Андрей Ромашов - Кондратий Рус

• Название: Кондратий Рус
• Автор: Андрей Ромашов
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1973

В этой повести автор касается сложной и болезненной темы – воинственного противостояния языческого и христианского в сознании коми-пермяков и русичей, пытающихся жить рядом, нередко в одной семье.

Драматические конфликты уходят в глубь патриархально-родовых отношений и в сферу борьбы с природой. Русским крестьянам нечего делить с местными «ултырянами», считает герой повести – крестьянин по имени Кондратий Рус. Куда важнее защитить себя от гнуса, голода, холода, потеснить таежную глухомань, чтобы отвоевать у леса пригодные для пахоты участки земли. «Боги у нас разные, а жизнь одна, – наставляет он своих сыновей. – Станем друг другу пакостить – не выживем. Лес задавит, голод убьет».

---

Ивашка ругался, грозил кулаком сырому небу, а дождь лил. Днем и ночью лил. Они спали под дождем, утром садились мокрые на мокрых лошадей.

Дороге не было конца.

В лесу оштяцкая тропа металась из стороны в сторону, на лугах вытягивалась, ровная и прямая, как разостланный бабами неотбеленный холст. На шестой день тропа спустилась к реке.

– Плыть будем, – сказал Пера, слезая с коня. – Большая река тут на закат поворачивает, а нам прямо.

Пера снял шабур, завернул в него лук с налучником, снял поршни с ног, отстегнул меч, привязал все к седлу. Ивашке тоже пришлось снимать меч с пояса, бахилы с ног и привязывать к седлу.

Завел он жеребца в воду, помолился Миколе-заступнику и поплыл.

Жеребец вытягивал шею, как гусь, плыл ходко. Ивашка держался одной рукой за стремя, другой – по воде бил.

На середине река развернула их и понесла.

– Наперед коня заплывай! Наперед! – кричал ему Пера. Ивашка и сам понимал, что заплывать надо, отпускать стремя, да рука не разжималась. Спасла его песчаная коса. Увидев ее, Ивашка рванулся вперед и помог жеребцу развернуться. Стремнина осталась позади. Большая река смирилась, не крутила их, как осенние листья. По спокойной воде жеребец легко плыл к берегу.

Пера ждала их на косе. Он поймал выскочившего из воды жеребца.

Ивашка оделся, опоясался мечом и вскочил в седло.

Они погнали коней в гору.

Ивашка выехал первый и увидел в лесу две большие ултырские избы, отгороженные высоким заплотом.

Ултыряне стояли кучей за воротами и глядели в небо. Перед ними топтался поп в черной рясе, с мечом на поясе и с золотым крестом в руках. Они остановили коней в саженях трех и стали слушать. Поп говорил по-ултырски. Ивашка не все слова понимал и тормошил Перу:

– Куда он зовет их? Ну, пересказывай!

– На небо. Наших богов ругает, а своего хвалит. Милостивый, говорит, ваш бог. Всех любит.

– Знаю. Гляди, еще люди, в кольчугах!

К ним подошел воин и спросил по-ултырски: кто такие и откуда?

Пера сказал ему, что люди они вольные, охотники, едут князю служить. Поп замахал крестом и погнал ултырян к реке. За попом шли воины.

– Кому они служат? – спросил Ивашка.

– Князя Михаила слуги, – ответил Пера. – Князь Михаил чужим богам кланяется!

– Небось, поклонишься! Христос-то не болван деревянный. Поразит огненной стрелой, и все тут!

– Ехать нам пора, сын Руса.

– К Михаилу поедем?

– К нему. – Пера вздохнул. – Больше некуда…

Ивашка расспрашивал: какая у князя дружина, молодой князь Михаил или старик? Но Пера молчал, видно, не любо ему показалось, что князь его от ултырской веры отошел, болванам не молится.

Стемнело. Они остановились в логу, отпустили стреноженных коней пастись и легли спать у костра.

Ночью кто-то придавил Ивашку.

– Не дури! – закричал он. – Сосед я тебе, другодеревенец!

Он думал, Пера его вяжет, но, приглядевшись, понял: чужие навалились. Пера один, а тут трое… Пера сам связанный лежал, на нем кучей мужики сидели.

Утром их развязали, вывели из лога на широкую лесную поляну.

На поляне кишела не одна сотня ратников в длинных кожаных рубахах. Ратники расступились, и к ним подошел молодой воин, не старше Ивашки. Все блестело на нем: и кольчуга, и пояс, и короткий меч в серебряных ножнах. На голове у молодого воина шапка из зимних соболей, на ногах поршни из красной кожи.

– Мы неворы, – сказал ему Ивашка. – Князю едем служить.

– Какому князю? – спросил по-русски молодой воин, прищурясь.

Пока Ивашка думал, как лучше сказать, Пера ответил:

– Нашему, Михаилу.

Молодой воин что-то сказал по-ултырски ратникам и ушел. Им отдали луки и мечи, подвели заседланных коней.

Пера шепнул Ивашке:

– Матвей с тобой говорил, сын князя Михаила.

Воины молодого князя сели на лошадей и стали выезжать на тропу.

Ивашка хлестнул жеребца, но Пера остановил его:

– Нам впереди ехать не велено!

Весь день они ехали за дружиной, а вечером князь позвал их к своему костру. Он накормил их, напоил сюром и опять начал расспрашивать: кто такие и куда едут?

