Виталий Гладкий - Наперегонки со смертью

• Название: Наперегонки со смертью
• Автор: Виталий Гладкий
• Жанр: Боевик

Агент ФСБ Геннадий Чернов отправляется в командировку в один из уральских городов. По секретному заданию он должен перекрыть нелегальный канал сбыта бриллиантов за рубеж. Чернов собирает информацию, но всех, с кем он общается по этому делу, настигает смерть. За ним также ведется охота. Но кто стоит за его преследователями? Бесстрашный агент начинает расследование, от которого зависит его жизнь.

---

Однако я напрасно волновался: заскрипело, зашелестело, звякнуло – и заветная двустворчатая дверь, ведущая к свободе, приветливо распахнулась. Я зашел в кабину лифта и озадаченно уставился на пульт управления – на какую кнопку нажать? Рассудив, что чем выше, тем лучше, я ткнул пальцем в самую верхнюю.

И угадал. Кабина доставила меня без остановок на чердак, где, ко всему прочему, размещалась и лифтовая лебедка с редуктором. Я подошел к чердачному окну.

Наблюдательный пункт у меня получился отменный. С верхотуры я хорошо видел черные фигурки, которые то таились за стволами деревьев, то быстро меняли позиции. Стрельба шла нешуточная. Кто в кого палил, разобраться было трудно. Стреляли и засевшие в коттедже быки Ильи Иосифовича – мне показалось, что шнурки барина били по первому эшелону нападавших, и находившиеся возле забора, которые штурмовали территорию дачи – эти заняли круговую оборону, потому что на них давили еще и с тыла, и третья компания – по-моему, они пуляли в свет ясный, не целясь. Короче говоря, шла самая настоящая партизанская война, когда неизвестно кто враг, где он и какими силами располагает.

Противник паниковал. По-иному подобные непрофессиональные действия охарактеризовать нельзя. Противник сбит с толку и суетится в поисках выхода из создавшейся ситуации. Главным теперь является время "Х" – момент, когда необходимо выйти на сцену. Оно приближалось неотвратимо и очень быстро. Потому следовало поторопиться. Маски сброшены, инкогнито наконец обретает имя. Операция "Звездная пыль" выходит на финишную прямую.

Здраво рассудив, что нечего соваться в чужую драку, я начал искать пути к бегству. И нашел. Притом запросто. Оказалось, что с крыши, на которую я вылез через свободно открывающееся чердачное окно, можно легко спрыгнуть на галерею, ведущую к винному погребу. А он находился почти возле забора. Где не наблюдалось никакого шевеления – с той стороны территория дачи подходила вплотную к небольшой роще, за которой начиналась болотистая низменность.

Все вышло как нельзя лучше. Во-первых, меня никто не заметил, а во-вторых, я не поломал ног, когда совершал прыжок. Забор я перелез тоже удачно – всего лишь порвал брюки, зацепившись за гвоздь. Но на эту тему я особо не беспокоился – впереди меня ждали холодные грязевые ванны, по сравнению с которыми прореха на штанах выглядела микроскопически малым недоразумением…

Да, болото вывернуло меня наизнанку и высушило. И в который раз я с благодарностью вспоминал свое детство – когда наша компашка сорванцов играла среди такой же топи.

Детдом стоял на отшибе, ближе к горам, чем к городу, возле небольшой речушки, через два-три километра впадающей в море. И мы, пацаны мал мала меньше, переправившись на другой ее берег, чтобы нам никто не мешал, в летний период часами пропадали в болотистом редколесье: жгли костры, курили, строили шалаши, жарили ворованную из сетей аборигенов рыбу, мечтали и, разделившись на своих и чужих, играли в партизан.

Гораздо позже я с ужасом вспоминал нашу детскую беспечность и бесшабашность – болото за рекой славилось своим коварством и непроходимостью и погубило массу человеческих жизней. И тем не менее никто из детдомовской босоты не угодил в бездонную ямину и никого не проглотила топь, хотя мы носились по болоту как угорелые.

Наверное, нас охранял добрый ангел всех обиженных судьбой.

Мне не хочется рассказывать о своей болотной одиссеи. Кому интересны все эти "бултых!", "шлеп-шлеп", "буль-буль" и набившая оскомину ненормированная лексика, без которой ни один русский мужик не может забить даже гвоздь? Если коротко, то я выбрался на сухое и твердое место почти без сил, грязный как свинья и злой как тысяча чертей. Даже то обстоятельство, что мне в очередной раз удалось сохранить свою драгоценную жизнь, не добавило в мою бурлящую от раздражения кровь каких-либо успокоителей-пластификаторов.

