Екатерина Мурашова - Земля королевы Мод

• Название: Земля королевы Мод
• Автор: Екатерина Мурашова
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

Второй роман любовно-авантюрной трилогии «Анжелика и Кай». Читатель попадает в обыкновенно-экзотическую коммунальную квартиру на Лиговском проспекте в центре Петербурга. Инвалид-афганец Семен, шизофреник Аркадий, работающий в детском доме, пьющая семья Кривцовых, портниха-надомница и мать-одиночка Наталья, рыночная торговка Дашка – все это соседи Анжелики, и у каждого из них – своя история. И еще: именно в этой квартире накануне установления Ленинградской блокады Лев Шеин спрятал эвакуированные из Могилевского обкома партии сокровища. Единственная из жителей квартиры, кто помнит о них сегодня,  – подруга  Льва, глубокая старуха Фрося, которую когда-то называли «красной проституткой». Лев предупредил Фросю, что когда-нибудь за сокровищами вернется он сам или его сын Иван, которого она узнает по условленному знаку…

---

– Врет, – ответила Светка. – Или завидует. Мы просто ругаемся. Он хочет ребенка.

– Черт! Черт! Черт! – выругалась я. – Или… он согласен усыновить?

– Нет, он имеет в виду экстракорпоральное оплодотворение. И не у нас, а где-то в Германии.

– Но… может быть…

– Анджа! Мне, как и тебе, пятый десяток, ты помнишь? И ты-то, между прочим, не бесплодна, чему Антонина прекрасное доказательство. Не хочешь ли теперь родить?

– У меня нет четырех мужей.

– Можно подумать, именно это тебя останавливает.

– Тебе будет трудно поверить, но и это тоже.

– Анджа, если бы ты хоть вот на столечко захотела, мужики вокруг тебя в стаи собирались бы и между собой грызлись. Даже сейчас. Мне иногда просто придушить тебя хочется: за всю свою жизнь ты даже ни разу не попыталась!… В то время как всякие мымры…

– Светка, прекрати! Чего мне серьезно не хватает в окружающей среде при моем возрасте и характере, так это расположившейся вокруг меня стаи грызущихся мужиков…

– Не прекращу. Еще немного, и ты станешь, как те дамочки, которые у тебя на полках. Дурилки картонные. Начнешь сама детективы писать…

– Не бойся, не начну. А ты… ты подумала бы над предложением Леонида…

– Нечего мне думать. Мой трамвай давно ушел. Скоро буду внуков, Настькиных детей нянчить… Это у кобелей стареющих все понты вокруг постельных дел крутятся. Если не телку молоденькую завалить, так хоть родить кого, самому себе и окружающим доказать. Как ихний мужской климакс начинается, так с ума сходят почище баб!

– В психологии принято считать, что мужчины в этом возрасте задумываются о смысле жизни, – сказала я. – Экзистенциальный кризис.

– Щазз! – зло расхохоталась Светка. – О смысле жизни! Ты-то уж не свисти! Кто послюнтявистей – тот уже только о бутылке и думает. Кто посильнее – о фирме своей гребаной, о девках для престижу или о наследниках… Ты только представь: намедни подкатывает со мне Сергей и говорит – с Настей я был неправ, разрешите загладить, искупить, а если ты хочешь экстракорпорально, то я тоже согласен… Ну ладно, говорю, так и быть, рожу, пожалуй, от вас с Ленькой по близнецу из пробирки и пошлю вас обоих на …. .

Потом я некоторое время держала трубку у уха и слушала светкины рыдания, похожие на рычание сумчатого тасманийского дьявола. Никаких утешений Светке не было нужно. Да их у меня и не было.

Когда мы со Светкой учились на втором курсе Университета, она интересовалась восточными религиями, проводила часть свободного времени стоя на голове, по утрам шумно фыркала, разгоняя прану по меридианам, а по вечерам беседовала со своей Кундалини, уговаривая ее не то подняться из крестца наверх, не то распуститься на месте тысячелепестковым лотосом. В это же время Светка посещала какие-то соответствующие посиделки единомышленников, каковых насчитывалось много, ибо тогда все это считалось очень модным и прогрессивным. Свет с Востока. Меня она звала с собой неоднократно, но я находилась в беременном Антониной состоянии и имела серьезную аллергию на все восточные благовония, возжиганием которых оные посиделки непременно сопровождались. Потому при начале светкиной Любви я не присутствовала.

Любовь звалась Романом и имела романтическую профессию свободного художника. А также – жену, тоже художницу, и трехлетнюю дочку Настю. Лет Роману было около тридцати. Светка сразу же заявила мне, что жену художник давно не любит и живет с ней только из жалости и из-за дочки, так как жена давно пьет и, кажется, даже употребляет наркотики. Про жену я ничего сказать не могла, так как никогда ее не видела, а вот сам Роман наверняка проделывал все вышеупомянутое, о чем я не преминула Светке сообщить.

– Ему слишком тяжело живется! – воскликнула Светка. – Это у нас с тобой шкуры толстые. А он, как все таланты, вообще без кожи. Он так остро чувствует несправедливость этого мира!

– Это Роман тебе сказал? – заинтересовалась я, ибо стиль высказывания светкиной обычной речи никак не соответствовал.

– Какая разница! Я все про него знаю без слов! У нас – одна душа на двоих. Он будет писать мой портрет…

Лицо Светки было как сад, полный цветов.

– Тяжелый случай, – вздохнула я и больше сама к этой теме не возвращалась.

