Николай Эдельман - Зверюшки

• Название: Зверюшки
• Автор: Николай Эдельман
• Жанр: Научная Фантастика

---

Эдельман Николай Зверюшки

Николай ЭДЕЛЬМАН

ЗВЕРЮШКИ

Мама, мне все зверюшки снятся. Я их боюсь. Прогони их.

Мой брат Леня, когда был маленьким.

1.

Они были с Алиной вдвоем - где-то на окраине города, между оврагов, заросших бурьяном, голых фруктовых садов с тощими перекрученными яблонями и неприглядных кирпичных амбаров, выстроенных вдоль кое-как заасфальтированной улицы. Снег только что сошел, обнажив бурую траву, и вместо неба над головой нависала аморфная серая субстанция, не пропускавшая солнечных лучей. На пронизывающем ветру носились вороньи стаи, сотрясая воздух однообразным сиплым карканьем. Алина была одета в свой салатного цвета плащ и белую вязаную шапочку, и Н. обнимал её одной рукой за плечи, прижимая к себе. Видимо, они гуляли, осматривая достопримечательности, хотя ничего интересного в этом унылом месте явно не было - только облупленное старинное здание с забитыми фанерой окнами, построенное, как и сараи, из красного кирпича. На его макушке, над полукруглым дырявым куполом, торчал покосившийся крест. Оно было так запущено и неприглядно, что Н. охватило чувство брезгливости - на него и смотреть-то не хотелось, не то что подходить. Да ещё вдали за оврагом виднелась какая-то каланча такого же грязно-красного цвета.

Продолжение сна рассыпалось на бессвязные клочки, точно изображения, выхваченные из темноты вспышками стробоскопа. Н. какое-то время лежал, не раскрывая глаз, пытаясь собрать расплывающиеся фрагменты, пока их не вымыл из памяти поток событий и ощущений грядущего дня, и кое-как закрепить фиксажом ассоциаций, найдя для них место на полках и в кладовках мозга. Запомнившийся отрывок был настолько живым и четким, что казалось - он остался где-то совсем рядом; небольшое усилие - и окажешься там. Н. помечтал о том, что хорошо бы снова туда попасть, но ему оставалось только надеяться на это. Правда, его надежды были не так уж неосновательны, поскольку в последнее время один и тот же сон нередко снился ему два раза, с небольшими вариациями, создавая странное ощущение разветвленности времени. И если проникнуть в суть законов, управляющих его потоками, можно самому выбирать будущий маршрут и влиять на свою судьбу.

Подобные странные идеи поражали его самого. Еще полгода назад ничего подобного ему бы в голову не пришло. Но продолжать размышления ему помешала досадная помеха. Как часто бывало в последнее время, постель претерпела неприятное превращение. На месте подушки оказался мешок, налитый ртутью, который своим весом хотел раздавить ладони Н., и, мягко обхватив их со всех сторон, не выпускал добычу. Одеяло вело себя точно так же, обволакивая мягкими, но тяжелыми объятиями все его тело. Тогда Н. рывком вытащил руки из-под подушки и сел на кровати, скинув взбунтовавшееся одеяло и поставив босые ноги на пыльный пол.

Стрелки древнего будильника, который мог ходить только на боку, показывали начало одиннадцатого. Где-то за пределами окна светило майское солнце, и его пыльные лучи нагло лезли в комнату, укладывая наискось через пол серую полосу - тень от вертикальной стойки оконной рамы.

Две другие кровати пустовали - соседи Н. по комнате уже давно сидели на лекциях. Только он один позволял себе дрыхнуть до одиннадцати, подозревая, что товарищи про себя считают его ненормальным. У них в голове не укладывалось, как можно спать сколько влезет, без всякой уважительной причины пропуская занятия в институте. Н. прекрасно сознавал свою ненормальность, проявлявшуюся ещё во многих других отношениях, и догадывался, в чем её причина. Видимо, его сдвинутость перешла к нему по наследству от родителей, давно - так давно, что Н. их совсем не помнил уехавших в Столицу.

Правда, Н. не знал, откуда ему известно, что они уехали в Столицу, но это было непреложным фактом, таким же неоспоримым, как то, что в Столице давным-давно завершилась Великая Редакция. Благодаря этому жизнь в Столице стала намного легче и приятнее, чем в ** Крае, и поэтому уехавшие в Столицу никогда оттуда не возвращались. Правда, туда мало кто уезжал. Н. считал, что стремление уехать в Столицу - нечто вроде болезни, и у того, кто ею не болеет, не только никогда не возникает желания отбыть из Края, но он даже не в состоянии понять, зачем это нужно. Кроме того, лишь аморальный человек мог решиться на такое - ведь если все будут стремиться жить на готовеньком, кто же будет осуществлять в Крае Редакцию? Может быть, именно поэтому все уезжавшие в Столицу отбывали тайно, не оставив никакой весточки даже знакомым или родным, если не забирали их с собой, и происходило это, как правило, ночью, а говорить об уехавших в Столицу было почти что неприлично, во всяком случае, их больше никто не упоминал, как будто их никогда и не существовало в природе.

