Сергей Никшич - Соседи

• Название: Соседи
• Автор: Сергей Никшич
• Издательство: Ніка-Центр
• Жанр: Фэнтези
• ISBN: 966-521-388-1

Приключения продолжаются. В селе возле Киева в очередной раз разразилась борьба добра со злом. Борьба мистическая, на самой грани реальности, борьба с самим собой и с загадочными «соседями», из-за которых привычная жизнь уже кажется селянам чем-то далеким и почти забытым, как детские игры. Причем каждый участник этой гоголиады считает, что за правду борется именно он и что счастье должно улыбнуться только ему. Кстати, про гоголиаду. Что перед нами? Современный вариант «Вечеров на хуторе близ Диканьки» или нечто другое? Ответ этот вопрос читатель найдет сам, прочитав эту одновременно и смешную, и поэтичную книгу, неожиданные повороты сюжета которой никого не оставят равнодушным.

---

И летние дни проносились теперь перед Хомой так быстро, как вагоны метро, – после работы он шел к Оксане и они отправлялись гулять – по набережной Днепра или на Трухановский остров. И Оксана позволяла ему держать себя за руку или обнимать за талию, но дальше этого, даже в самых укромных уголках Трухановского острова, дело у бедного нашего подмастерья не шло. А когда они приходили к ней, разгоряченные прогулкой и усталые от купания в реке, она кормила его неизменно добротным ужином, а потом бесцеремонно выгоняла, ссылаясь на то, «что подумают соседи?». Хотя соседям, если понимать под ними несколько давно спившихся гуманоидов, обитавших через стенку, и Чобота, который доживал свои дни в комнатушке под лестницей, было ровным делом начхать на то, что происходило или могло происходить в комнатке у квартирантки на втором этаже трехэтажного деревянного особняка, построенного при царе Горохе. Но Хома не обижался. Его и тянуло к Оксане, и одновременно что-то отталкивало. А однажды, когда после ужина Оксана положила свою голову к нему на плечо, и ее роскошные каштановые волосы стали щекотать его грудь, и губы их почти уже слились, ему явственно послышался нежный голос Наталочки, которая удивленно вопрошала его о том, что он вытворяет и чего он взял в голову, что она его не видит. И разве он ее уже забыл? И как тогда верить мужчинам? И неужели его любовь (словно он и в самом деле признавался ей в любви) уже прошла? И тогда он убежал от Оксаны в жаркую киевскую ночь, и обошел все улицы вокруг Красной площади, и три раза прошел улицу Сагайдачного, на которой они впервые встретились, туда и обратно, но не обнаружил ничего, что хоть каким-то образом указывало бы на присутствие Наталочки. На последний трамвай он опоздал, денег на такси у него, разумеется, не было, да и где сыскать таксиста, который согласился бы ночью ехать за город? Возвращаться к Оксане ему было стыдно – ведь он искал не ее, а она, быть может, уже и впустила бы его и тогда… Но что-то не позволяло Хоме пойти на попятную, и он переночевал на газоне на Владимирской горке, и утром как ни в чем не бывало пришел в мастерскую. Только на душе у него теперь лежала печаль. Если его настоящая любовь – это Наталочка, то как ему тогда быть с Оксаной и почему его тянет к ней, как магнитом? Почему кружит голову ее красота? Но ответа на эти вопросы у него не было. Он только вдруг подумал, что из-за увлечения Оксаной перестал ездить на Петровку и его уже не волновало то, что библиотека его пропала из-за жадности Чобота – у него все равно времени читать не было. И деньги копить на учебу ему тоже не удавалось, хотя бабка Катерина сдавала ему комнату почти даром, он ведь то и дело приглашал Оксану в кино, покупал ей мороженое… И тут он с ужасом вспомнил, что давно уже не отправлял денег в село своим старым и больным родителям, которые отдали ему свои последние копейки, когда он уезжал в город на заработки и клятвенно обещал, что будет им помогать. И действительно, месяца два или три он отправлял домой небольшое вспомоществование, но после больницы и после знакомства с Оксаной напрочь забыл о своем сыновнем долге и только вот сейчас, после ночи, проведенной в парке, вспомнил о родителях. «Может быть, я и в самом деле спятил? – думал он. – То Наталочка мне мерещится, то ее голос. А если она ведьма, которая хочет поссорить меня с моей Оксаной? Ведь Оксана могла обидеться, что я тогда ее не поцеловал, а она ведь сама положила мне голову на плечо и так было мне уютно, и только вот Наталочкин голос…»

В этот день после работы Хома к Оксане не пошел, а отправился гулять по Подолу, который уже исходил в поисках белокурой красавицы вдоль и поперек, в надежде, что он все-таки ее найдет. И на пустынной улице, обезумевшей от летней жары и пыли, он вдруг явственно услышал ее голосок: «Холодно! Холодно!». И понял, что она помогает ему себя найти. И он свернул на боковую улочку и услышал: «Теплее, теплее!». И так он и шел, и слушал то, что она ему говорила, и вышел в конце концов к какому-то длинному, фабричного типа строению, которое, однако, оказалось жилым домом, и увидел, как из окна первого этажа кто-то машет ему рукой. И окно открылось, и перед собой он увидел девушку, которая сидела с ним на скамейке в парке, – Наталочка! И он подбежал к окну, и обнял ее, хотя они почти не были знакомы, и давай ее целовать-обнимать, а та смеется, но его не прогоняет. Но тут из-за плеча Наталочки выглянула суровая женщина, лицо которой было испещрено, как кабалистическими значками, крупными и глубокими морщинами. Увидев рыжего незнакомца, женщина зло закричала:

– А этот зачем здесь?!! Гони его вон, а не то…

И окно было с грохотом закрыто, и штора – задернута, а они ведь так и не успели друг другу сказать и двух слов. И Хома, голова которого шла кругом, вдруг сообразил, что забыл сказать Наталочке, что он ее любит.

