Николай Афанасьев - Фронт без тыла

• Название: Фронт без тыла
• Автор: Николай Афанасьев
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Автор книги — один из участников партизанского движения под Ленинградом, прошедший путь от командира батальона 6-го истребительного партизанского полка, сформированного в Ленинграде в июле 1941 года, до заместителя начальника Волховской опергруппы Ленинградского штаба партизанского движения.

Богатый боевой опыт, хорошее знание обстановки в тылу врага, накопленный обширный фактический материал позволили автору не только поделиться с читателями личными воспоминаниями участника партизанской войны, но и показать движение народных мстителей динамично, масштабно.

Рассчитана на широкий круг читателей.

---

Ночью — первая воздушная тревога. Мы с женой вышли из дома на Международный проспект[1] и долго всматривались в светлое летнее небо. Гудели самолеты, но понять, что происходило в воздухе, было невозможно. На Сенной площади люди собирались группами, что-то взволнованно обсуждали, спорили. Разные мнения по поводу объявленной тревоги: оптимизм и пессимизм, спокойствие и нервозность… И все-таки это была почти мирная картина, война еще только протягивала к Ленинграду свою руку.

Много лет спустя я узнал, что в ту ночь над Ленинградом батареей старшего лейтенанта Тимченкова в 1 час 45 минут был сбит первый вражеский бомбардировщик Ю-88.

Наутро — в военкомате, прошусь на фронт. Здесь сутолока, сотни людей осаждают кабинеты, но только очень немногие получают направления с адресами пунктов сбора мобилизованных. И, как ни горячатся остальные, им приходится уходить ни с чем.

— Ждите, вызовем….

Эти же слова сказали и мне.

Досадуя, поехал на работу. Злился, слушая разговоры о том, что будет делать комитет в военное время. Ходил как неприкаянный. Ведь вот чертовщина на улице, в трамвае казалось, что женщины и старики смотрят с укором и вот-вот скажут: «А вы что, молодой человек, здесь болтаетесь? Почему не на фронте?..»

Помню, как раз в те дни встретил я на улице старика. Он выходил с Марсова поля, шагал деловито и твердо. Борода у него была окладистая, стариковская. А на груди — три Георгиевских креста.

Я впервые увидел человека с наградами царского времени. Был удивлен сначала. А потом подумал: награды-то боевые, получены они за отвагу при защите Родины. Удивительно ли, что старик повесил на грудь знаки боевого отличия? Нет. Он просто напоминал нам о воинской славе России, он патриот и свое отношение к начавшейся войне выказал пусть по-своему, по-стариковски, но ясно.

Узнал, что один из моих знакомых получил повестку и ушел на фронт. За ним другой, третий… А мне в военкомате опять: «Ждите, не мешайте». Наконец понял, в чем дело. Поскольку я продолжал работать в Институте инженеров железнодорожного транспорта — находился на особом учете.

Руководил институтом тогда Михаил Михайлович Панфилов, к нему я и отправился. И тут же получил предложение возглавить оборону института, поскольку на этот счёт уже были указания сверху.

— Какая оборона, Михаил Михайлович? — удивился я. — Что делать-то нужно?

Оказалось, что при воздушных налетах этой службе предстоит организовывать тушение пожаров и что-то в том же духе… Я категорически отказался.

Тогда, связавшись с парткомом, Панфилов предложил мне другое: возглавить два скомплектованных из студентов четвертого и пятого курсов батальона, которым предстояло отправиться на восстановление разрушенных вражеской авиацией железнодорожных узлов, станций, путей. Видимо, это где-то далеко, в районе боевых действий. Значит, похоже на настоящее дело. И я согласился.

Оформление документов много времени не заняло.

В комитете я сказал, что ухожу на фронт. Жене — что срочно выезжаю на строительство инженерных сооружений куда-то на Карельский перешеек (чтобы не волновалась). И… как в воду глядел: именно для этого и именно туда нас и послали. На старую финскую границу, на тот самый участок, где я всего полтора года назад в составе 588-го стрелкового полка включился в финскую войну. Я был тогда начальником инженерной службы. Знал, конечно, что такое оборонительные сооружения. Теперь именно здесь мы начали строить доты, дзоты, эскарпы и контрэскарпы.

Эту оборонительную линию мы называли в шутку «линией ЛИИЖТа» — намек на то, что знаменитой «линии Маннергейма» она не уступит. Строили с энтузиазмом, строили добротно. Но, честно сказать, я до сих пор так и не узнал, какую роль в обороне города сыграло сделанное нами. Правда, где-то в тех местах наступление противника было остановлено, и, может быть, наша работа в какой-то степени армии помогла.

