Густав Эмар - Дикая кошка

• Название: Дикая кошка
• Автор: Густав Эмар
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-300-00159-7

---

В то время как оба испанца обменивались этими несколькими словами, туземец сошел с лошади, разнуздал свою лошадь и беспечно улегся на земле.

– Эх! – шепнул Перрико. – Этот человек притворяется слишком спокойным и вероятно для того, чтобы провести нас; поверьте, полковник, что с него не следует спускать глаз.

– Хорошо, – ответил дон Дьего, – но во всяком случае мне кажется, что мы поступим хорошо, если последуем его примеру и отдохнем несколько часов.

Сказавши это, он легко соскочил на землю; Перрико последовал его примеру.

Тотчас же они расседлали своих лошадей и разостлали свои чилийские седла на земле.

Онондюре смотрел, устремив на них свои рыжие глаза, которые сверкали во мраке как глаза дикого зверя.

– Так как мой брат не знает, где отыскать альпоульмена де техюаль, – сказал дон Дьего, – и так как в настоящее время ночь темна, то мы останемся здесь и быть может, когда солнце осветит прерию, мой брат будет счастливее и будет в состоянии отыскать следы, которых он не может видеть.

– Хорошо! – ответил индеец, – на рассвете мы пойдем по охотничьей тропе.

– Пусть будет так, – сказал испанец, – и да ниспошлет моему брату Святой Дух спокойный сон.

– Прекрасно, – прошептал индеец с иронической улыбкой, скользнувшей во второй раз по тонким губам, – все зависит от Бога.

И не говоря ничего более, краснокожий повернулся и закрыл глаза, с притворным или действительным намерением заснуть.

Посмотревши на него с негодованием, полковник, вероятно отчаявшись прочесть на невозмутимом лице дикаря зловещее намерение его, тихими шагами возвратился и подошел к тому месту, на котором Перикко разостлал бараньи кожи и ponchos, род одеял, предназначенных для постели, решившись в душе тщательно наблюдать за всеми движениями и малейшими жестами своего проводника; потому что необыкновенное поведение этого человека, его двусмысленные ответы в высшей степени пробудили его недоверие, а ему не хотелось, чтобы важные интересы, которые были ему поручены, не удались по его вине.

Дон Дьего сел близ Перикко, прислонился к дереву и, скрестивши на груди свои руки, принялся глубоко обдумывать опасное положение, в котором он находился один среди пустыни. Вдали от помощи людей и беззащитный, он находился в руках дикого и алчного дикаря, многочисленные сообщники которого, вероятно укрывшись в окрестностях, быть может, ожидали только сигнала для того, чтобы броситься на него.

– Ба! – сказал он вдруг и как будто бы разговаривая с самим собой, – завтра рассветет и может быть не все потеряно, как я себе вообразил.

– Да, – ответил Перикко, выслушав речь своего господина, – вот характер генерала вашего батюшки, такой же беспечный в опасности.

– Что же мне делать, мой бедный Перикко? – спросил дон Дьего, улыбаясь. – Я боюсь, что попался как мышь в мышеловку, и поэтому я бодрюсь. К чему послужило бы мое отчаяние? Мои жалобы изменят положение дел?

– Я этого не говорю, полковник; не менее вас я нахожу чрезвычайно смешным обычай пенять и плакать подобно женщинам; к тому же и не время. Но ведь говорят же, надейся на Бога, а сам не плошай!

– Эх! Карамба! – крикнул молодой человек с нетерпением, – хорош же ты со своими пословицами, и время ты избрал такое благоприятное для того, чтобы их применять! А я обдумываю давно и не могу придумать средств выйти из этого критического положения, в которое мы так глупо поставили себя!

– Эх! Полковник, не в обиду вам будь сказано, вы знаете, что ваш батюшка всегда имел некоторое доверие к моему уму, и как знать, это средство, которого вы не можете придумать, быть может, я мог бы доставить его вам!

– В таком случае объяснись, мучитель, и не томи меня более.

– О, Боже мой, это очень просто; теперь вы видите также ясно как и я, не правда ли, что этот дикарь хочет обмануть нас и ввести нас в засаду!

– К несчастию.

– В таком случае на одного плута полтора плута; в то время как этот краснокожий черт спит в ожидании времени предать нас в руки своих сообщников, что мешает нам потихоньку подойти к нему, схватить его, крепко связать и тогда в свою очередь сделать ему предложения, на которые он должен будет согласиться?

– Но если мы ошиблись? Если он не изменял нам?

