Андрей Мартьянов - Время вестников

• Название: Время вестников
• Автор: Андрей Мартьянов
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2008
• ISBN: 5-289-02608-8

Долго ли, коротко ли, а миновал целый год с того дня, когда «дракон Люфтваффе» совершил вынужденную посадку на мирной полянке баронства Фармер в Нормандии. А год выдался сногсшибательный: с раскрытыми тайнами, войнами, покушениями, изменами, обретениями и утратами. Серж де Казакофф стремительно делает карьеру при дворе Ричарда Львиное Сердце, а вот дела Гунтера фон Райхерта день ото дня все хуже. Великая игра за право обладания коронами Европы и Азии близится к финалу… Вожди крестоносцев и сарацин встречаются рядом с городом Аккой.

Кто одержит победу? Или победы не существует, но есть только бесконечная история, меняющаяся с каждым новым мгновением?

Наступает Время Вестников – время свободного выбора, время решений, время, когда Высшие Силы больше не подталкивают людей в нужном направлении…

---

Не ведал Гай и о том, что в тот день, когда он наравне с верными подданными Империи бродил, глазея и восхищаясь, по бесконечным дворцам, в одной из церквей Палатия произошла встреча, способная стать для Византии фатальной, сиречь роковой и судьбоносной.

…Храм святого Николая, Мир Ликийских чудотворца (д'Ибелен так и не научился выговаривать звучное греческое название, именуя святого несколько на варварский лад Николаусом) отличался от прочих городских соборов некоторыми особенностями. Во-первых, в нем хранилась чудотворная икона, написанная два, не то три столетия назад. Во-вторых, в Палатии он выполнял для многочисленных придворных роль не только Божьего дома, но и места встреч. В-третьих, по определенным дням за довольно круглую сумму там мог помолиться зажиточный горожанин… или не в меру любознательный иноземец.

Барону Амори храм пришелся не по душе – полутемный, сияющий тусклой позолотой иконных окладов, освещенной сотнями слабо мерцающих лампадок, изобильно, почти как у язычников, украшенный статуями, и от пола до потолка расписанный изображениями святых. Большеглазые лики смотрели отовсюду, и взгляд их был весьма далек от одобрения и христианского смирения. Пришедших помолиться было немного, они терялись во чреве собора. Порой вдоль стен тенями проскальзывали монахи – в черных одеяниях, с остроконечными капюшонами-куколями, скрывающими лица.

«Кто-то мне говорил, что византийское вероисповедание и наше католическое учение в основе своей не так уж сильно отличаются друг от друга, – припомнил д'Ибелен, нашедший себе укромное место за рядами приземистых пузатых колонн, украшенных непременной росписью. По плохо различимым в сумраке горам карабкались маленькие человеческие фигурки, устремляясь к небесам с серебряными облаками. – Кто же это рассказывал? Епископ Тирский Алинард? Патриарх Ираклий Иерусалимский, многомудрый трусоватый сибарит? Кто-то из высокоученых спутников султана Саладина? Как странно – арабы порой разбираются в хитросплетениях чужой веры лучше, чем мы сами… Должно быть, со стороны виднее».

Самого Амори религиозные споры и разногласия волновали лишь в той мере, в какой они затрагивали интересы его покровителя, Конрада Монферратского. Д'Ибелен находил, что лично ему весьма симпатичен тот простой способ, каким выясняет свои отношения с Римским престолом император Фридрих Барбаросса. Когда Рыжебородого не устраивают речи и намерения Папы, он выбирает своего – послушного и сговорчивого. Правда, решительность германца не всегда дает добрые всходы, ведь многолетние усилия Фридриха возродить Великую Римскую империю так ни к чему не привели. Итальянские города по-прежнему не желают признавать его своим властителем, нынешний Папа Римский Климент тоже не слишком благоволит к старому императору. А что-то будет дальше, когда замысел Конрада начнет претворяться в жизнь…

Размышляя о вечном, д'Ибелен не забывал незаметно поглядывать по сторонам. Поначалу барон намеревался взять на эту встречу Дугала – пусть держится где-нибудь сторонке и глядит в оба – но потом раздумал. За ним и так наверняка следят с того самого мгновения, как он сошел на берег и переступил порог своего нынешнего жилища, дома старосты итальянского квартала, по-гречески консула. Ибелен надеялся, что внимание императорских и эпарховых шпиков сосредоточилось на нем, посланце Конрада Тирского, а Дугалу повезло остаться незамеченным. Так пусть конфидент и дальше остается неприметной фигурой в тени, никак не связанной с ним, д'Ибеленом.

Тот, чьего появления дожидался Амори, появился на удивление скромно и незаметно, совсем не так, как обычно представали перед подданными отпрыски правящей фамилии. Просто вошел еще один человек, впустив за собой струйку холодного ветра и неяркого солнца, прикрыл дверь и не торопясь зашагал по широкому срединному проходу между колонн к алтарю и чудотворной иконе. За ним никто не появился – что ничего не означало. Соглядатаи могли обосноваться в храме заранее. Да и кто поручится, что одна из безмолвных черных фигур местных монахов не является доверенными глазами и ушами зловещего кирие Дигениса?

