Веркор - Квота, или «Сторонники изобилия»

• Название: Квота, или «Сторонники изобилия»
• Автор: Веркор
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1984

Один из авторов повести «Квота, или «Сторонники изобилия» – Веркор – писатель всемирно известный. Другой – друг его детства инженер Коронель. Авторы в повести «Квота, или «Сторонники изобилия» в сатирически-гротескном виде представляют социально-экономические механизмы, создающие психоз потребления, знакомят с техникой превращения людей в «покупательные машины».

Повесть опубликована в сборнике «Французские повести». М.: Правда, 1984.

---

– Но как же я могла догадаться…

– Однако теперь вы все знаете, Флоранс. Теперь, когда вам известно, какая задача стоит перед нами…

– Квота, я…

– Вот чего мы от вас ждем, укажите нам, что нужно сделать для исправления наших ошибок, вносите смелые предложения…

– Вы хотите… вы хотите, чтобы я осталась?

Квота одним прыжком очутился рядом с Флоранс.

– Значит, вы остаетесь, Флоранс?

– Я… то есть как… – растерянно пробормотала Флоранс.

– Браво, Флоранс! Спасибо! Дайте мне вашу руку.

Квота схватил ее руку, не дожидаясь, пока она ее протянет, и крепко стиснул в своих ладонях.

– Но за что? За что спасибо? – лепетала она, застигнутая врасплох, слишком удивленная, чтобы сопротивляться ему.

Жестом профессионального фокусника или полисмена Квота надел на запястье Флоранс браслет, который тут же защелкнулся, словно наручники.

– Это небольшой сувенир в благодарность за ваше согласие. Ведь вы согласились, не правда ли?

9

В первую минуту Флоранс возмутилась было поступком Квоты, но потом, взглянув на браслет, в который были вделаны шесть миниатюрных часов, обрамленных бриллиантами, замерла от восхищения.

– Я приготовил вам этот подарок по случаю вашего возвращения, – продолжал Квота с улыбкой. – Так пусть же сейчас он скрепит и, так сказать, ратифицирует данное вами обязательство остаться с нами.

Флоранс обуревали самые разноречивые чувства: то ей чудилось, что она попалась на удочку Квоты, то, что действительно довела его до раскаяния, а если это так, тогда она просто обязана остаться здесь, чтобы помочь исправить его ужасные ошибки; сыграли свою роль и великолепный браслет, и милое внимание, о котором свидетельствовал этот подарок, и неразгаданная тайна души этого человека, безусловно обладающего притягательной силой и в то же время отталкивающего. Не зная, что делать, она подозвала Бретта:

– Дядечка! Взгляните-ка! Это же просто чудо!

Они принялись вместе разглядывать браслет: одни часики показывали время, а остальные – число, день недели, месяц, фазы луны и знаки зодиака.

– Нет, это просто безумие, – сказал Бретт. – Честно говоря, Квота, я даже не уверен, может ли Флоранс принять от вас такой…

– Это не подарок, а контракт, – все так же улыбаясь, перебил его Квота. – Итак, Флоранс, значит, – мы договорились, поздравляю вас!

– О чем договорились? У меня от вас голова кругом идет!

– Вы ведь согласились принять на себя руководство?.

– Какое руководство?

– Руководство лабораторией коммерческого психоанализа.

Лицо Квоты сразу приняло холодное озабоченное выражение, он вложил какие-то бумаги в кожаный коричневый портфель и сказал:

– Я должен бежать, меня ждет министр. Вот ваше назначение. – Глядя куда-то мимо Флоранс, он протянул ей листок.

Флоранс взяла бумагу, пробежала ее и, подняв глаза на Квоту, радостно проговорила:

– Значит, я могу прекратить производство этого мерзкого чесательного порошка?

Квота уже застегивал замок портфеля.

– Собственно говоря, – по его отчужденному, небрежному тону чувствовалось, что он старается увильнуть от прямого ответа, – боюсь, вы немного опоздали. Он уже поступил в продажу, мы вложили капитал… Впрочем, подайте мне докладную…

Он направился к дверям.

– Но могу я хотя бы, – Флоранс шла за ним, – пока что приостановить производство остальных изобретений такого рода?

– Трудновато… Здесь тоже могут возникнуть всяческие непредвиденные препятствия… Мы еще поговорим об этом.

– Вы обещаете мне? Ведь теперь нам столько всего нужно обсудить… Столько проектов…

– Ну конечно же, – бросил Квота, не оборачиваясь. – Чуточку терпения, и все будет в порядке, вот увидите. – И он повернулся к Бретту: – До завтра, дорогой.

Уже стоя в дверях, он взглянул на Флоранс:

– Чуточку терпения, и главное не беспокойтесь. Я вас извещу.