Ивашка сердился, кричал на него:

– Крест надел, а християнину не веришь!

Князь посмеивался.

Пера снял с пояса меч, положил его к ногам князя и стал рассказывать, как жил в ултыре Сюзя, как охотился, ловил рыбу в Шабирь-озере вместе с оштяками Юргана.

– Но большой отец прогнал меня из ултыра.

– Ты нарушил обычай отцов?

– Я хотел взять в жены Вету. Она внучка старого Сюзя. Она из нашего ултыра, князь. Старый Сюзь продает ее чужому охотнику. Я остался один. Тебе буду служить.

– Я верю тебе, богатырь!

Пера поднял с земли меч, поклонился князю и сказал:

– Парня зовут Ивашкой. Он сын Кондратия Руса. Хорошего человека сын. – Меня крестил епископ Иона, – сказал молодой князь Ивашке. – Поп русов Иона, надевая кресты моим воинам, велел жить праведно, почитать бога и князя.

Ивашка выдернул крест из-под рубахи.

– Хошь, поклянусь на кресте?

Ивашка поклялся служить верно, за чужую спину в бою не хорониться, худого в душе не держать.

Князь Матвей отпустил их. Они ушли к своему костру.

Пера сразу уснул, а Ивашкаворочался с боку на бок, ругал хитрого ултырского князя и думал о родном доме. Вспомнил ни с того ни с сего, как хлеб молотили прошлой осенью, как избу конопатили, окна в хлеву завешивали берестой. За неделю до покрова волки собирались в стаи, коров и овец запирали в хлев. Тятька скармливал последний, дюжинный сноп скотине, ставил на повети в хлебальной чашке пиво, кланялся дедушке-дворовому и просил: «Береги, хозяин, скот зимующий от хвори липучей, от силы нечистой». А с Параскевы-роженицы начинали сумерничать. Татьяна зажигала светец, ставила под него корыто с водой. Огонь с лучины капал на воду и шипел. Тятька зашивал подволожные лыжи, а он с братьями стрелы тесал, липовые, на белку. Липа сладкой травой пахла… Девки пряли у печки. Татьяна варовые нитки сучила и рассказывала про нечистую силу, будто боится нечистая сила солнышка ясного, дня светлого, а как солнышко угасать начнет, земля замертвеет – тогда ее царствие. Бесится тогда, воет нечистая, душу христианскую ищет.

Засыпать уже начал Ивашка, тяжелела голова и слепла память, а Татьянина песня в ушах звенит неумолчно:

То не два зверя сбегалися,
Не два лютые сходилися.
Гасил солнышко пресветлое
Чернокрылый зверь:
Захлестнет крылом – травы высохнут,
Захлестнет другим – реки вымерзнут,
Земля-матушка тьмой покроется…

ГОЛОД

Костер попискивал, как мышь. Искры рвались к черному небу и умирали. Князь Юрган отодвинул палкой огонь, снял камусы и поставил больные ноги в горячую золу.

– Утром выйдем на тропу лосей, – сказал он брату.

– Емас, брат Юрган, Емас.

Согревшись, князь задремал. Качались перед ним золотые рога самца шоруя. Князь хватался за лук, рвал из колчана стрелу, но старые больные руки не слушались. Лось уходил в темноту.

Просыпаясь, князь глядел на желтый покачивающийся огонь и слушал брата.

Золта жаловался Нуми-Торуму:

– Мы не видели снега, великий, а едим лошадей!

Тьма густела. Ели подступали к костру… Князь бродил по глубокому, рыхлому снегу, искал табун, а с неба сыпался на него горячий снег и жег ему руки.

Он проснулся, открыл глаза. Костер шипел и плевался искрами. Молодые охотники кормили огонь сухими сучьями, грели застывшие спины.

– Звезда Соорб умерла, – сказал брату Золта. – Идти надо. Юрган надел камусы, взял лук и повел их к лосиной тропе. Небо белело, но князь не торопился. Осенний лес чуток, стылая земля звонкая, а тропа рядом. Хрустнет под ногой сук – уйдет зверь далеко.

У болота с двумя молодыми охотниками остался Золта, а он поднялся выше и на середине горы залег в осиннике.

Рассвело. На палых листьях поблескивал иней.

Он лежал в неглубокой яме, глядел неотрывно на старую большую березу. На ее шершавой коре лоси оставляли клочки шерсти.

От березы тропа поворачивала к болоту. «Зверь не обойдет и птица не облетит это место», – говорил ему отец.

Взошло солнце. Лес повеселел, заискрился. Заурлыкали черные косачи.

Стаи мелких птиц садились на березу и, покачавшись, улетали.

Пестрая лесная кошка перешла тропу у березы и скрылась в густом пихтовнике.

Две усатые белки уселись на сломанную осину, разглядывали его, вертели хвостами.

К полудню лес затих, будто вымер. Птицы спустились на ягодники к болоту. Звери ушли в глухие урочища.

Пологая гора, вся облитая солнцем, дремала. Дремал и старый князь… Щелкнула сухая вица, и опять все стихло. Он понял – идет осинником Золта. Золта залез к нему в яму, лег рядом.

– Будем сидеть вечер, будем сидеть ночь, – сказал он брату.

Золта вздохнул:

– О-хо, нету лосей. Ушли…

И достал из сумы кусок мяса.

Старый князь обнял брата, но мясо не взял.

– Отдай охотникам, – сказал он. – Скажи молодым – придем в пауль без лося, принесем голод.