Роберт Грэйвс - Я, Клавдий

• Название: Я, Клавдий
• Автор: Роберт Грэйвс
• Жанр: Исторический детектив

---

У всех был испуганный вид. "Нечистая жизнь, нечистая совесть",- подумал я.

- А не подсыпал ли кто-нибудь яд мне в кубок, пока я спал? - поддразнил я их.

- Упаси бог,- запротестовали все.

- Нарцисс, в чем был смысл шутки Веттия Валента насчет Колчестера? Будто британцы отдают мне божеские почести.

- Это не совсем шутка, цезарь,- сказал Нарцисс.- Не буду скрывать от тебя: в Колчестере действительно воздвигнут храм в честь Бога Клавдия Августа. Они поклоняются тебе с начала лета. Но я услышал об этом только сейчас.

- Вот почему я чувствую себя так странно. Я превращаюсь в бога! Но как это вышло? Я помню, что в письме Осторию утвердил постройку храма в Колчестере в честь Божественного Августа в благодарность за победу римского оружия в Британии.

- Полагаю, цезарь, что Осторий - и это вполне естественно - спутал, о каком Августе идет речь, тем более что ты писал о победе римских войск. Божественный Август остановился на берегах пролива, и его имя для британцев по сравнению с твоим - ничто. Мне сообщили, что туземцы говорят о тебе с величайшим благоговением и страхом. Они слагают поэмы о твоем громе и молнии, о магическом тумане и черных духах, о горбатых чудовищах и чудовищах, у которых змеи вместо носов. С политической точки зрения, Осторий был совершенно прав, посвятив храм тебе. Но я очень сожалею, что это было сделано без твоего согласия и, боюсь, против твоего желания.

- Значит, я теперь бог, да? - повторил я.- Ирод Агриппа всегда говорил, будто я этим кончу, а я утверждал, что он болтает вздор. По-видимому, я не могу исправить ошибку и отменить посвящение храма мне самому, как ты думаешь, Нарцисс?

- Это произведет очень плохое впечатление на жителей провинции,- ответил Нарцисс.

- Ну, сейчас мне это неважно,- сказал я.- Все на свете неважно. Может быть, велим прямо сейчас привести сюда на суд эту несчастную женщину? У меня не осталось никаких мелочных чувств, присущих простым смертным. Я даже могу простить ее.

- Она мертва,- проговорил вполголоса Нарцисс.- Убита по твоему приказанию.

- Налей мне вина,- сказал я.- Я не помню, чтобы я отдавал такой приказ, но сейчас это не имеет значения. Интересно, какое я божество. В детстве старый Афинодор часто объяснял мне, что под Божеством понимают стоики: Бог-это идеально круглый шар, целое, не подверженное воздействию внешних случайностей и событий. Я всегда представлял Бога в виде огромной тыквы. Ха-ха-ха! Если я съем еще кусок этого гуся и выпью еще несколько кубков вина, я тоже превращусь в тыкву. Значит, Мессалина мертва! Красивая женщина, друзья, очень красивая, вы согласны? Но порочная, верно?

- Красивая, но очень порочная, цезарь.

- Отнесите меня кто-нибудь в постель. Дайте уснуть блаженным сном богов. Ведь я теперь блаженный бог, не так ли?

Меня отнесли в спальню, и я проспал без просыпа до полудня. За это время сенат принял послание, поздравляющее меня с благополучной ликвидацией заговора, а также решение изъять имя Мессалины из всех архивных документов и городских надписей и разбить все ее статуи. В полдень я встал и принялся за свою обычную административную работу. Все, кто мне встречались, обходились со мной крайне вежливо, но вид у всех был подавленный, а когда я пошел в суд, никто, впервые за эти годы, не поднимал шума и не пытался запугивать меня. Я в мгновение ока справился с разбором всех тяжб!

На следующий день я принялся разглагольствовать о покорении Германии, и Нарцисс, увидев, что лекарство Ксенофонта произвело слишком сильный эффект - помрачив рассудок, вместо того, чтобы, как предполагал Ксенофонт, постепенно смягчить удар, причиненный смертью Мессалины,- приказал больше мне его не давать. Мало-помалу олимпийское спокойствие покинуло меня, и я снова почувствовал себя жалким смертным. В первое же утро, когда кончилось действие наркотика, я, спустившись к завтраку, спросил:

- Где моя жена? Где госпожа Мессалина?

Мессалина всегда завтракала со мной, если только у нее не "разламывалась голова".

- Она мертва, цезарь,- ответил Эвод.- Ее казнили несколько дней назад по твоему приказу.

- Я не знал,- с трудом проговорил я.- Я хочу сказать, я забыл.

И тут позор, горе и ужас недавних дней всплыли у меня в памяти, и я разрыдался. Заливаясь слезами, я идиотски бормотал о своей милой, бесценной Мессалине, осыпал себя упреками за ее убийство, говорил, что во всем виноват я один, и вообще вел себя, как последний осел. Наконец я взял себя в руки и велел подать портшез.

- Лукулловы сады,- приказал я.

Меня отнесли в Лукулловы сады.

Сидя на садовой скамье под кедром, глядя на зеленую лужайку, за которой уходила вдаль широкая грабовая аллея, поросшая травой, в одиночестве, так как вокруг не было никого, кроме моих германских телохранителей, стоявших на страже в кустарнике, я взял перо и длинный лист бумаги и принялся составлять подробный перечень того, что было мной сделано и что следует делать теперь. Этот документ сейчас при мне, и я перепишу его сюда в том самом виде, в каком он был написан. Утверждения мои, по какой-то непонятной мне причине, распались на связанные между собой трехстишия, вроде "терцин" британских друидов (их традиционный размер для стихов моралистического или дидактического характера).

Я люблю свободу, а не тиранию.

Я римский патриот.

Римлянин от природы республиканец.

Как ни странно, я император.
То есть, на мне обязанности монарха.
Уж в трех поколеньях республики нет.

Республику растерзали гражданские войны.
Август ввел монархическое правленье.
Так сказать, вынужденная мера.

Августу было никак не отречься.
В душе я проклинал его лицемерье,
Оставаясь убежденным республиканцем.

Императором стал Тиберий. Против воли?
Боялся, что власть перехватят враги?
Может быть, Ливия, мать, настояла?

Тиберий отправил меня в отставку.
Я считал его кровожадным лицемером,
Оставаясь убежденным республиканцем.

Ни с того ни с сего Калигула назначил меня консулом.
А я жаждал вернуться к своим книгам.
Калигула вздумал править, как восточный сатрап.

Я римский патриот.
Мне бы следовало убить его.
А я спасал шкуру, строя из себя дурачка.

Наверное, Кассий Херея тоже был римский патриот
Он нарушил присягу, убил Калигулу.
По крайней мере пытался восстановить республику.

Но республику не восстановили.
Напротив, провозгласили нового императора.
Этот император - я, Тиберий Клавдий.

Откажись я - меня бы убили.
Откажись я - была бы гражданская война.
Так сказать, вынужденная мера.

Я казнил Кассия Херею.
И мне тоже было никак не отречься.
Я стал вторым Августом.

Я много и долго трудился, как Август.
Расширил и укрепил империю, как Август.
Я был абсолютным монархом, как Август.

Но я отнюдь не лицемер.
Утешаюсь тем, что выбрал меньшее из зол.
Как раз в этом году хотел восстановить республику

Позор Юлии мучал Августа.

"Не жениться б и умереть бездетным!"

Я так же мучаюсь позором Мессалины.

Надо было покончить с собой, а не править:
Нельзя было уступать Ироду Агриппе.
Из лучших побуждений я стал тираном.

Я не подозревал о злодеяниях Мессалины.
Моим именем она проливала кровь.
Неведение не освобождает от ответственности.

Но разве тут только моя вина?
Не разделит ли ее со мной вся нация?
Ведь намеренно сделали меня императором.

Ну осуществлю я свои благие намерения?
Восстановлю республику - что тогда?
Ждать от Рима благодарности?

"Знаешь, легко говорить о свободе.
Все кажется так просто.
Ждешь, что двери распахнутся и стены рухнут"

Весь мир признает во мне императора.
Все, кроме тех, что метят на мой пост.
Республика никому не нужна.

Азиний Поллион был прав:

"Будет намного хуже, прежде чем станет немного лучше".

Решено: о республике нечего и думать.

Лягушки захотели царя.

И дан им был царь Чурбан.

Я был глух, слеп и туп, как чурбан.

Лягушки захотели царя.
Юпитер дал им нового царя - Аиста.
Калигула сплоховал: правил слишком недолго.

Я сплоховал: был слишком добр.
Я загладил грехи своих предшественников.
Я примирил Рим и мир с монархией.

Риму суждено поклониться новому цезарю.
Будь то безумец, похабник, убийца иль мот.
Аист вновь покажет, какова природа царей.

Меч тирании тупить - моя большая ошибка.
Отточив его, может, вину искуплю.
Лишь насильем лечат насилье.

А мне надо помнить: я - царь Чурбан.
Плюхнусь-ка я в тихий омут.
Пусть всплывет ядовитая муть.

Я осуществил свое решение. С того самого дня я неуклонно провожу его в жизнь. Я не позволил ничему воспрепятствовать мне. Сперва это было мучительно. Помните, я сказал Нарциссу, что чувствую себя точно так, как испанец-гладиатор, которому неожиданно отсекли на арене руку со щитом; разница в том, что испанец умер, а я продолжал жить. Вы, возможно, слышали, как в холодную сырую погоду калеки жалуются на боль в руке или ноге, которых у них давно нет? Они могут точно обозначить ее; скажем, это резь, которая поднимается от большого пальца к запястью, или ноющая боль в колене. Я часто ощущал это же самое. Я беспокоился о том, как примет Мессалина то или иное мое решение, или о том, очень ли ей надоела длинная скучная пьеса, которую я смотрел; во время грозы я вспоминал, что она боится грома.