Роберт Хайнлайн - Двойник (другой перевод)

• Название: Двойник (другой перевод)
• Автор: Роберт Хайнлайн
• Жанр: Научная Фантастика

Безработный актер вынужден перевоплотится в политика, украденного противниками. Шаг за шагом, перевоплощение становится полным, делая всего лишь актера настоящим борцом за права и свободы.

Премия за достижения в научной фантастике (Премия «Хьюго») в 1956 г. (категория «Роман»).

---

У кого-то хватило ума запастись настоящими средствами для гримировки, но я к ним почти не прибегал.

На близком расстоянии грим всегда виден. Даже силикоплоть не обладает текстурой, присущей человеческой коже. Я ограничился тем, что придал коже более темный оттенок при помощи «Семиперма» и постарался удерживать на лице типично бонфортовское выражение.

Мне, разумеется, пришлось пожертвовать большей частью своей шевелюры, а доктор Капек умертвил корни моих волос. Я не слишком огорчился — ведь актер всегда может подобрать себе нужный парик, а кроме того, я был уверен, что эта работа принесет мне такой куш, который позволит удалиться от дел на весь остаток жизни, если я, конечно, захочу этого.

С другой стороны — мне нередко приходило на ум, что этот самый «остаток» может оказаться весьма скромным — вам же знакомы эти старинные поговорки насчет человека, который слишком много знал, и про покойника, который хранит секреты лучше всех.

Однако если говорить честно, то я все больше верил этим людям. Все они были чертовски славный народ, что говорило о Бонфорте не меньше, чем прослушивание его речей или просматривание кинолент. Политик — это не только он один, как я уже начал понимать, но и команда хорошо сработавшихся людей. И если Бонфорт сам не был честен, его бы не стали окружать такие люди, как эти.

Больше всего тревог мне доставлял марсианский язык. Подобно большинству актеров, я поднабрался слов марсианского, венерианского и даже внешнеюпитерианского языков, чтобы безбоязненно оперировать ими в случае нужды — на сцене или перед кинокамерой. Но эти раскатистые или трепещущие согласные дьявольски трудны для произношения. Человеческие голосовые связки, полагаю, не столь универсальны, как марсианские тимпаны, и в любом случае полуфонетическая передача этих звуков латинскими буквами — например «ккк», «ррр» или «жжж» имеет с реальными звуками общего не больше, чем звук «г» в слове «гну» с тем щелкающим придыхательным звуком, который издает, произнося это слово негр банту.

Марсианское «жжж» больше всего, например, похоже на шуточное приветствие, которое иногда можно услышать в Бронксе.

По счастью, Бонфорт не отличался особыми способностями к языкам, а я все же профессионал. Мои уши слышат отлично, а голос может имитировать любой звук — от взвизга пилы, наскочившей в старом бревне на ржавый гвоздь, до кудахтанья курицы-несушки, потревоженной в своем гнезде. Что же касается марсианского, то я должен был владеть им на том же уровне, что и Бонфорт. Он работал над языком упорно, стараясь прилежанием компенсировать недостаток таланта, и каждое слово или фраза марсианского языка, ему известные, фиксировались на бобинах, чтобы он мог исправить свои ошибки.

Я тщательно изучал эти ошибки, пользуясь звукоснимателем, перенесенным в его офис, а Пенни сидела рядом, разбирая касеты и отвечая на мои вопросы.

Языки Земли разделяются на четыре группы: флективные например, англо-американский; позиционные — например, китайский; агглютинативные, как старотурецкий, и полисинтетические, примером которых может служить эскимосский. К ним теперь добавили такие дикие и непостижимые для человеческого ума структуры, как венерианский. К счастью, марсианский, в какой-то степени, имеет аналоги человеческим речевым формам. Марсианский «бейсик» — торговый язык — является позиционным, он использует лишь простейшие конкретные понятия, вроде приветствия «Я тебя вижу».

«Высокий» марсианский язык относится к полисинтетическим, он очень стилизован и способен выразить каждый нюанс их крайне сложной системы поощрений и наказаний, приличий и табу. Пенни сказала, что Бонфорт мог с легкостью читать те бесконечные сочетания точек, которые им заменяют письменность, но из разговорных форм «высокого» марсианского умел произнести лишь несколько сот предложений.

Бог ты мой! Как же я вкалывал, чтобы выучить то, что знал Бонфорт!

Напряжение, в котором пребывала Пенни, было во много раз сильнее, чем у меня. Оба — и Дак, и она — немного знали марсианский, но вся тяжесть тренировки пала на ее плечи, так как Даку приходилось много времени проводить в рубке — гибель Джока оставила его без помощника. Мы перешли с двукратного ускорения на нормальное на те несколько миллионов миль, что остались нам для подхода к Марсу, и за все это время Дак ни разу не спускался к нам вниз. Я же с помощью Пенни разучивал сложнейший ритуал, сопровождающий церемонию Усыновления.