Пришедший постоял, положенное количество раз крестясь и кланяясь, зажег свечу и отошел к правому пределу. Не шмыгнул украдкой, просто отошел не спеша и присел на скамью у стены – возжелалось человеку побыть наедине с собой и Господом.

Выждав некоторое время и убедившись, что в соборе не прибавилось новых лиц, д'Ибелен опустился на ту же скамью – в почтительном отдалении от своего собеседника.

– Мессир Амори? – голос низкий, глуховатый, более подходящий человеку почтенного возраста. На самом деле Мануил Комнин был немногим старше несостоявшегося иерусалимского короля, коему недавно исполнилось тридцать два года.

– Ваше высочество, – откликнулся д'Ибелен. Разговор шел на норманно-французском, коим наследник императора Византии владел почти как родным греческим. Госпожа Феодора Вотаниата из Иерусалима, матушка Мануила – или Эммануила, как называли его франки – была из семейства, имевшего родственные отношения с европейцами. Да и сам Эммануил провел немало времени при дворе сначала короля Балдуина Прокаженного, а затем сестры его Сибиллы и ее неудачливого супруга Ги де Лузиньяна, пока двое последних оставались правителями Святой Земли. – Вы высказали пожелание встретиться со мной – и вот я здесь.

– А следом за вами притащилось два десятка соглядатаев, – сварливо буркнул наследник Византийской короны. Жизнь при отце, склонном подозревать всех и вся, отнюдь не способствовала улучшению характера Эммануила. Ибелен, встречавшийся с Комниным-младшим около года тому, с сожалением отметил: ромей во многом начинает походить на венценосного папеньку. Насмешливый философ бесследно сгинул в омуте прошедших времен. Впрочем, чего еще ожидать от человека, вынужденного день за днем обитать в скопище гадюк, коим, несомненно, является Палатий? Права Эммануила на престол сейчас оказались под изрядным вопросом. Андроник Комнин развелся со своей второй супругой, матерью Эммануила, ради женитьбы на молоденькой Анне. Брак длится уже шесть лет, но новых отпрысков у престарелого базилевса не появилось. И пока их нет, Эммануил остается первым претендентом на трон Империи. – Что толку от вашего присутствия, мессир Амори? Опять начнете сорить обещаниями налево и направо? Мол, ваш сюзерен, маркграф Конрад всегда рад выступить в мою поддержку? Но мессир Конрад в Тире, а я – в Константинополе… чтоб ему пусто было!

Вырвались последние слова непроизвольно, от сердца, или миг их произнесения был тщательно рассчитан – Ибелен в точности не знал. Он так и не научился в точности различать оттенки речи и настроений византийцев, улавливать тот миг, когда правда в их устах незаметно превращалась в ложь. Барон уже приготовил подходящий ответ, краткий по форме и многозначительный по сути, но собеседник не дал ему заговорить, спросив:

– Вы на днях виделись с моим отцом? Должно быть, за вас изрядно хлопотали – в последние дни он редко соглашается кого-либо принимать, тем более иноземца. И как вам показался наш царственный?

– Чрезмерно угнетенным грузом государственных забот, – еле слышно хмыкнул д'Ибелен.

– Вот именно, что чрезмерно, – Эммануил пошевелился, вкрадчиво зашелестели многочисленные складки просторного одеяния. – Два года назад на нас уже обрушилось нечто подобное. Тогда ему тоже мерещились заговорщики и отравители повсюду, но дело ограничилось малой кровью. Если так будет позволительно выразиться. Теперь он разошелся вовсю. Словно задумал извести под корень все старые семейства и по меньшей мере половину верных подданных. Скажите, Амори, вы ведь тоже наверняка сочли моего отца… безумным? Да ладно вам строить из себя невинную овечку – подумали, подумали, не отпирайтесь. Не вы один так думаете, – размеренная речь Эммануила вдруг сделалась торопливой, скомканной. – Но беда в том, что мы ничего не можем изменить… Только ждать. Что случится быстрее – он оставит мир… или мы все погибнем? А тут еще вы, франки, со своим освобождением Иерусалима и грандиозными планами. Хотите правду? Мой венценосный папаша до смерти перепугался, когда ему донесли о приближении Барбароссы. Он полагал, вы никогда не сможете собраться воедино и начать поход в Святую Землю. По его слову было сделано все для того, чтобы загубить поход в самом начале. Но у него не получилось, и теперь он мечется из стороны в сторону, не зная, что предпринять. Что он вам сказал касательно соглашений с Рыжебородым?

– Что испытывает веские сомнения, – признался Ибелен. – А еще – что признает благородной цель похода, но считает избранное королями Европы для этого предприятия время крайне неудачным.

– Говорю вам, он откажется от всего, что подписывал, – почти пророческим тоном изрек Эммануил. – И дело закончится не вызволением Иерусалима из рук неверных, а взятием разъяренными варварами мирного Константинополя. Кесарь Барбаросса, если верить тому, что о нем говорят, терпеть не может, когда препятствуют его планам.