Я сказал, что работали мы с энтузиазмом. Но, думаю, не я один внутренне протестовал против такого для себя назначения. Попали-то, в общем, не туда, куда стремились…

Шли дни. Мы ловили каждое сообщение с фронтов по радио, запоем читали газеты. И, как я убедился позже, знали очень и очень мало. А на одиннадцатый день войны, 3 июля, — речь Сталина:

«Товарищи! Граждане!

Братья и сестры!

Бойцы нашей армии и флота!

К вам обращаюсь я, друзья мои!

Вероломное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, — продолжается… враг продолжает лезть вперед… Над нашей Родиной нависла серьезная опасность… страна вступила в смертельную схватку со своим злейшим и коварным врагом — германским фашизмом… Вместе с Красной Армией на защиту Родины подымается весь советский народ… необходимо, чтобы наши люди, советские люди поняли всю глубину опасности… отрешились от благодушия, от беспечности… чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе… Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, все подчинив интересам фронта и задачам организации разгрома, врага… В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды… создать… народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся…»[2]

Эту речь слушали все. И запомнили ее все — накрепко и надолго. Потому что впервые узнали тогда люди горькую правду о тяжелом положении нашей страны. И еще потому, что эта речь вооружила всех ясной и четкой программой действий.

Наши батальоны срочно перебросили в Ленинград.

В актовом зале института состоялось общее собрание. Докладывал заведующий кафедрой марксизма-ленинизма, доцент, член парткома Сергей Михайлович Гришуков. Партком призывал студентов и преподавателей вступать в армию народного ополчения. Так я получил направление в дивизию Октябрьского района.

Казалось, что все встает наконец на свои места, что дальнейшая моя судьба становится более или менее ясной. Но это только казалось.

«НУЖНЫ ДОБРОВОЛЬЦЫ»

1941 год, 5-15 июля

Вечером следующего дня нас спешно построили во дворе общежития. Из строя вызвали всех, кто имел боевой опыт: участников гражданской войны, финской, боевых действий на Халхин-Голе, Хасане. Оказалось, что таких в полку человек сорок — пятьдесят. Всем нам было приказано собраться в клубной комнате. И здесь командир полка сказал, что имеет поручение обкома партии предложить всем имеющим военный опыт принять участие в боевой работе в тылу врага.

Предложение было совершенно неожиданным. Мы смутно представляли себе в те дни, где проходит линия фронта. Но твердо верили в силу Красной Армии. И я, например, подумал, что предлагают нам принять участие в каких-то операциях на территории оккупированных гитлеровцами государств: в Польше, во Франции…

— Дело это, товарищи, серьезное и опасное, — продолжал командир. — Поэтому пойдут только добровольцы. Большего сообщить вам, к сожалению, не могу. Сами понимаете — о подробностях расскажут только тем, кто даст согласие… Жду вашего ответа.

— Где, хоть примерно, воевать-то? — спросил кто-то.

— Не знаю, товарищи, я же сказал.

— А какой характер действий?

— Тоже не знаю.

В клубе повисла напряженная тишина. Люди думали. А срок на размышление был так мал, что можно считать, будто его и не было вовсе. И так мало информации о том, что нам предлагают!

— Еще раз хочу подчеркнуть, — нарушил тишину командир, — что никого из вас против желания, без личного согласия, никуда не пошлют. Нужны только добровольцы. Но обком партии верит, что они в нашем полку найдутся. Я тоже так думаю.

И снова тишина, снова лихорадочно скачут мысли. И еще подступило ощущение того, что еще минута — и всех нас начнут подозревать в трусости. И пусть никто еще не сказал и слова, пусть никто еще не отказывался и не соглашался, мне показалось вдруг, что, если о трусости пойдет речь, самым главным виновником стану почему-то я. Сижу вот как пень и молчу…

«Хоть бы знать, куда, — думал я. — Знать бы, что нужно в этом тылу проклятом делать, так, может, легче бы стало…»

И вдруг осипшим голосом и для самого себя совершенно неожиданно я сказал:

— Можно мне? Я согласен…

Сказал и сразу почувствовал удивительное облегчение и спокойствие. А через несколько минут в списке было уже десять фамилий. Меня командир назначил старшим.

* * *

Рано утром я повел своих людей в штаб дивизии народного ополчения, который размещался в здании Кораблестроительного института. Небольшими группами прибывали туда добровольцы и из других подразделений.

Построение. Короткая речь командира дивизии. Закончил он ее сообщением:

— Все прибывшие сюда группы добровольцев объединяются в батальон Октябрьского района. Он войдет в состав формируемого сейчас 6-го истребительного партизанского полка. Командиром батальона назначен товарищ Афанасьев, комиссаром — товарищ Митрофанов.