И он уселся возле дома на лавку, намереваясь дождаться того момента, когда Наталочке удастся к нему выйти или хотя бы выглянуть в окно, но дом словно замер в тревожном ожидании, и улица была пуста, и горячий ветер гнал по ней тополиный пух, от которого Хоме хотелось чихать, и гнусно каркала пророчившая гадость ворона, и пищал от голода живот, и Наталочка, и любовь казались надуманной, неправдоподобной сказкой. А тут и солнце стало заходить за горизонт, и ему надо было решать – или опять ночевать в парке, или ехать в далекую Горенку. Он решил еще раз подойти к заветному окну и уже было подошел, но когда до зеленой, поеденной плесенью стены старинного дома оставалось всего несколько шагов, ноги его вдруг одеревенели и он замер, как беспомощная статуя, чувствуя, как кровь у него замерзает и сердце перестает биться. Но тут из-за шторы послышался крик Наталочки: «Не мучь его!». Затем он услышал, как кто-то дерется, и вдруг почувствовал, как сердце снова начало биться и кровь запульсировала в жилах и отвратительная одурь оставила его, и он набрался мужества, и заглянул в окно, и увидел, как в комнате, почти пустой из-за отсутствия мебели, дерутся Наталочка и старая карга, причем последняя явно побеждает, потому что уже сидит на повергнутой на пол его возлюбленной и бьет ее наотмашь по лицу правой рукой, а в левой у нее зажат нож. И Хома, не глядя себе под ноги и себя не помня, побежал в обход дома, чтобы ворваться в квартиру, но дверь была заперта, и он надавил на нее изо всех сил, и она поддалась и открылась, и он влетел в квартиру в тот самый момент, когда старуха уже была готова вонзить страшный длинный нож в нежное Наталочкино сердце. Увидев Хому, карга злобно зашипела, как кот, которого поймали с поличным.

– Ты зачем здесь, человек? – спросила она, вставая.

Но не успел Хома ей ответить, как она уже замахнулась на него и давай за ним гоняться, чтобы отправить на тот свет его душу, но и Наталочка вскочила на ноги, и снова сцепилась со старухой, и не позволила ей прикончить безоружного своего знакомца. А Хома только диву давался, не понимая, что все это может значить. Но наконец все успокоилось, и Наталочка шепотом сказала ему:

– Пойдем, я тебя провожу. Нельзя тебе здесь.

И они вышли на темную, ночную улицу, и Хома посмотрел на часы – приближалась полночь, а это означало, что на последний трамвай ему уже не успеть, но он ничего не сказал, потому что хотел как можно дольше побыть с этой девушкой, которая умела передавать ему свои мысли и хохотать так искренне, что Хома забывал обо всем на свете, находясь рядом с ней. И целовала она его так, как никто никогда его не целовал. И Хома, понятное дело, не хотел с ней расставаться. Но тут часы, те, что на шпиле Академии, стали медленно и протяжно бить полночь, и Наталочка, а ее и в самом деле так звали, испуганно вскрикнула и бросилась бежать в сторону своего дома, но тут что-то сверкнуло, и она упала на асфальт, и Хома своим глазам не поверил – из под юбки, вместо аккуратненьких, тоненьких и беленьких ножек в туфлях-лодочках торчал рыбий хвост, который гневно бил по асфальту, но асфальт ведь не вода, не поплывешь… И подмастерье наш сообразил, что судьба свела его с русалкой и что она, если даже его не утопит, то женою ему не станет и все это зря… И так стало ему горько и обидно, ведь Наталочка уже надежно обосновалась в его сердце и он и жизни своей не представлял без нее. А тут вместо счастья – рыбий хвост. И он в растерянности подошел к ней – а она протягивает к нему свои белые руки, и обнимает его за шею, и целует его… И он взял ее на руки и понес ее домой, но она попросила его нежным таким голоском, каким дитя просит тятю своего купить игрушку, чтобы он отнес ее к Днепру и выпустил ее в воду, потому что надоела ей крохотная ванна, в которой ей сидеть, скрючившись, до утра, до того момента, когда золотое светило появится на летнем небе и она опять превратится в девушку. И Хома понес ее, свою любовь, к Днепру. А до набережной было еще ох как далеко, и тащить русалку было ему с каждым шагом все тяжелее. Но она крепко обнимала его за шею, как бы помогая ему, а он держал ее за плечи и за чешуйчатый, скользкий хвост, который норовил предательски выскользнуть из его рук. Сколько они шли к Днепру, никто не знает. Хоме казалось, что целую вечность, потому что он так устал, что думал, что вот-вот его душа, не выдержав страданий, покинет его бренное тело. Но вот и набережная и ступеньки к воде, и Хома из последних сил спустился к воде, а Наталочка обнимала его и просила его: «Быстрее, быстрее, мочи моей уже нет, дышать не могу, в воду мне надо». «Потерпи, любимая, потерпи, – умолял ее совершенно потерявший голову от всего того, что с ним произошло, подмастерье. – Скоро уже».