Дункан Мак-Грегор - Седьмая невеста

• Название: Седьмая невеста
• Автор: Дункан Мак-Грегор
• Жанр: Героическая фантастика

В сборник вошли романы: «Врата вечности» А. Олдмена, «Седьмая невеста» Д. Мак-Грегора и «Обитель спящих» Т. С. Стюарта о знаменитом Конане-варваре.

---

– Тогда Малику, Карсану, Дану, Алму…

– А почему их?

– Тьфу! Прах и пепел… Убери любых, все равно кого. Главное, чтобы осталось – шесть. Их и покажешь Илдизу как самых красивых.

– О… О-о-о, мудрый… Мудрый и отважный, достойный взгляда Эрлика и пророка его Тарима… Да будут золотыми все следы твои, да не коснется тебя клинок врага, а только губы юной девы, да проведешь ты в неге и покое всю оставшуюся жизнь…

– Еще чего, – фыркнул варвар. Про себя он уже решил, что Кумбар все-таки рехнулся, а потому и тратить время на болтовню с ним больше не желал. – Как раз вечного покоя мне и не хватало!

Он встал, с презрением отворачиваясь от залитой слезами восторга жирной физиономии сайгада, и нетвердой походкой направился к выходу, предоставив Кумбару оплачивать стол.

– Как мне отблагодарить тебя, о варвар из варваров? – возопил тот, простирая руки к конановой спине.

– Очень просто. – Киммериец обернулся, с усмешкой посмотрел на старого солдата. – Пусть невесту Илдиза зовут не Алмой.

* * *

В великолепных покоях, отданных на время в распоряжение Кумбара Простака, под звуки лютни заезжего музыканта отдыхали двенадцать красавиц. Застывший у дверей как изваяние толстый, низкорослый и широкий словно тумба евнух Мингал-Арет-Каши-Бандурин мрачно взирал на столь прелестное общество, в душе проклиная нелегкую свою долю. С гораздо большим удовольствием он поохранял бы мальчиков-пажей, таких юных, таких нежных – во дворце их не менее полусотни, и все хороши как на подбор. А эти девицы… Бандурин считал величайшей ошибкой богов сотворение женщины – от нее и соблазн, от нее и разврат и вообще все беды на земле от нее, да заберет ее Нергал в свое мрачное царство…

Он почесал взмокшую лысину, обрамленную игривыми завитками седых волос, и кинул заинтересованный взгляд на музыканта. Тот был весьма мил, свеж и румян; белокурые длинные волосы волнами лежали на узких плечах; тонкие стрельчатые брови цвета скорее рыжего, чем белого, сейчас сошлись у переносицы, а прекрасные синие глаза с тоскою смотрели в заоконную даль. Музыка, льющаяся из-под пальцев его, не задевала души Бандурина – ибо душа эта давно очерствела в дворцовых интригах и сплетнях, – зато сама изящная рука, ласкавшая струны, возбудила в евнухе прежние тайные желания.

С вожделением оглядев гибкую невысокую фигуру музыканта, Бандурин твердо решил нынче же наведаться к нему, для чего ему всего лишь требовалось обойти конюшню и пересечь сад. Там-то, в караван-сарае для гостей Великого и Несравненного, и поселили приезжего, повелев в качестве платы за стол услаждать нежный слух императорских невест.

Он и услаждал сейчас: музыкой – нежный слух невест, видом своим – жадный взор Бандурина. Впрочем, играл он искусно, и в первый же день приезда сумел понравиться самому Илдизу, а это немалого стоило. Но из девушек лютниста слушала только Алма, остальные шептались, причесывались, спали и просто смотрели в потолок.

– Тихо! – взвизгнул евнух неожиданно сильным, хотя и тонким голосом.

Разодравшиеся тройняшки мгновенно отпрянули друг от друга, с завидным проворством приняв невиннейший вид. Но Бандурина не могли обмануть опущенные долу глазки; он с отвращением отвернулся от них и занялся мыслями о мальчике-лютнисте – сие, по крайней мере, могло доставить удовольствие.

Внезапно двери распахнулись, и тут же чудесная музыка резко оборвалась. Щеря в улыбке редкие, но крепкие и белые зубы, в покои ступил сам Кумбар Простак. При виде его склонился в низком поклоне евнух, девушки встали, опустив головки, а музыкант, растерянно посмотрев на того и других, решил все же последовать примеру Бандурина и тоже согнулся, отчего длинные волосы его разметались по цветастому ковру.

– По местам, – благодушно скомандовал сайгад, усаживаясь в широкое кресло у самых дверей.

Он нашел глазами Алму и с любопытством уставился на нее. Что общего может быть у этой красавицы с неотесанным варваром? На миг Кумбар забыл, что и сам не был особенно отесанным, а вспомнив о том, мотнул головой, недовольный собственной несправедливостью. Что ни говори, а Конан действительно помог ему. Хотя до такого простого решения он мог бы додуматься и самостоятельно. Но ведь не додумался же!

