Эд Макбейн - Дело принципа

• Название: Дело принципа
• Автор: Эд Макбейн
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Детектив
• Год: 2000
• ISBN: 5-227-00610-5

Американский писатель Эд Макбейн ставит своих героев в экстремальные условия, и они всегда выбирают именно то решение, которое подсказывает мораль и справедливость. В романе `Дело принципа` окружной прокурор расследует убийство подростка тремя сверстниками. Он уверен в их виновности, но неожиданно получает письмо с угрозами. Дело осложняется еще и тем, что один из обвиняемых – сын его бывшей возлюбленной.

---

– Послушай, а сколько тебе лет? – спросил мальчик.

– Тринадцать. То есть уже почти четырнадцать. Мне исполнится четырнадцать в конце этого месяца.

– Ты все еще ребенок, – констатировал мальчик.

– Вовсе нет. А тебе сколько лет?

– Шестнадцать.

– Подумаешь… Среди моих знакомых есть ребята и постарше.

– Правда?

– Конечно.

– Что ж, скажу честно, – признался мальчик, что с виду тринадцать лет тебе не дашь. Ты выглядишь гораздо старше.

– И даже старше, чем на четырнадцать?

– Вообще-то да.

– Ну а, по-твоему, на сколько лет я выгляжу? Мальчик ответил не сразу.

– Ну, я бы сказал, что тебе по меньшей мере лет пятнадцать, – немного помолчав, сказал он.

– Так много?

– Ага.

– Здорово, – вздохнула девочка. – Мне здесь нравится.

– Ага. А тебе что больше нравится: лето или зима?

– Лето.

– Мне тоже. Зимой холодно, долго не погуляешь. Приходится почти все время торчать дома.

– Ага. – Девочка замолчала. – А какой твой любимый цвет?

– Красный. А твой?

– Желтый. А кто тебе больше всех нравится из певцов?

– Вик Деймон. – Пауза. – О нет, только не это!

– Что?

– Надеюсь, ты не сходишь с ума по этому уроду Пресли?

– По Элвису-то? Нет. Он слишком волосатый. Ему давно не мешает подстричься. – Девочка хихикнула. Мальчик тоже засмеялся. – Здорово, – сказала она. – Просто вот так сидеть и разговаривать. А ты вообще запросто ладишь с людьми?

– Не всегда. Но с тобой мне очень хорошо и легко.

– Мне тоже нравится с тобой разговаривать. А то ведь со старшими это нелегко, правда?

– Что?

– Поговорить.

– А то! Я ненавижу общаться со стариками. Меня от них тошнит.

– Ну вообще-то я не имела в виду дряхлых стариков. Тех, кому уже умирать пора.

– И я тоже. Я веду речь об обычных пожилых людях. Ну, тех, кому лет по сорок – сорок пять.

– Ясно. А сколько лет твоим родителям?

– Слишком много, – с усмешкой ответил мальчик.

– А мои еще не очень старые. – Девочка помолчала. – Но с ними все равно ужасно трудно разговаривать, правда.

– И не говори.

– Ты им что-нибудь рассказываешь?

– Не-а.

– А почему?

– Потому что как-то раз я стал рассказывать отцу о том, как мы – я и двое моих друзей – договорились копить деньги, чтобы потом, когда мы вырастем, можно было бы в складчину купить машину. Это была очень хитрая задумка, мы собирались по выходным наводить порядок в подвалах, а хлам потом сдавать в утиль. Понимаешь? И вот я, значит, битых полчаса объяснял ему, что к чему, а он потом лишь оторвался на секунду от газеты, взглянул на меня и сказал: «Молодец, Лонни! Хороший мальчик». И как тебе это понравится? Я распинался перед ним целых полчаса, рассказывал, какое грандиозное предприятие мы затеяли, а он говорит мне, что я хороший мальчик. Наверное, он и не слушал меня. Так что с тех пор я решил, что не буду больше понапрасну сотрясать воздух. Родители называют меня Лонни-молчун.

– А моя мама думает, что я рассказываю ей все, – сказала девочка, – но это не так.

– На мой взгляд, нет никакого резона вводить родителей в курс своих дел, – авторитетно заявил мальчик, – потому что если они и поймут, в чем его суть, то обязательно поднимут такой вой, что и сам будешь не рад; а если они ни черта не смыслят в твоих делах, то нечего утруждать себя пустыми объяснениями. Такова моя точка зрения.

– Раньше мы с отцом часто разговаривали, – вздохнула девочка. – Но тогда я была еще совсем маленькой. И мы так хорошо говорили…

– Да? А о чем?

– Обо всем на свете. Просто разговаривали. Помню, я тогда была ужасно горда собой, потому что папа говорил со мной на равных, как со взрослой.

– А что теперь? Вы больше с ним не разговариваете?

– Редко. Ему все некогда.

– Ну конечно, взрослым всегда некогда! – хмыкнул мальчик. – Вечно они бегут куда-то.

– И к тому же мне… мне просто нечего сказать ему, – заключила девочка.

– Ага, – с тоской в голосе согласился мальчик.

– Мне очень хотелось бы поговорить с ним, – продолжала девочка. – Но сказать ему мне нечего. Просто нечего – и все тут.