– Если мы пустимся в область предположений, то она обширна и мы зайдем с вами далеко. Полковник, я ограничусь только тем, что задам вам один вопрос: неужели вы полагаете, чтобы дикарь, вся жизнь которого прошла в пустыне, который днем и ночью изъездил ее во всех направлениях, мог бы заблудиться в местности, все деревья и все скалы которой ему знакомы?

– Это правда, ты прав.

– Неужели вы считаете возможным, чтобы этот человек потерял следы своего племени и не мог бы найти его в определенный день и условленный час, когда ему захочется? Нет, не правда ли? Итак, этот человек обманывает нас; он увлек нас за собою по причинам, которых мы не можем угадать, с очевидным намерением погубить нас; нам следует лишить его возможности привести в исполнение свои проекты, захватив его.

– Да, все что ты говоришь, верно; колебаться долее было бы непростительной ошибкой. Как знать, не поздно ли уже?

– Нет. Взгляните на него, – ответил Перикко, указывая рукой место, на котором лежал индеец на расстоянии не более двадцати шагов от того места, где потихоньку разговаривали испанцы, и на темную тень, прекрасно обрисовывавшуюся в лежащем положении на земле и облитую серебристыми лучами луны.

– Будем осторожнее, – сказал дон Дьего, вставая и делая знак Перикко, чтобы он сделал тоже самое; тебе известно, как хитры индейцы; одного неосторожного жеста, шелеста листьев под нашими ногами достаточно будет для предупреждения его о том, что он должен остерегаться. Притворимся, что мы прогуливаемся и незаметно подойдем к тому месту, на котором он лежит; подошедши к нему, мы бросимся на него и свяжем его, пока он не успеет опомниться.

Не сводя глаз с того места, на котором, казалось, спал, погрузившись в глубокий сон, проводник, оба путешественника зашли с обеих сторон для того, чтобы отрезать ему отступление; они шли с величайшими предосторожностями, задерживая дыхание и прислушиваясь на каждом шагу.

Вскоре они подошли на близкое расстояние к тому, на которого они хотели напасть; тогда они остановились, посоветовались взглядами и после минутного колебания бросились на него. Но Онондюре исчез!..

На том месте, на котором лежал проводник, остались только две или три свернутые и уложенные бараньи кожи.

Оба испанца переглянулись с изумлением.

Вдруг около них раздался ужасный рев более пятидесяти дикарей, отвратительные лица которых показались из-за кустов не более как в двадцати шагах от путешественников.

Перикко, схватив своего господина, увлек его за громадный обломок скалы, который находился вблизи.

И вовремя: раздались выстрелы, и пули, просвистев, расплющились о камни, служившие временным укреплением для обоих путешественников.

ГЛАВА II Кочевье техюэлей

Посреди просеки, расположенной между двумя долинами, окруженными двумя взгорьями, были рассеяны в нескольких группах, которые грелись и разговаривали, сидя вокруг пылавших костров, или лежали и спали под деревьями семьсот или восемьсот индейцев, лучших воинов племени Большого Зайца, страшнейшего из этих бесчисленных племен, которые составляют Техюэльскую национальную силу, обширные охотничьи территории которой покрывают все пампасы за Кордильерами.

Вид этого привала индейцев при лунном свете представлял нечто грандиозное; луна, пробежав три четверти своего пути, бросала на описываемую нами сцену только слабые и бледные лучи, которые сливались с красноватым и фантастическим заревом, которое придавало зловещий пурпуровый цвет раскрашенным и странно татуированным лицам и телам дикарей.

Посреди кочевья возвышалась коническая палатка из кож ламы, сшитых вместе, на вершине которой вместо флага находился длинный шест с привязанным к нему пучком волос с человеческой головы, развевающихся на ветру.

Перед этой палаткой стояли два воина, опершись на свои ружья.

Вправо от просеки паслись оседланные и стреноженные кони племени.

На ветвях деревьев висели привязанные за задние ноги лани, медведи, буйволы и другие животные, убитые днем; одни из них были еще не тронуты; но большая часть была разрублена, очищена и употреблена на ужин.

При этом расставленные вокруг лагеря и стоявшие на вершинах скал как статуи часовые зорко смотрели вокруг, охраняя безопасность остальных. Они стояли тихо и неподвижно, готовые поднять тревогу при малейшем подозрительном шуме.

Вокруг лагеря во мраке бродили и подбирали остатки ужина громадные собаки с жесткою и взъерошенною шерстью, со впалыми и кровавыми глазами, с белыми и огромными зубами; потомки тех злых собак, которых первые завоеватели Америки привезли с собой для охоты за индейцами, прирученные последними.