Но злился я не на болото. Я готов был сожрать без соли не кого-нибудь, а себя. Это же нужно быть таким ослом, чтобы не заметить и не понять очевидного! У меня на глазах разворачивалась драма (притом с моим участием), а я был настолько туп, что не смог разобраться со сценарием. А все потому, что лишь прилежно играл свою роль, и не дал себе труда прочитать роли других, чтобы выстроить интригу не умозрительно, в эмпиреях, а на макете – как народный герой Чапаев объяснял своим подчиненным диспозицию с помощью картошки. Стоило расположить моих героев не в линию, а в трехмерном пространстве – и все точки над "i" были бы расставлены. Но кто мог предполагать?..

К свиньям собачьим! Хватит мудрить, пора брать быка за рога! Иначе тебя, Чернов, возьмут на цугундер. И на этот раз бесповоротно. Последний акт драмы подходит к отнюдь не закономерному, сценарному, финалу и благодарные зрители уже ждут, когда опустится занавес.

Я взял курс на городскую свалку. До нее было не более трех километров, если брать по прямой, и она располагалась на обширном плато, отгороженном от болота земляным валом. Где-то там начиналась асфальтированная дорога, которая вела в город.

Уже вечерело и я сильно продрог – солнце, днем кое-как согревавшее по-осеннему стылый воздух, прочно уселось на остроконечные верхушки елей и быстро уменьшалось в размерах словно проколотый воздушный шарик. Потому костры, горевшие среди мусорных куч, показались мне очагами родного племени, куда я возвращался после неудачной охоты на саблезубого тигра, едва не стоившей мне жизни.

Жизнь на мусорной свалке не прекращалась ни днем, ни вечером, ни ночью. Машины подъезжали регулярно, и едва они становились под разгрузку, как тут же к ним сползались темные фигурки мустаров – мусорных старателей. С крючьями, пиками, небольшими острогами они деловито перелопачивали свежие поступления, вылавливая оттуда только им нужные "сокровища".

Я подбежал к первому попавшемуся костру и сунул иззябшие руки едва не в пламя.

Стоявшая неподалеку компашка, скучковавшаяся вокруг поставленной на попа железной бочки, на мое внезапное появление отреагировала весьма слабо. Три худо одетых потрепанных мужичка лишь на время прекратили жевать, но спустя миг они снова принялись трапезничать, запивая подозрительную на вид снедь – что-то похожее на жареное мясо – скверным плодоягодным вином.

Обогревшись, я обратился к невозмутимой троице, которая продолжала свое "пиршество" среди мусорных куч:

– Мужики, выручайте!

– Жрать хочешь? Присоединяйся, – охотно откликнулся один из них, с бельмом на левом глазу.

– Спасибо, нет. Мне бы… какую-нибудь одежонку… – Эта толковая мысль пришла внезапно, и я обрадовался, что наконец могу нормально соображать – дрянь, которую вколол мне эскулап, видимо, вышла вместе с потом пока я преодолевал болотистую низменность. – Сухую и желательно почище. В обмен на мою.

– Это сложнее… – Они переглянулись, будто молча посовещались. – Никак, тебя угораздило забраться в болото?

– Так случилось…

– Бывает… – Мужик с бельмом утвердительно кивнул, будто резюмировал немой разговор с приятелями, и продолжил: – Подойди к Мандолине, может быть получишь помощь.

– А где искать Мандолину?

– Иди вон туда… – Он ткнул грязным пальцем на восток. – При въезде на свалку увидишь будку от хлебовозки. Там и найдешь. Скажешь, что прислал Циклоп.

– Благодарствую… – Я вежливо раскланялся и поторопился в указанном направлении.

Будка стояла там, где и должно, притом на фундаменте из железобетонных строительных блоков. Мало того, к ней даже был подведен свет от наскоро слепленного сарая, выполняющего роль конторы при мусорной свалке; наверное, там обретался сам начальник этой городской клоаки.

Я подошел к двери будки и постучал.

– Чего надо? – Голос был хриплый, но громкий.

– Меня прислал Циклоп.

– А… Этот паразит. Чтоб он сдох… – Дальше следовало несколько очень крепких выражений. – Заходи.

Шаркнул засов и я шагнул в светящийся желтый прямоугольник, нарисовавшийся на синей жести будки.

Внутри меня ждал сюрприз. Я попал в лавку старьевщика. А Мандолиной оказалась женщина необъятной ширины, курившая "Беломор". Ее грубо вытесанное лицо было неприветливым, а в руках она держала топорик для рубки мяса с обушком, которым доводят до кондиции отбивные. Похоже, это личное оружие старьевщица пустила бы в ход, случись что не так, автоматически, совершенно не задумываясь. На плечи она накинула старых пуховый платок серого цвета, а на ногах у нее была советская народная обувка – обрезы резиновых сапог, напоминающие глубокие калоши, в которых можно при любой, самой скверной, погоде и до ветру сходить, и в хлев к скотине.

– Ты кто? – спросила она подозрительно, не пуская меня дальше порога.

– Мне нужна старая одежда, – не стал я вдаваться в подробности и расшаркиваться.

Мандолина окинула меня с головы до ног цепким взглядом и сказала: