Оноре Бальзак - Мэтр Корнелиус

• Название: Мэтр Корнелиус
• Автор: Оноре Бальзак
• Жанр: Классическая проза

Граф Эмар де Пуатье, владетель Сен-Валье, хотел было обнажить меч и расчистить себе дорогу, но увидел, что окружен и стиснут тремя-четырьмя десятками дворян, с которыми было опасно иметь дело. Многие из них, люди весьма знатные, отвечали ему шуточками, увлекая в проход монастыря.

---

В тот миг, когда Мария сновидений готова была, казалось, позабыть свое высокое достоинство и снизойти к любовнику, тот почувствовал, что его схватила чья-то железная рука, и услышал ехидный голос главного превотального судьи:

— Ну, благочестивый паломник, отдохнули от своих ночных странствий? Не пора ли вставать?

Филипп увидел черное лицо Тристана, узнал его язвительную улыбку; а дальше, на ступеньках лестницы, он заметил Корнелиуса, его сестру и, позади, стражников превотального суда. При этом зрелище, при виде этих дьявольских лиц, дышавших или ненавистью, или тем мрачным любопытством, с которым взирают на свою жертву палачи, — Филипп Гульнуар сел и протер себе глаза.

— Клянусь богом! — воскликнул он, выхватив из-под подушки кинжал, сейчас как нельзя более кстати побаловаться ножами!

— Ого! Сразу видно дворянина, — заметил Тристан. — Предо мною, кажется, Жорж д'Эстутвиль, племянник командующего войсками арбалетчиков?

Услышав из уст Тристана свое настоящее имя, молодой д'Эстутвиль меньше испугался за себя, чем за свою несчастную возлюбленную, которая могла подвергнуться опасности, если бы он был опознан. Чтобы устранить всякое подозрение, он воскликнул:

— Не сдамся, клянусь дьяволом! На помощь, мои бродяги!

Испустив в отчаянии этот крик, молодой придворный сделал огромный прыжок и с кинжалом в руке оказался на площадке лестницы. Но подручные превотального судьи привычны были к подобным столкновениям. Когда Жорж д'Эстутвиль достиг ступенек, они ловко схватили его, не обращая внимания на то, что одному из стражников он нанес сильный удар кинжалом, правда, только скользнувшим по кольчуге; затем они его обезоружили, связали ему руки и повергли на постель пред взоры своего начальника, застывшего в раздумье.

Тристан молча посмотрел на руки пленника, почесал бороду и сказал Корнелиусу, показывая на них:

— У него руки совсем не такие, как у бродяги или ученика. Должно быть, из знатных.

— Во всяком случае ворует он знатно! — воскликнул с горечью ссудных дел мастер… — Любезный Тристан, дворянин это или мужик, но он разорил меня, мошенник! Мне не терпится увидеть, как подогреют ему все четыре лапки или обуют в ваши красивые сапожки. Нет сомнения, что он — начальник целого легиона зримых и незримых дьяволов, которые знают все мои тайны, открывают мои замки, грабят и изводят меня. Они очень богаты, куманек! Ах! на этот раз мы завладеем их сокровищами, так как по всему видно, что этот молодчик настоящий Крез. Я получу обратно свои милые рубины и немалую сумму денег; у нашего достойного короля будут теперь экю в изобилии…

— О! наши тайники крепче ваших! — сказал Жорж улыбаясь.

— А, проклятый вор! Он сознается! — воскликнул скряга.

Превотальный судья был занят исследованием одежды Жоржа д'Эстутвиля и осмотром замка.

— Это ты отвинтил замок?

Жорж молчал.

— Ну что ж, молчи, если хочешь. Скоро ты исповедуешься в пыточной исповедальне, — промолвил Тристан.

— Хорошо сказано! — воскликнул Корнелиус.

— Уведите его, — сказал судья.

Жорж д'Эстутвиль попросил разрешения одеться. По знаку своего начальника, стражники проворно его одели, — так кормилица сменяет пеленки младенцу, пользуясь моментом, когда он спокоен.

Огромная толпа запрудила улицу Шелковицы. Ропот народа все увеличивался, — казалось, вот-вот вспыхнет бунт. Известие о краже разнеслось по городу еще с утра. Об ученике шла молва, что он красив и молод, и он привлекал к себе всеобщие симпатии, что еще подогревало давнишнюю ненависть к Корнелиусу; и вот сыновья почтенных матерей, молодые женщины в красивых башмаках, со свежими лицами, которые не стыдно было показать людям, желали взглянуть на жертву. Когда показался Жорж, выведенный стражем, и тот, садясь верхом на лошадь, старательно намотал себе на запястье конец толстого кожаного ремня, державшего пленника на привязи и крепко связывавшего ему руки, поднялся невообразимый шум. Для того ли, чтобы увидеть Филиппа Гульнуара или чтобы его освободить, задние оттеснили передних к пикету кавалерии, расположенному перед Дурным домом. В эту минуту Корнелиус при содействии своей сестры запер дверь и закрыл ставни с поспешностью, которую вызывает панический страх. Тристан, не привыкший уважать людей, так как народ в ту эпоху не достиг еще верховной власти, — ничуть не опасался бунта.

— Оттесните их, оттесните! — сказал он своим людям.

При этих словах своего начальника лучники пустили лошадей вскачь к нижнему концу улицы. Двое-трое зевак были подмяты копытами, нескольких других так сильно прижали к стенам, что чуть не задавили, и толпа благоразумно решила разойтись по домам.

— Дорогу королевскому суду! — кричал Тристан. — Что вам здесь надо? Хотите, чтобы вас перевешали? Идите, друзья мои, восвояси, ваше жаркое подгорает! Эй, сестрица! У вашего мужа штаны в дырках, возьмитесь-ка за иголку!