Через три недели влюбленные поселились вместе в студии какого-то романова приятеля, непризнанного скульптора-авангардиста. Скульптуры этого друга, жутковато похожие на отходы прозекторской, спросом не пользовались, и, чтобы прокормиться, он попутно изготовлял дамские шляпы, которые, напротив, продавались очень хорошо. Шляпы были, как сказали бы теперь, – эксклюзив, и их покупали дамы из советской богемы.

Почти полгода Светка прожила в этой мастерской, где гипсовые обрубки человеческих тел венчали в меру авангардные шляпы с широкими полями и украшениями из перьев, лент и пуговиц. Шляпы были похожи на лица, а мастерская в сумерках казалась местом сборища диковинных уродов и их теней. Я начинала слышать голоса и еще по-всякому сходить с ума через полчаса пребывания в этой обстановке. Но, может быть, это беременность как-то повышала мою чувствительность.

Ванной и душа в мастерской не было, бачок в туалете сломан, и сливать унитаз приходилось из большой жестяной кружки. Вода, только холодная, текла тоненькой струйкой из проржавевшего крана, который открывался с помощью универсального гаечного ключа от велосипеда «Орленок». Еду готовили на электроплитке. Спали любовники на полу, на двух полосатых матрацах, в которых жили удивительные, размером с вишню клопы. Наверное, у Светки и впрямь была тогда толстая шкура. Или – для Любви нет преград! Кому как больше нравится…

Денег у Романа никогда не было. Хотя вообще-то он, когда был трезв и не под кайфом, работал много и старательно. И иногда кое-что из написанного им даже удавалось продать. Иногда даже за доллары, так как в мире тогда как раз нарастал интерес к Советскому Союзу, и русское искусство кому-то там казалось интересным и перспективным с коммерческой точки зрения. Но всё заработанное Роман отдавал жене и дочке, перед которыми испытывал чувство вины. Перед Светкой он вины не испытывал. Она смешивала для него краски и стирала ему носки в ржавой раковине, похожей на внутренность сгнившего апельсина. В этой же мастерской устраивались попойки, курили анашу и жевали промокашки с ЛСД. Часто кто-нибудь, мужчины или женщины, приезжие или местные, которым негде было жить, зависали в мастерской на неделю или больше. Мужчинам Роман покупал курево и портвейн. Женщин утешал и согревал своим теплом. «Понимаешь, – объяснял он Светке. – Тебя я люблю. А их – просто жалею». – «У него совершенно особенная душа, – объясняла мне Светка. – Нам с тобой, обычным людям, никогда этого не понять, хоть наизнанку вывернись. Ты же сама знаешь, гениев никогда не понимали плебеи…»

Я имела по поводу всего этого свое собственное мнение, но держала его при себе. И только когда Светка забеременела, я, словно предчувствуя что-то, отчаянно советовала ей рожать несмотря ни на что.

«Это не сама Анджа, это ее живот тебе советует, – объяснил подруге Роман. – Ты рассуди сама. Сначала нам нужно что-то решить с жильем. Потом – наш с тобой ребенок должен родиться здоровым. А это значит, мы оба должны бросить курить и по крайней мере полгода соблюдать абсолютную трезвость. И мы обязательно сделаем это. Потом. У нашей любви впереди вечность – куда нам спешить?»

Светка сделала неудачный аборт, который привел к осложнениям. Врачи сказали, что больше детей у нее не будет. Я посетила ее в больнице всего один раз. Подруга только взглянула на мой, к тому времени уже огромный живот и сказала: «Прости, Анджа, но я не хочу тебя видеть. Уходи.»

Я, разумеется, ушла.

За время, когда Светка лежала в больнице, Роман подал на развод с женой, продал три картины и, пока были деньги, снял двухкомнатную квартиру в Веселом Поселке, заплатив за год вперед. Из больницы он встречал ее с друзьями, машиной «Москвич», принадлежащей одному молодому, но перспективному писателю, шампанским и букетом белых роз. Светка, которая еще толком не поняла, что именно с ней произошло, была счастлива. Мне же казалось, что Роман похож на компас, в котором временно сместилась стрелка, показывающая направление чувства вины.

Потом у меня родилась Антонина, а у Светки все еще была ее любовь. Потом я ушла в академический отпуск и потеряла ее из виду.

Спустя три года, когда мы восстановили наши отношения, Светка все еще «боролась» за Романа и его талант. Почти каждый день они скандалили, дрались, расходились, сходились, рыдали друг у друга в объятиях, имели сумасшедший и изощренный секс, подогретый всем вышеперечисленным, и не могли жить друг без друга. Кроме того, Роман иногда исчезал по собственной инициативе и жил то ли у своей бывшей жены, то ли еще у кого-то. Стрелка его чувства вины теперь однозначно указывала на дочь, о которой окончательно опустившаяся бывшая жена совсем не заботилась. Светке надоедало слушать его похмельные рыдания и слюнявые рассказы про чужого ребенка. Чтобы выплеснуть собственную беду и будучи от природы несдержанной на язык, она оскорбляла и обзывала Романа и его бывшую жену всеми доступными ей способами. Роман не оставался в долгу и однажды в стычке выбил Светке зуб. После этого она две недели не пускала его на порог. Он взял себя в руки, расписал какое-то кафе и принес ей лилии и деньги на зубного протезиста. Светка приняла его обратно. Потом однажды, возвращаясь с работы, она увидела у своей двери худенькую девочку в клетчатом замурзанном пальтишке, которое явно было ей мало. Девочка сидела на корточках и ела бублик. Большие, не по росту коленки торчали вперед. Грязно-розовые колготки порвались и сквозь дырку виднелась серая пупырчатая кожа.