Я только кончил репетировать речь, в которой благодарил за оказанную мне честь быть принятым в Гнездо Кккаха, речь по своему духу несколько похожую на ту, что произносит еврейский ортодоксальный юноша, принимая на себя обязанности мужчины, только более стройную и столь же не подлежащую изменениям, как и монолог Гамлета. Я прочел ее со свойственными Бонфорту ошибками в произношении, сопровождая чтение типичным для Бонфорта лицевым тиком.

Кончил и спросил:

— Ну как?

— Вполне удовлетворительно, — серьезно ответила Пенни.

— Спасибо, Кудрявенькая. — Это было прозвище, заимствованное с катушек с записями языковых уроков Бонфорта. Так он называл Пенни, когда приходил в хорошее расположение духа. Применение его в данном контексте было вполне оправданно.

— Не смейте меня так называть!

Я взглянул на нее в полном изумлении и ответил, все еще не выходя из образа:

— Что с тобой, Пенни, детка?

— И так тоже не смейте! Вы… обманщик! Фальшивка! Жалкий актеришка! — Она вскочила и опрометью кинулась прочь, что в наших условиях означало — до двери, и остановилась там, спиной ко мне, закрывая лицо руками и сотрясаясь от рыданий.

Я сделал огромное усилие, чтобы выйти из образа — втянул живот, разрешил моему собственному лицу проступить сквозь ставшую привычной маску и своим обычным голосом произнес:

— Мисс Рассел! — Она перестала плакать, резко обернулась, посмотрела на меня, и рот ее раскрылся от удивленья. Я добавил, продолжая оставаться самим собой: — Подойдите ко мне и сядьте.

Сначала мне показалось, что она не подчинится, но потом она, видимо, передумала, медленно вернулась к стулу и села, сложив руки на коленях и сохраняя выражение лица маленькой девочки, решившей упрямиться до самого конца.

Я дал ей успокоиться, потом сказал:

— Да, мисс Рассел, я действительно актер. Но разве это причина, чтобы оскорблять меня?

Ее лицо по-прежнему выражало лишь упрямство.

— Как актер я здесь нахожусь для того, чтобы выполнить определенную актерскую работу. И вам прекрасно известно какую. Вы знаете также, что меня завлекли в это дело обманом, это ведь не та работа, за которую я взялся бы с открытыми глазами, даже если бы был смертельно пьян. Я ненавижу эту работу, ненавижу куда сильнее, чем вы ненавидите меня за то, что я ее исполняю, ибо невзирая на жизнерадостные заверения капитана Бродбента, я вовсе не уверен, что выйду из этого переплета с неповрежденной шкурой, а я ею ужасно дорожу — ведь она у меня одна. Но разве это основание, чтобы делать мою работу еще более тяжелой, чем она есть на самом деле? — Она что-то пробурчала. Я резко прикрикнул: — Отвечайте!

— Это нечестно! Это непорядочно!

Я вздохнул.

— Безусловно. Более того, это почти невероятно, особенно без всемерной поддержки всех остальных членов нашей труппы. Поэтому позовите сюда капитана Бродбента и скажите ему. И пусть все идет к чертям!

Она подняла глаза и сказала:

— О нет! Этого делать ни в коем случае нельзя!

— Это почему же? Гораздо лучше все бросить на нынешней стадии, чем довести дело до позорного провала у всех на глазах. Я, согласитесь, не могу выступать в таких условиях.

— Но… но… мы же должны… наконец, это просто необходимо…

— А почему необходимо, мисс Рассел? Из политических соображений? Так я совершенно равнодушен к политике и сомневаюсь, что вы питаете к ней такой уж глубокий интерес. Так зачем же тянуть?

— Потому что… потому что он… — Она замолчала, не в силах продолжать и задыхаясь от слез.

Я встал, обошел ее сзади и положил ей руку на плечо.

— Я понимаю. Потому что, если мы этого не сделаем, что-то, над чем он трудился долгие годы, рухнет и превратится в прах. Потому что он не в состоянии сделать этого сам, и его друзья пытаются прикрыть его и сделать это за него. Потому что его друзья верны ему, потому что вы сами верны ему. И тем не менее вам тяжело видеть другого человека на том месте, которое по праву принадлежит только ему. Кроме того, вы наполовину потеряли голову от горя и беспокойства за его жизнь. Разве не так?

— Так.

Я еле разобрал сказанное слово. Взял ее за подбородок и поднял лицо.

— Я знаю, почему вам так тяжело видеть меня на его месте. Вы любите мистера Бонфорта. Но и я изо всех сил стараюсь помочь ему. Будь оно все проклято, женщина! Вы что же, хотите сделать мое положение в шесть раз хуже, обращаясь со мной, как с дерьмом?