– Да уж. – Мальчик вздохнул. – Им всегда некогда. Сама понимаешь.

– Да. Понимаю.

– То есть я хочу сказать, что они дорастили нас до таких лет, кормили, одевали. А значит, нам тоже нужно их понять и не тревожить по пустякам. Согласна?

– В общем-то, да.

– Ведь они ничего нам не должны. Я, например, категорически не согласен с теми ребятами, которые заявляют что-нибудь такое типа: «А я их не просил меня рожать». А кто Заранее просит-то, чтобы его рожали? Разве есть выбор? Я вот тоже не просил родителей меня рожать. Но я ужасно рад, что живу.

– Ты говоришь очень правильные вещи, Лонни.

– Ведь нет ничего лучше, чем жить на этом свете, – продолжал мальчик. – Разве ты не рада тому, что просто живешь?

– Да, конечно. Рада, очень рада.

– Еще бы. А значит, они ничего нам не должны. Они привели нас в этот мир. Дали нам жизнь. И лично мне этого достаточно.

– Лонни?

– Что?

– А ты… ты любишь кого-нибудь?

– В каком смысле?

– Сам знаешь!

– Так, как маму? Или отца?

– Ну…

– Но ведь такая любовь не совсем настоящая, правда? Ее можно считать скорее привычкой.

– Да.

Под деревом воцарилось напряженное молчание. А потом мальчик сказал:

– Дженни?

– Что?

– Дженни, а можно я тебя поцелую? Девочка не ответила.

– Дженни?

Она не отозвалась.

– Ну ладно, – пробормотал он. – Извини. Я просто подумал, что, может быть, ты не станешь возражать, если я…

– Я не возражаю, Лонни, – ответила она, и голос ее прозвучал так невинно, что у Хэнка, лежащего ничком на земле, от жалости защемило сердце. – Но…

– Что, Дженни?

– А ты… ты…

– Что, Дженни? Что?

– Ты не мог бы сначала сказать, что любишь меня? – спросила она.

У Хэнка на глаза навернулись слезы. Его дочь целовалась с мальчиком, а он лежал в темноте, распластавшись на камнях и прикрыв лицо рукой, чтобы приглушить рыдания. Он мотал головой, кусал губы, ошеломленный этим неожиданным открытием, чувствуя себя маленьким и беспомощным и в то же время ощущая в себе невиданную прежде силу и решимость.

– Я люблю тебя, Дженни, – сказал мальчик.

– И я тоже тебя люблю, Лонни.

Он слышал эти слова, и вдруг ему захотелось, чтобы поскорее наступил понедельник и начался суд.

– Лонни, а который час?

– Почти двенадцать.

– Ты проводишь меня домой? Я не хочу, чтобы мои волновались.

– А можно я тебя еще раз поцелую?

– Можно.

Снова наступила тишина, а затем Хэнк услышал, как они встают с земли и неуклюже пробираются сквозь заросли кустарника, направляясь к тропинке. Вскоре их шагов уже не было слышно.

«Я ничего им не должен, – думал он. – Я ничего им не должен. Кроме… будущего, которое зависит от меня».

Глава 12

В профессиональных кругах нью-йоркских адвокатов Авраам Сэмелсон слыл строгим судьей, не терпящем каких-либо вольностей или самодеятельности в зале суда. Так что утром того понедельника, на который было назначено начало процесса по делу Морреса, в зале заседаний суда квартальных сессий, просторной, залитой ярким солнечным светом и облицованной темными дубовыми панелями комнате, царила сугубо деловая атмосфера, несмотря на то что сюда с самого утра стекались толпы людей – присяжных заседателей, зрителей и репортеров. Сидя в самом последнем ряду, Кэрин и Дженнифер Белл слушали достопочтенного Авраама Сэмелсона, казавшегося еще более солидным в своей широкой судейской мантии, обратившегося к присутствующим с напоминанием, что суд – дело серьезное и любые попытки превратить его в балаган приведут к тому, что он удалит из зала всех зрителей. С терпением детсадовского воспитателя он разъяснил, в чем будет заключаться его роль как судьи, а затем попросил вызвать первого из присяжных заседателей по делу, представленному к рассмотрению.

Процедура отбора присяжных проходила, как и полагалась, в соответствии с установленным порядком, и в ней не было ничего особенного. Хэнк, со стороны обвинения, задавал те вопросы, которые ожидали от него услышать. Вопросы адвокатов троих обвиняемых – их было двенадцать человек, и все они были назначены судом – также были рутинны и предсказуемы. Короче говоря, это была долгая и по большей части скучная процедура. Майк Бартон, присутствовавший на суде в числе других репортеров, украдкой зевал, в то время как присяжных либо вносили в список, либо им заявлялся отвод.

– Мистер Нельсон, в случае, если обвинению удастся однозначно убедить вас в том, что эти трое молодых людей виновны в совершении предумышленного убийства, возникнут ли у вас сомнения во время голосования при вынесении обвинительного вердикта?

– А почему у меня должны возникнуть сомнения?

– Потому что за убийство первой степени в законе предусмотрено наказание в виде смертной казни.