Хотя эти речи показывали, что превотальный судья был в хорошем расположении духа, все же и самые рьяные бежали от него прочь, как от зачумленного. Когда толпа схлынула, Жорж д'Эстутвиль был поражен, увидев в одном из окон дворца Пуатье свою дорогую Марию весело смеющейся вместе с графом… Она издевалась над своим бедным любовником, столь преданным ей, идущим ради нее на смерть! А быть может, она забавлялась, глядя на то, как стрелки своим оружием сбивают с людей шапки. Надо самому быть юношей двадцати трех лет, полным роскошных иллюзий, надо беззаветно довериться женской любви и самому любить всеми силами своего существа, с наслаждением рисковать своей жизнью ради поцелуя и увидеть, что тебя предали, — только тогда можно понять, сколько бешенства, ненависти и отчаяния ощутил в сердце Жорж д'Эстутвиль, когда увидел, как смеется его возлюбленная, уронившая на него холодный, равнодушный взгляд. Она, видимо, смотрела в окно уже давно, потому что облокотилась на подушку; она так удобно устроилась, и старик муж казался довольным. Он также смеялся, проклятый горбун! Несколько слезинок скатилось из глаз молодого человека; и когда Мария де Сен-Валье увидела, что он заплакал, она отпрянула от окна. Тут слезы молодого человека высохли: по шапочке с черными и красными перьями он узнал рядом с нею пажа, который был ему предан. Граф не заметил появления пажа, так как тот, соблюдая осторожность, подошел на цыпочках. Он что-то шепнул Марии на ухо, и она опять села у окна. На миг ей удалось ускользнуть от вечного шпионства своего тирана, и она бросила Жоржу взгляд, в котором светилось и лукавство женщины, умеющей обмануть своего Аргуса, и огонь любви, и радость надежды. Если бы она прокричала ему: «Положись на меня!» — и то эти слова не выразили бы столько, сколько сказал ее взгляд, в котором отразилась тысяча мыслей, сверкнули все жестокие страхи, наслаждения и опасности их любви. Спустившись с небес в горнило мучений, молодой дворянин теперь снова вознесся к небесам. Вот почему он, легкий и довольный, весело шел на пытки, находя, что все предстоящие ему муки ничтожны перед радостями его любви. Когда Тристан покидал улицу Шелковицы, его люди остановились, завидев офицера шотландской гвардии, который мчался во весь опор.

— Что случилось? — спросил судья.

— Вас это не касается, — пренебрежительно ответил офицер. — Король послал меня за графом и графиней Сен-Валье, он приглашает их на обед.

Едва главный судья достиг плотины Плесси, как граф со своей женою, оба верхами, она — на белом муле, он — на коне, сопровождаемые двумя пажами, присоединились к лучникам, чтобы вместе с ними въехать в Плесси-ле-Тур. Все подвигались довольно медленно. Жорж шел пешком между двумя гвардейцами, из которых один все время держал его на ремне. Тристан и граф с женою, естественно, были впереди, преступник же следовал за ними. Молодой паж, приблизившись к лучникам, расспрашивал их, а порой говорил и с пленником, так что мог улучить мгновение и шепнуть ему:

— Я перепрыгнул через стену нашего сада и доставил в Плесси письмо к королю от графини. Она чуть не умерла, узнав, что вас обвиняют в краже… Мужайтесь! Она поговорит о вас…

Графиня уже почерпнула в своей любви силу и хитрость. Когда она смеялась у окна, в ее позе и улыбке сказался весь тот героизм, на который способны женщины в решительные моменты своей жизни.

Вопреки странной фантазии автора «Квентина Дорварда»,[2] поместившего королевский дворец Плесси-ле-Тур на возвышенности, надлежит оставить его там, где он был в ту эпоху, — на месте, защищенном с двух сторон Шером и Луарой, а далее — каналом Святой Анны, названным так Людовиком XI в честь своей любимой дочери, госпожи Божэ. Соединяя две реки между Туром и Плесси, этот канал одновременно представлял собою и надежное ограждение для замка и важный для торговли водный путь. Со стороны Брегемона, широкой и плодородной равнины, парк был защищен рвом, следы которого еще и доныне говорят об огромной его ширине и глубине. В эпоху, когда могущество артиллерии было только в зародыше, расположение Плесси, с давних пор выбранного Людовиком XI для своего местопребывания, могло считаться неприступным. В самом замке, построенном из кирпича и камня, не было ничего замечательного, но он был окружен прекрасными тенистыми деревьями, а из его окон, через просеки парка Plexitium, открывались виды, самые живописные в мире. Не было поблизости ни одного дома, и, не зная соперников, в самом центре небольшой равнины высился одинокий замок, где король был под охраной четырех водных преград. Если верить преданию, Людовик XI занимал западное крыло и из своей комнаты мог наблюдать и течение Луары, и, по ту сторону ее, красивую долину, орошаемую рекой Шуазиль, и часть холмов Сен-Сира; затем, из окон, выходивших во двор, он охватывал взором и въезд в свою крепость, и плотину, при помощи которой он устроил сообщение между своим любимым жилищем и городом Туром. Недоверчивый характер этого монарха дает основание верить подобным догадкам. Впрочем, если бы при постройке своего дворца Людовик XI осуществил в его архитектуре такую же роскошь, как впоследствии Франциск I у себя в Шамборе, то Турень навсегда осталась бы местопребыванием французских королей. Достаточно увидеть, как восхитительно расположен замок, какие открываются оттуда волшебные картины, — и вы убедитесь, что нет лучшего места для королевского жилища.