Короче говоря, каковы бы ни были причины ненормальности Н., она не причиняла ему неудобств в жизни - даже наоборот. Он позволял себе не только прогуливать занятия, но и многое другое. Что же касается возможных проблем с преподавателями, то их у Н. просто не возникало. Он уже давно понял, что если делать заговорщический вид и уклончиво отвечать на вопросы, то все нежелательные разговоры по поводу пропусков тут же прекращаются. Его давным-давно никто не спрашивал о причинах отсутствия на лекциях, и Н. оставалось только удивляться, почему такой простой способ облегчить себе жизнь больше никто не берет на вооружение. Даже Алина, хотя Н. казалось, что она вполне поддается перевоспитанию.

Не стоило, однако, забывать о Комиссии, перед которой рано или поздно придется держать ответ. Но Н. настолько обнаглел от своей безнаказанности, что если его и тревожили мысли о Комиссии, то ненадолго. Пока что сходит с рук, может, и дальше все будет в порядке. Если до сих пор о нем никто не вспомнил, то значит, не настолько велики его прегрешения. Н. дошел даже до того, что иногда начинал сомневаться в существовании самой Комиссии. В конце концов, никто из его знакомых никогда не бывал в этой Комиссии и не знает ни одного человека, входящего в её состав.

Размышляя обо всем этом, Н. оделся, взял полотенце и вышел в коридор. Дверь он запирать не стал и даже оставил её полураспахнутой - все равно на всем этаже никого сейчас не было, да и красть у него нечего. Увидев весьма заметную вмятину в штукатурке на стене, он ухмыльнулся, вспомнив, как вчера вечером пьяный Фарбат пытался штурмовать кирпичи лбом. Умылся он на кухне, где было не столь загажено, как в сортире. По полу, стенам и краям раковины ползали ленивые тараканы, считавшие себя здесь законными хозяевами. Н. был не менее ленив, чем они, и не стал утруждать себя охотой на членистоногих, считая это занятие совершенно бессмысленным.

Вернувшись в комнату, он на всякий случай заглянул в тумбочку - не завалялось ли там кусочка хлеба - но, естественно, ничего не обнаружил, кроме пустой бутылки, имевшей обыкновение самопроизвольно перекатываться из угла в угол. На столе у окна стояла пара грязных стаканов и чернели в засохших бурых разводах чаинки. Н. никогда не запасал съестного на завтрак - знал, что все равно голодные соседи все сожрут. Оставалось только застелить кровать, запихнуть в сумку нужные тетради и учебники и отправиться на занятия.

Когда он достал с полки учебник по Основам Великой Редакции, книга почти что сама собой раскрылась на том месте, где чуть заметная щель между страницами выдавала присутствие инородного предмета. В учебник была заложена фотография Алины. Н. хранил её здесь, чтобы не нарываться на насмешки соседей - Основы Редакции они бы ни за что на свете не взяли в руки по доброй воле.

Алина была сфотографирована в профиль - пышные вьющиеся волосы, закрывающие уши, курносый носик, пухлые щечки, полуприкрытые надменные глаза, белая кружевная блузка с большой брошью на горле. Н. готов был смотреть на неё часами, как он сам полагал, хотя проверить это ни разу не пришлось - обычно пятиминутного созерцания вполне хватало. Он на несколько секунд направил на карточку рассеянный взгляд, затем захлопнул учебник и пихнул его в сумку.

До института было недалеко - два квартала по Проспекту Вождя к центру города. Был разгар рабочего дня, и людей на улицах почти не было - так же, как и машин. На перекрестках мигали желтыми глазами светофоры. По дороге Н. зашел в хлебный магазин, купил булку и немедленно набил ею рот. Так с набитым ртом он и вошел в вестибюль института, пройдя мимо белых колонн, поддерживавших портик мясисто-красного цвета с барельефами рабочих и вождей. Старикашка-вахтер со сморщенной физиономией в синей фуражке и форменном кителе долго изучал фотографию Н. в пропуске, но наконец, открыл проход. Н. угодил точно в перерыв, и увидев в вестибюле товарищей по учебе, направился к ним, чтобы узнать, что сейчас было на лекции добросовестность в нем иногда брала верх над разгильдяйством. Но это намерение выполнить он не успел - пересекая вестибюль, ему навстречу шла, широко улыбаясь, Алина. Она была такая же, как на фотографии, только ещё красивее.