тут же захотелось задушить этих всех.

Когда я вернулся в комнату с готовым кофе, она уже спала, свернувшись в кресле калачиком, как кошка, ровно и тихо дыша. Я перенес ее на диван, поразившись легкости ее тела, и накрыл пледом. Кофе остывал в моей чашке, а я сидел и смотрел на маленькую фигурку, спящую в моей кровати.

Она проснулась рано, открыла глаза, повернула голову и улыбнулась мне:

- Ты так и не ложился?

- Я подремал в кресле.

- Извини, я так устала, что даже не заметила, как успела заснуть.

- Ничего, - сказал я. - Кофе будешь?

- Я помогу, - снова улыбнулась она и откинула плед.

Она жарила на кухне яичницу, безошибочно угадывая, где находится все необходимое, а меня не покидало чувство, что все это было когда-то уже, неизвестно где и когда; где-то там, где мы знали друг друга гораздо лучше, чем сейчас.

- Ты надолго к нам в город? - осторожно спросил я, стараясь спрятать свой отчаянный интерес.

- Не знаю, - серьезно ответила она. - Я мешаю?