Много позже Флоранс, должно быть, не раз спрашивала себя, как она могла пропустить мимо ушей последние слова Квоты, ведь он даже не попытался видоизменить свою классическую формулу, а это ясно свидетельствовало о том, что он просто-напросто применил свой испытанный и безошибочный метод, чтобы убедить ее остаться, а значит, остаться и самому. Но Квота и впрямь досконально изучил человеческую душу и понимал, что Флоранс, горя нетерпением немедленно же приступить к работе, вмешаться в их дела, все изменить, поставить все на правильный путь, вряд ли даже услышит его слова и таким образом просто не узнает его излюбленной формулы.

Он предвидел и дальнейшее развитие событий. Предвидел, что Флоранс, возглавив лабораторию, непосредственно столкнувшись с проблемами коммерции во всей их сложности, подчинится диалектике производства и сбыта; когда она, занимая к тому же важный пост, окажется лицом к лицу с проблемами, требующими безотлагательного решения, она будет не так разборчива, утверждая предложения психоаналитиков. Короче, он предвидел, что, как только Флоранс окажется в одном ряду с теми, кто должен изо дня в день, хочет он того или нет, подчиняться приказу: «Либо иди вперед, либо подыхай!», она будет действовать так же, как все, и так же неизбежно пойдет вперед.

Да, Флоранс внесла свежую струю в исследовательскую и изобретательскую работу лаборатории коммерческого психоанализа – так по крайней мере заверил ее Квота, и здесь он не лгал, – но именно в силу этого он мог в остальном дурачить ее как хотел, да, она натолкнула изобретателей на мысль создать новинки, которых можно было не стыдиться, как, например, блюститель тишины, приглушавший в общественных местах слишком громкие голоса, или «тотализатор в искусстве»; это нововведение обязывало многочисленных завсегдатаев ипподромов делать ставку не только на лошадь, но и на двух победителей аукциона, давших наибольшую цену за две картины: современную и старинную, что прививало вкус к живописи, учило разбираться в ней, любить ее; зато Флоранс, как и все прочие – как дядя Самюэль, Каписта, члены правления фирмы, члены Национального совета по производству и даже само министерство торговли, – поддалась общей гонке, вызванной постоянным опасением, что покупатель пресытится, что ему все надоест, что снизятся темпы производства, и поэтому она все слабее и слабее сопротивлялась выпуску тех товаров, которые раньше возмущенно осудила бы, а может быть и осуждала.

В первый раз, утверждая выпуск подобных изделий и пуская их в продажу, Флоранс еще пыталась найти себе какие-то оправдания. Но затем, войдя в новое русло жизни, она все реже искала для себя смягчающие обстоятельства. А потом и вовсе перестала искать. Квота прекрасно знал, что человек, привыкнув к чему-нибудь, прежде всего перестает настороженно к этому относиться. Он прекрасно знал, что Флоранс в конце концов не будет больше обращать внимание на то, что вначале ей так претило.

Разумеется, случалось иногда, чаще всего это бывало в те дни, когда она получала вдруг открытку или какой-нибудь подарок из Франции или Италии, ее вдруг снова охватывал ужас и она принималась бунтовать. Или когда она, уехав на машине отдохнуть за город, внезапно обнаруживала, что куда-то исчезла прелестная зеленая долина или лесистый пригорок, и оказывалось, что за время ее отсутствия здесь наспех возвели на редкость уродливые здания новых торговых центров с автомобильными стоянками, тянущимися на несколько гектаров, станциями обслуживания, большими магазинами, автоматами, павильонами, торгующими кока-колой и мороженым, крикливыми огненными рекламами, которые вспыхивали по вечерам, без передышки кружились перед глазами, ослепляя, словно множество разноцветных солнц, как фейерверк, вызывали тошноту. Или когда ей попадались статистические данные об уровне жидкости в канализационных трубах, по этим данным – их обычно передавали в конце телевизионной программы – можно было судить о качестве передачи, если уровень жидкости почти не менялся – значит, дело было плохо, если же он, наоборот, сразу резко понижался, это свидетельствовало о том, что все шесть миллионов зрителей были захвачены зрелищем, до конца передачи не отходили от экрана телевизора и только потом все разом бросались в уборные. Вот это единодушное действие мочевых пузырей и унитазных бачков, как и расползшиеся за городом, словно раковая опухоль, магазины и торговые помещения, вызывали у Флоранс былые приступы гнева, и тогда она проводила бессонную ночь.

Но в отличие от былых времен это теперешнее состояние длилось недолго и все к утру как-то сглаживалось: только эгоисты или слишком равнодушные люди могут, ежедневно принимая участие в жизни огромного предприятия, не разделять принципов, на коих оно зиждется. И Флоранс постепенно стала смотреть на все глазами Квоты: «Конечно, это Катоблеп. Но мы уже сожгли все корабли. Теперь, чтобы не пойти ко дну, необходимо создавать новые потребности в более быстром темпе, чем удовлетворяются старые. Иного выхода нет. А ваша задача, Флоранс, следить за тем, чтобы наши психоаналитики не преступали разумных границ».