Обретя нынешней ночью как бы вторую жизнь – за что тоже надо было благодарить Конана – Кумбар с присущей ему в прежние времена похотливостью разглядывал красоток. Он одинаково хотел и Малику, и Карсану, и Дану, и Баксуд-Малану… Вот Алму, пожалуй, он и в мыслях опасался хотеть, ибо, по его мнению, принадлежала она киммерийцу. Зато и тройняшек, и обеих Фарим, и Физу с Хализой с удесятеренной страстью завалил бы на свою широкую и мягкую тахту.

Глазки сайгада потеплели и почти растаяли от горячего желания, охватившего вдруг его чресла; он тихонько застонал и заерзал в кресле; воображение упрямо рисовало то пышные ягодицы Кики, то ее же огромную словно два бурдюка с пивом грудь… Кумбар захрипел, разрывая шелковый многослойный ворот, схватил услужливо поднесенную евнухом чашу со слабым и терпким вином, в мгновение осушил ее. Холодный напиток несколько остудил пыл старого солдата. Прищурившись, сайгад снова посмотрел на девушек, указал пальцем на Карсану и сипло произнес:

– Ты. Ступай домой, к родителям. Бандурин выдаст тебе подарки утром.

Затем участь изгнанниц постигла обеих Фарим, Малику и Дану. Оставалась Алма, которая с замиранием сердца ждала своей очереди. Ей совершенно не улыбалось стать одной из жен довольно противного с виду Илдиза, а то, что она ею станет, если Кумбар не отправит к родителям и ее, не было сомнений: владыка собирался взять в жены всех шестерых оставшихся после отбора красавиц, выделив, правда, среди них ту, что назовется потом «любимой». И тогда – тогда прощай, синеглазый киммериец, и крошечная уютная комнатушка на втором этаже «Маленькой плутовки», и жаркие ночи любви мужчины, а не старца… Алма закусила губу, и только тем выдала волнение.

Сайгад заметил это, улыбнулся.

– И ты, Алма.

В отличие от отвергнутых Фарим, Малики, Карсаны и Даны, кои рыдали во весь голос, бия себя в нежную грудь, Алма ликовала вместе с остальными девушками, будущими невестами повелителя. Евнух и лютнист смотрели на нее с недоумением, Кумбар – с пониманием. В чем, в чем, а в мужественной стати он признавал первенство за Конаном, против которого невзрачный Илдиз казался огарком свечки против солнца. С умилением вытерев непрошеную слезу, сайгад жестом отослал прочь обеих Фарим с Карсаной, Даной и Маликой и подошел к Алме.

– Беги к нему, девочка, – шепнул он ей ласково. – И целуй его нынче крепче прежнего.

Злобно скрипнул зубами за их спинами Бандурин, но ни Алма, ни старый солдат ничего не слыхали. Алма с признательностью улыбалась Кумбару, а тот уже торопился к выходу, желая поскорее вернуться в «Слезы бедняжки Манхи» и разбудить для утех пышнотелую Кику. Этой ночью она была так хороша!

* * *

Переваливаясь с боку на бок, евнух со скоростью бегового верблюда несся по саду от дерева к дереву, от куста к кусту, вжав голову в жирные плечи и воровато озираясь по сторонам. Сад Светлейшего был велик: за целый день не обойти всех его уголков, не истоптать всех его тропинок. Сам владыка, каждое утро прогуливаясь меж плодовых дерев и кустарников, открывал что-то новое, неизведанное и не виданное еще прежде.

По россыпям отливающих алым и золотым цветом камешков важно прохаживались красавцы-павлины, клекоча дурными голосами и с презрением взирая на людей; даже императора сии птицы не жаловали, что уж говорить о несчастном садовнике, вынужденном не только не убивать их, но еще и кормить. Несметное количество яблок, апельсинов, фиников, бананов и прочих фруктов усеяло зеленые ветви деревьев, а под ногами можно было найти всевозможных сортов ягоды и грибы, столь буйно растущие в северных королевствах, а здесь, в Туране, выращиваемые специально для стола Великого и Несравненного.

Бандурин шмякнулся в розовые кусты возле самого караван-сарая и тут же сдавленно пискнул от боли – шипы вонзились во все его жиры, заставив богобоязненного евнуха излить поток проклятий на голову ни в чем не повинного Эрлика. Именно он, этот суровый туранский бог, через пророка своего Тарима испытывает человека лишениями и страданиями.

Но – как рассуждал Бандурин – Эрлик все же должен понимать, что не все люди расположены страдать. Лично он, создание нежное и духом и плотью, намерен жить благостно и покойно, а за подвиг сей лелеять и холить себя, любимого, того же ожидая и от бога с его пророком. И хотя в кусты он свалился по собственному недогляду, досталось все же бедному Эрлику, коего евнух назвал грязным недоумком, ублюдком и даже бородатой свиньей.

Выдираясь из объятий коварных роз, Бандурин тихонько подвывал, горячо надеясь, что стража не заметит его тушу возле караван-сарая, куда дворцовым обитателям вход был строго-настрого запрещен: мало ли какие тайны приспичит разузнать заезжим, а на патриотизм своих сановников и малоумный Илдиз не слишком рассчитывал. Нарушившего же запрет ожидало страшное наказание в виде ямы, полной змей и пауков.